Мария Стрельцова
Убить зверька по имени Эго
Она все-таки спросила:
— Кэрри, зачем тебе все это?
Он отвел глаза, потом, улыбаясь, поцеловал ее в нос:
— Алик, родная моя, прошу, не думай ни о чем. Все хорошо.
Алиса вдруг решила, что хочет еще раз встретиться с этой женщиной. В конце концов, в той же киногруппе работает Карэн, может же она интересоваться его работой. Конечно, он сразу все поймет, но не прогонит. Она решила подослать со своей просьбой к нему мужа. Саша сказал ему, что Алиса хочет посмотреть на съемки. Карэн все понял, но не смог отказать ему и сделал им пропуска.
Они приехали в один из дней. Карэн встретил Алису и провел по площадкам. Ей все было интересно, она раньше не видела так близко киношников. Наконец, она увидела Лену. Алиса неотрывно на нее смотрела, но подойти ближе не было никакой возможности, потому что уже шла репетиция. Карэн расположил Алису с мужем поудобнее и убежал. Алисе было непонятно почти все здесь, даже сам принцип работы актеров. Она любила театральные действа, но здесь понять
Лену она выловила только через полтора часа, когда объявили первый перерыв. Они поздоровались. Та была удивлена:
— Вы тоже интересуетесь кино?
— Я пришла увидеть вас, Лена.
Она подняла глаза на Алису и внимательно посмотрела, но больше ничего не спросила, а пригласила выпить чаю. Они присели за столик, где можно было это сделать, им уже наливали чай.
— Вы хотели о чем-то меня спросить? — смотрела Лена внимательно. Алиса молчала, но потом вдруг решилась:
— Простите. Мой друг, Карэн… скажите, как вы к нему относитесь?
Лена подумала немного:
— Я не понимаю вашего вопроса. У нас нормальные производственные отношения.
Алиса смотрела на нее чуть не с мольбой:
— Простите меня, я не должна. Но он мой самый близкий друг, он столько сделал для меня. А сейчас я чувствую, он в беде. Ему плохо. Я видела, как он смотрел на вас… там, на вернисаже.
Алиса заметила волнение собеседницы. Та продолжала сидеть, и держала чашку с чаем, и все было, как и минуту назад, но в глазах появилось что-то такое, что притягивало взгляд Алисы. Она вдруг заметила, что Лена дрожит почти всем телом. К ним подошел Карэн, нагнулся, что-то шепнул Лене. Глаза ее застыли на секунду, но тут же приняли прежнее выражение. Алиса что-то отвечала Карэну и смотрела на Лену. Карэн тоже украдкой смотрел на нее. „Почему она вся дрожит? Замерзла? Волнуется? Что шептал ей Кэрри? Может, у них уже все сладилось, а я лезу?“ — металось в голове Алисы. Лена встала, простилась с ней и медленно пошла. Карэн подскочил к ней и о чем-то говорил, Алиса видела, как Лена на него взглянула, и поняла, что та боится его. А он… Алиса видела, что Карэн сгорает в этом огне. Его как магнитом тянуло к ней, а она вся дрожала, и было ясно, что она не с ним. Лену позвали, Карэн вернулся к Алисе. Говорить с ним было бесполезно, она сразу поняла это, когда их глаза встретились. Он словно сказал ей: „Все твои уговоры будут бесполезны“. За ней подошел Коростелев. Алиса все думала о Карэне, сердце ее сжималось. Слишком близко она принимала к сердцу все, что его касалось.
56
Был холодный, но ясный день с утренним туманом и изморосью. Грусть особенно сильно сжимает сердце в такие дни. Непонятная тоска по юности, друзьям, лету, чему-то необъяснимому, накатывала волнами. Я шла и думала, что же делать мне со своей жизнью. Любовь сильно напоминала болезнь, но без нее не было жизни. Дети… Ах да, у меня же дети и нужно думать о них. Дети, так же как и я, любят только его, им также кроме него никто больше не нужен. Господи, это паранойя какая-то. На работе я немного отвлекалась, бралась за самую рутину, хоть Денис и возражал, но слабо. Он перестал со мной последнее время даже спорить, соглашался во всем почти сразу, лишь для приличия изредка высказывая сомнение. Работу я делала почти механично.
