Мария Стрельцова

Убить зверька по имени Эго

— Малышка, ты не должна придавать этому такое значение, — мягко начал Карэн, — Сначала разберись в себе. Не торопись, если это серьезно, то время — твой лучший помощник. Проверь себя и его. Он уезжает, очень хорошо! Постарайся собраться и использовать время продуктивно. Хочешь, я посмотрю, как ты работаешь?

Она радостно кивнула:

— Кэрри, я обожаю тебя.

Они выпили по коктейлю, Алиса развеселилась. К ним подсаживались другие художники, были актеры местного театра и музыканты, правда, никого интересного. Карэн не очень любил актерскую братию. Народ этот был частенько эпатажен, многие театралы были многословны и глупо пафосны по-пьянке, а пили здесь много. Услышать что-либо особо умное среди такой публики доводилось ему редко, Карэн видел лишь рисовку, потуги придания себе значительности, а он не выносил пустых разговоров с какой-либо претензией. Вести серьезные споры в подпитии он считал глупейшей затеей, разговором двух глухих. Актрисули были сплошь и рядом распущены до предела, они в его представлении были все женщинами легкого поведения, а он не хотел допустить, чтобы девочка нахваталась от них грязи. Ему хватило Фарика. Он по-настоящему страдал, видя, как Алиса колотилась, когда Фарик бросил ее. Восточный красавец был ветреным и жестоким с женщинами, и хотя он являлся его другом, Алису Карэн не смог ему простить.

— Ты мог выбрать любую бабу здесь, зачем ты тронул ее?! — кричал он ему тогда. Фарик удивленно смотрел на него, словно не понимал:

— Аллах свидетель, ей было хорошо со мной. А я… Ты же знаешь, я люблю светловолосых. У меня с детства „бзик“.

Карэн знал Фарика давно, и то, что тот не мог пройти мимо мало-мальски смазливой блондинки, но ведь этот мерзавец отлично знал, что Алиса — это его маленькая девочка. Не любовница и не жена, а именно его девочка. Карэн считал себя виновным в том, что не уберег Алису от связи с Фариком и той боли, которую тот принес ей. Теперь он видел, что она хочет снова попасть в какие-то неведомые силки, и не знал, плохо это или хорошо для его девочки. Но он боялся. Пусть она сначала состоится, раскроется. Он знал, что не должен допустить, чтобы кто-то помешал этому. Карэн думал, как ему уберечь Алису от тех бед, что могли ей грозить. Она наивна и привязчива. Вот если бы появился кто-то, кто смог бы ее увлечь ненадолго, так, несерьезно, слегка. Это помогло бы ей отвлечься от своей теперешней влюбленности. Мало ли их еще будет у нее, это не должно мешать ей работать, напротив, должно помогать. Влюбленность — такое легкое, почти детское, светлое чувство, роднящее тебя со всем миром, приводящее к подъему, радостному энтузиазму горы своротить. Если это чувство, напротив, парализует, нужно ли оно его девочке?

Алиса резвилась со знакомыми ребятками. Ди-джей завел уже публику, все скакали, как заведенные. Она махала ему радостно:

— Кэрри! Иди к нам! Я тебя обожаю, Кэрри!

Он вызвал такси и почти бесчувственную затаскивал ее в салон. Таксист недовольно ворчал, что не подряжался пьяных девок развозить, но Карэн прикрикнул на него:

— Слушай, я же плачу тебе по двойному тарифу! Заткнись, а? Сестра моя, понимаешь?

Таксист поглядел с недоверием. Карэн сообразил, что со своей восточной внешностью никак не был похож на рыжую Алису. Заплатив таксисту, он вытащил Алису из машины, кое-как взвалил ее на плечо и понес к лифту. Дома стащил с нее всю одежду, остались только малюсенькие трусики. Отметил про себя, что у нее становится красивой грудь, уложил на надувную кровать, накрыл покрывалом. Увидел на ночном столике визитку. Подумал и переписал телефоны и адрес фирмы, не мешало бы проверить, кто же смутил покой девочки. Он посидел и посмотрел на нее спящую. Волосы растрепались, детские темно-вишневые губы были слегка приоткрыты, веснушки на носу. Она была таким милым ребенком, и она была на пороге.

Алиса проснулась с головной болью. Улыбнулась, все ясно, Карэн снова тащил ее на плече. Обожаемый Кэрри. Как бы она жила без них, без него и Зоськи? Кстати, Зоська что-то загуляла надолго. Давненько не было у нее таких длительных забегов. Зазвонил мобильник, она еле до него дотянулась. Это был Саша.

— Рыжик, как ты спала?

— Хорошо, любимый. Голова только болит немного.

— Ты опять пила вчера всякую дрянь? Признавайся.

— Мне плохо без тебя. Как ты хотел, чтобы я пережила нашу разлуку? Если не хочешь, чтобы я спилась окончательно, возвращайся скорее.

