Мария Стрельцова
Убить зверька по имени Эго
Глаза ее открылись и она смотрела на него, не понимая:
— Где я? — прошептала она, так как в горле у нее пересохло.
— Не волнуйся, тебе просто стало плохо от духоты. Сейчас выйдем на воздух. Ничего не бойся, я не обижу тебя, — шептал он, поддерживая ее, и помогая сесть. Она обернулась и с удивлением смотрела вокруг:
— Что это? Где мы? Что мы здесь делаем?
Он отвел глаза, сердце его разрывалось. Она внимательно посмотрела на него и все вспомнила. Оглядела себя, поправила бюстгальтер, одернула футболку, нашла заколку и убрала волосы.
— Прости меня, — прошептал он и припал к ее руке. Она молчала и смотрела на него грустно.
Он взглянул ей в глаза:
— Простишь? Мне показалось… Что ты сама… А я ослеп и оглох, для меня никого больше не существует вокруг.
— Давай выйдем отсюда побыстрее, — тихо попросила она. Он оглянулся на дверь, кивнул и сказал:
— Подожди, я проверю, не видел ли кто.
Выглянул за дверь и сказал:
— Ты выходи, а я посижу здесь.
Она посмотрела на него и нежно провела рукой по его щеке, но ничего не сказала и выскользнула за дверь. Он остался сидеть, достал сигарету. Такие страсти не посещали его лет десять со времен ранней юности. Но на душе было светло, словно он прикоснулся к Ангелу в звенящей тишине. Его щека все еще помнила шелковистость ее руки, и он провел своей рукой по тому месту, где она коснулась его.
Карэн думал о том, что обманулся не случайно, сердце не ошибается, оно видит лучше глаз. Он не мог бы даже себе объяснить, но что-то произошло такое, что его словно обновило, омыло чистейшей росой, дало новое знание. „Все в этом мире связано“, — думал он и всматривался в себя, в какую-то глубину, открывавшуюся все полнее с каждым мгновеньем, словно анфиладные двери в новый мир.
Карэн многие годы был достаточно равнодушен к женщинам. Мог переспать с кем-то, но все эти мимолетные связи совершенно не увлекали его, и даже отпугивали некой неуловимой внутренней нечистотой. У него не было предрассудков восточного мужчины, он считал себя вполне цивилизованным человеком, и именно это не позволяло ему сблизиться ни с одной из встречавшихся ему женщин настолько, чтобы пустить кого-то из них в свой мир. Все они сразу же начинали как-то незаметно, но настойчиво претендовать на него, влезать в сферы, которые он считал неприкосновенными. Но сейчас он внезапно сам оказался в положении, когда пытался проникнуть в такую же неприкосновенную сферу другого человека. Он вдруг понял что-то, хотя и не мог пока сформулировать словами, но это что-то витало в его мозгу неопределенным образом.
В каждом из нас реально существует сила, некая качественная сущность именно человека, направляющая нас действовать по законам природной нравственности, препятствующая нарушению свободы другого человека, даже в ущерб своей собственной свободе. Нужно только чутко слушать себя и действовать согласно этой направляющей. И если все в тебе готово слушаться этих законов, только тогда ты можешь, реализуя интеллектуальное право личности, раскрепостив свое сознание, открыв его для внутреннего, природного нравственного управления, считать, что готов для любви.
Он слышал звуки за дверью, взгляд его скользил по пыльным поверхностям мебели, стоящей беспорядочно в этой подсобке, окно было давно не мыто, но даже сквозь нечистое стекло виднелось ясное небо, и дым от сигареты, которую Карэн уже докурил, медленно поднялся вверх и остановился там облаком. Карэн распрямился, постоял мгновенье и раскрыл дверь. „Словно в новый мир“, — подумал он.
* * *
Ляля постаралась незаметно покинуть площадку и зашла в арткафе. Заказала кофе и села в самый дальний угол, чтобы хоть немного успокоиться. Ее все еще потряхивало, но не было больше страха. Карэн стоял у нее перед глазами, и на душе не было гнева, обиды, чего бы то ни было плохого. Напротив, осталось какое-то светлое грустное чувство, словно прощаешься с детством, с Егором. Он был красив, этот художник, и красиво ошибся. Жаль, что только ошибся. Жаль, что она не сможет никогда помочь ему. Для нее есть только один человек в этом мире.