Лишь иногда удачные красочные решения при работе с графикой или цифровой обработке рождали в душе всплески радости. Но это были блеклые отголоски, они не могли больше держать меня в напряжении и тут же уходили, таяли. Я знала, что каким-то чудом, чутьем, добивалась с легкостью таких решений, так что другие наши программисты иной раз с завистью смотрели на мою работу. Кое-кто пытался запоминать, но я работала, словно играла на клавишах рояля, не задумываясь, на одной интуиции. Иногда я даже ребятам не могла объяснить, как же сделала ту или иную программную примочку, и сама тут же забывала свои логические, а лучше сказать иррациональные шаги. Мои построения были иной раз нелогичны и необъяснимы, но, на удивление, они работали, и остальным приходилось только маковки чесать.
Ягуар восторгался мной, но сама я была почти равнодушна ко всему этому. Хотя во мне крепко сидела привычка полностью окунаться в работу, отпустив все зажимы с мозгов. Я научилась этому давно, еще на втором-третьем курсах университета, каким-то шестым чувством заставляя себя полностью отрешиться от окружающего и расслабиться настолько, чтобы не чувствовать ни рук ни ног, ни вообще тела. Ягуар был прав, это было, хотя и отдаленно, похоже на то полное расслабление, которое у меня наступало после секса. Только в таком расслаблении я могла „лететь“ свободно и легко, делая то, что в обычном состоянии или, сверяясь с академическими справочниками, даже представить себе было невозможно.
Лелька все приставала ко мне:
— Ну расскажи, что тебя гложет. Поделись, может, и я чем сгожусь. Может, тебе легче будет.
— Леля, рассказать-то толком не смогу. Просто не могу я без него ни минуты, и все. А разве можно в реальной жизни так жить? Это как неизлечимая болезнь. Я замучила себя и его уже окончательно. Хоть в прорубь головой. А ведь все у меня хорошо. Ты посмотри на других, как люди иные живут — ужас, и ничего, считают, что нормально живут. А я каждый день чуть не с жизнью прощаюсь и медленно в жизнь возвращаюсь.
— Да-а, — протянула Лелька задумчиво, — Оказывается, слишком сильная любовь бывает несовместима с бытом.
— Она с жизнью не очень совместима, — сказала я, глядя в окно.
— Но, но! Ты не вздумай! Придумала тоже! — вскрикнула Лелька так, что некоторые через перегородки вскинули на нас глаза. — Всегда есть выход. Всегда! Нужно разобраться в вопросе. Давай подумаем, что же все-таки происходит. Ты боишься того, чего нет, боишься потерять его, а на самом деле он принадлежит тебе полностью…
— Он не принадлежит мне полностью, да и не этого я боюсь. Я не знаю, как тебе объяснить. Я перестала существовать автономно от него, я стала его частью, я растворилась, меня нет!
— Глупости! Ты есть! Ты временно загружена и зависла, как система, понимаешь? Но всегда есть решение, которое может устранить зависание, тебе ли этого не знать! Если ничего не помогает, что ты делаешь с „железом“? Правильно, перезагружаешь! Значит нужно постараться пересмотреть свое отношение, если не можешь изменить ситуацию.
* * *
Дома было тепло, весело и спокойно. Из детской раздавались радостные голоса детей, и Сережин голос им спокойно вторил, спрашивал что-то, хвалил, подбадривал. Он никуда не спешил уходить, он целый вечер будет дома с нами, и будет принадлежать нам сегодня полностью.
Переполненность им одним не давала мне возможности приземленно смотреть на мир. На работу я убегала свежая и бодрая, только сам момент отрыва от него был болезненным. Он знал это и всегда очень нежно меня целовал, а потом почти выталкивал за дверь. Но уже через короткое время я начинала ощущать сосущую тоску, мне не доставало его присутствия, и все теряло вкус.
Сегодня я решила начать борьбу со своим зловредным Эго, его нужно было усмирить, загнать в угол, ведь это он держал меня в тисках и не давал освобожденья. Свои сети я создала себе только сама, и не прав Ягуар, я сильнее своих биологических примитивов и своего женского сознания, из которых и состоит мое Эго. Я смогу победить, потому что интеллект не имеет пола!
Правда, воспоминания об утреннем наслаждении все еще волнами накатывали и расслабляли, но ведь я дала себе клятву!
Я постаралась сама открыть дверь и, сделав шаг, решительно вышла:
— Сережа, я опаздываю, — крикнула я и уже почти закрыла дверь, но увидела его лицо. Его глаза сначала удивленно, а потом очень внимательно на меня смотрели.