— Огонек мой, не смей больше пить. Я люблю тебя и стараюсь всеми силами приблизить день нашей встречи. А ты хотела много работать и даже отказалась поехать со мной. Что-то не слышно от тебя доклада о твоих успехах.

— Работать не могу.

— Лучше бы не послушал и взял тебя с собой.

— Сегодня начну. Кэрри обещал посмотреть на мою работу, он мой учитель. Я не смогу его подвести.

Они поговорили еще на птичьем языке о поцелуйчиках во всякие интимные места, и он отключился, оставив на ее лице блаженную улыбку. Она живо представила все эти поцелуйчики на своем теле и даже сладко выгнулась. Если бы он был рядом! Но нужно вставать. Кэрри будет недоволен ею. Она выпила две таблетки от головной боли, сварила кофе. Нашла какой-то сухарь и сгрызла его. Усмехнулась, если бы родители увидели ее сейчас, они просто ужаснулись бы. А если бы узнали, что она спит с человеком, которого знает всего неделю… Она засмеялась. Если бы они еще узнали, что она переспала с ним в первый день знакомства, когда они еще и десяти слов друг другу не сказали, это повергло бы их в пучину. Голова перестала болеть, и Алиса повеселела, собралась и выскользнула из дома. В соседнем подъезде открылась дверь и оттуда вышла колоритная пара в шляпе и галстуке на голой шее. Это Серафима со своим Колей отправились сдавать пустые бутылки. Алиса поздоровалась с Серафимой.

— Малышка, — подскочила к ней та, — Займи до пенсии. Трубы горят, а бутылок, мы посчитали, не хватит…

Алиса дала ей сотню и зашагала в парк. Карэн нагнал ее и забрал тяжелую сумку.

— Как спала? — поцеловал он ее в лоб.

— Две таблетки баралгина с утра и живем, — засмеялась она.

— Тебе нельзя столько пить, — пробурчал он недовольно.

— Ладно, не буду больше.

Они подошли к ее месту, в земле там были видны старые ямки от ножек этюдника.

Она быстро разложилась, открыла крышку. Карэн взглянул на ее работу. Он сразу понял, что она перешла порог, только сама еще не осознала этого. Алиса, улыбаясь, щурилась на солнышке. Глаза Карэна увлажнились, он понял, что девочка оторвалась от земли. Он помнил свое начало, ему было тогда тоже где-то около двадцати, он тоже не сразу понял, что переступил порог, который отличает мастера от ученика. Она так была ему дорога, он любил ее и был счастлив, что именно она переступила этот порог, он так верил в нее.

— Кэрри, у тебя такое лицо, — испугалась Алиса.

— Ты жаловалась на цвет. Не вижу проблемы.

Она встрепенулась и стала щебетать, как воробышек:

— Вот здесь и здесь… Чувствую, что не дотянула, но никак не поймаю нюансы.

Он смотрел и видел — вещь уже состоялась, незавершенность ее не только не портила, а была как фон. Алиса наносила мазки настолько трепетно, слегка касаясь пальцами холста, иногда инстинктивно прижимая пальчик и даже несколько скользя по полотну. Это создавало удивительный эффект цветовых переходов — странный гало-эффект. В сочетании с академической точностью рисунка это было неповторимо.

Карэн молчал, Алиса смотрела в ожидании на него. Он вел себя необычно. Они часто встречались для того, чтобы он посмотрел на ее работу, и она его немного уже знала. Он ничего не сказал по поводу ее замечания, но предложил:

— Ты начинай, я посмотрю.

Она кивнула, Карэн вносил в ее душу умиротворение, ей хотелось работать, показать ему, что она благодарная ученица, хотелось показать, сколько у нее новых задумок и идей. Правда, этот пейзажик не мог уместить их все, но кое-что можно засунуть сюда. Карэн молча смотрел, как она работает с красками, Алиса забылась, работа ее увлекла. Он смотрел напряженно и видел, как точны ее мазки, как необычен колорит, выбираемый ею, но в то же время именно он и создавал волшебное сочетание, настроение.

Ее не нужно было учить, чувство цвета было абсолютным. „Почему она жаловалась на то, что цвет от нее ускользает? — думал он, — с цветом у нее все абсолютно нормально. Мало того, с цветом она работает в совершенно необычной манере“. Неуловимые нюансы начинали вдруг проглядывать при малейшем движении глаз, так как мазок она накладывала на холст своим особым способом с нервным соскальзыванием. Свет скользил по этой гладкой бороздке, упирался в сгусток и причудливо играл. Стоило немного прищурить глаза, отвлечься от чистой фактуры мазков и пейзаж приобретал настроение, мысли начинали соскальзывать в это настроение. Ее не учили в школе психологии восприятия цвета, а в академию она не поступала, но интуитивно применяла очень точные сочетания. Он взглянул на ее палитру, Алиса подолгу искала оттенки, подолгу растирала и смешивала краски, заканчивала уже между пальцами.