Сергею она позвонила только через сорок минут, ей хотелось немного побыть одной. Он примчался в кафе, переполненный впечатлениями от съемочного дня, и с шутками рассказывал ей об этом. Она смеялась, легко, как давно уже не смеялась. Он удивлялся, но боялся спугнуть эту ее легкость, а лишь внимательнее вглядывался в ее глаза и чувствовал, что в ней произошло какое-то качественное изменение, какое-то освобождение, пусть неполное, но о котором он всегда мечтал. Его всегда внутренне мучило ее непонятное напряжение, некое состояние внутренней вины, хотя никакой вины ни перед кем у нее не было.
— Поцелуй меня, — попросила она тихо. Он нагнулся и припал к ней губами. Она отвечала, как тогда, как в самый первый раз, как всегда тянулась к нему всем своим существом.
— Я люблю тебя, — шептал он и думал: „Господи, благодарю тебя за это счастье, за то, что ты учишь меня любви каждый новый день, каждое мгновенье“.
Ему вдруг показалось, что сердце ее наконец-то открылось для понимания простой истины, которой никогда не понимало раньше.
60
Стас никак не мог справиться с собой. Он давно не мог вызвать Сашу на разговор, она не появлялась в сети, а у него словно кислород кончался, и он знал, что с каждым днем будет все труднее без этого наркотика — общения с ней.
Последний месяц он сдружился с одним парнем со своего курса, но с другого факультета. Женя оказался очень вдумчивым парнем, им было интересно вдвоем. Впрочем, все и началось у них с простого разговора в библиотеке. Теперь они могли часами спорить или обсуждать все на свете. Женя был достаточно глубок и начитан, мыслил вполне самостоятельно, имел жесткое мнение о многом, Стас оценил это, и общение их хоть как-то смягчало для него отсутствие контакта с Сашей. Женя был откровенен с ним, но откровения эти касались лишь душевных переживаний, они не обсуждали ни интима, ни достоинств или недостатков женщин. Он рассказывал Стасу об одной своей связи:
— Я хотел ее любви, думал, что это любовь. Но она спокойно предала меня, — закончил Женя свой рассказ и Стас увидел, что ему стало легче оттого, что он поделился.
— Они не все такие, — сказал Стас задумчиво, — Но я тоже не рискую связывать себя ни с кем, слишком тяжело знать, что разрыв почти неминуем.
Женя посмотрел на него внимательно:
— Тоже обжегся?
Стас задумался и не отвечал. Женя уже не ждал его ответа, но Стас вдруг почувствовал необходимость рассказать ему о Саше. Он не называл имени и ее возраста, сказал только, что она старше, не уточняя, насколько старше. Женя слушал внимательно и понимающе. Он задумчиво поддержал Стаса:
— Только истинная Женщина может понять и дать любовь. А все эти свистульки пока дорастут до нее, не одно предательство совершат.
Стасу стало невыносимо, ему захотелось, чтобы Саша была рядом, ему мучительно хотелось ее обнимать, чувствовать ее тепло. Он, почти забыв про Женю, достал портмоне и открыл его. Там была фотография Саши, которую она прислала ему. Глаза его застились какой-то пеленой при этом, в голове плыла дымка. Женя молчал, но Стас вдруг вспомнил о нем и уже хотел сказать ему, что да, он прав, но вдруг увидел его глаза и осекся в недоумении. Женя пристально разглядывал фотографию Саши и не шевелился. Его голова замерла в неудобной позе, но он словно не замечал этого. Стаса поразил этот взгляд и весь вид Жени. Тот вдруг резко отвернулся и, ничего не говоря, быстро пошел прочь от Стаса. Объяснить его поведение Стас так и не смог, но ему сейчас было не до этого. Он медленно побрел в другую сторону и теперь думал о Неле. Она нравилась ему, он даже мог бы сказать, что любит ее, но боялся, что безумная тяга к Саше может сломать эту хрупкую симпатию, которая могла стать любовью. Он хотел, чтобы она стала любовью, он чувствовал, что Неля тоже этого ждет с надеждой и страхом.
Она не торопила его, они встречались редко, когда он был спокоен и хоть на время забывал о Саше. Ему нравилось целовать Нелю, но он боялся идти с ней на большее. С Нелей все было по-другому, они пытались говорить, она шла на разговор, но скупо, понемногу открываясь ему. Ему казалось, что она боится полностью раскрыться перед ним. Они оба только-только проходили весь этот путь понимания и срастания корнями. У обоих уже был багаж, состоящий из боли расставания с любимым человеком, и оба боялись повторения этой боли.