Мария Стрельцова
Убить зверька по имени Эго
Сейчас он живет за границей, он очень известный художник — Юрий Ливанов. И я до сих пор люблю его. Он не женат и все еще зовет меня к себе хотя бы в гости. Но я боюсь встретиться с ним. Боюсь, что он увидит меня в теперешнем моем возрасте и боюсь увидеть его в его теперешнем возрасте. Он не раз спасал меня от бед и безденежья, почти руководил моей жизнью издалека, когда я нуждалась в совете и поддержке. Мне кажется, что голос его не изменился и теперь, а может, это только потому, что один только голос я все эти годы и слышала, и поэтому его изменения мне не заметны. Мы никогда не переписывались с ним как с Малышом. Юра всегда звонил и звонит мне до сих пор, а сейчас он должен приехать и хочет меня видеть. Мне кажется, я не вынесу этой встречи, многие годы я только представляла ее, но это были неясные мечты, не более.
Сейчас меня страшит то, что он, как самый строгий мой судья, увидит все пороки, которые завладели мною с тех пор, как мы расстались. Мое лицо выдаст меня, мои лживые глаза не смогут одному ему солгать. Мой голос спасал меня от его суда, я научилась разговаривать с людьми, с кем-то бархатно-воркующе, с кем-то официально, с кем-то раздраженно, с кем-то вызывающе. Но при встрече я не смогу обмануть своего главного мужчину, своего главного судью“.
— Ты боишься? — спросил Марк, взяв меня за подбородок. Я отметила это его движение, он уже распоряжался мною, и движения его были уверенными, мужскими, откровенными. Он знал, что я не оттолкну его, мне требовалась поддержка, я была в слабости.
— Да, я боюсь.
— Сколько у тебя времени? Я помогу тебе, ты встретишь его во всеоружии своей красоты и уверенности в себе. Ты хочешь этого? Или тебе хотелось бы выглядеть романтичной? Слабой, беззащитной? Какой образ ты хочешь принять?
— Ты думаешь, что я смогу обмануть его?
Марк свел брови на переносице:
— Ты все еще любишь его?
Я молчала. Ливанов за многие годы стал только мечтой, я наверняка идеализировала его, но мне было страшно потерять эту иллюзию, также как и предстать перед ним во всем своем теперешнем обличье.
— Мы поработаем над твоим образом, — пообещал Марк и стал снимать с моих плеч бретели топа.
— Я не знаю, какой бы я хотела предстать перед ним, — пыталась я говорить, но Марк уже целовал мою грудь:
— Все, что захочешь, Саша. Я сделаю тебя сильной, уверенной в себе, неотразимой в своей уверенности и раскованности… только потом, прошу тебя.
Мне все-таки еще хотелось сказать, что меня уже трудно переделать, во мне накопилось много яда, желчи, они переполнили мою душу, разрушив все, что я считала святым и неприкосновенным, и что разве сейчас я не делаю именно то, что сама презираю, ведь я снова с разбега влетела в постельные отношения, хотя всего лишь хотела разобраться в себе, найти хоть какую-то зацепку в этой жизни. Но Марк уже ничего не слушал. Лицо его как-то осунулось, четко обрисовались контуры, зубы были стиснуты, словно он боролся с кем-то, а ведь он лишь раздевал меня с деловым жестким усердием, умело, хотя и
В голове мелькнула мысль, что нужно хотя бы для приличия побрыкаться, но тело само без моей воли прижалось к мужчине, и я забыла, чего хотела еще минуту назад, забыла, что люблю Юру, забыла, что нужно быть верной мужу, который всегда любил меня преданно и нежно, и которого я также любила. Сейчас было только это слияние и острое наслаждение, мне хотелось, чтобы меня сминали поцелуи, и сильные руки принуждали к той или иной позе, хотя руки эти действовали только согласно моих тайных желаний, ни на йоту не отступив от них ни в чем.
Марк весь трепетал, но взгляд его источал спокойную уверенность, он словно знал, что я легко ему достанусь, почти без борьбы. Я не могла понять, как же случилось, что я разом забыла о вчерашней депрессии, видно мне не хватало новых впечатлений, мне захотелось нового романа, мало ли их у меня было, но нет, эта привычка вновь взыграла. Я чувствовала, как кровь убыстрила свой ток, прилив сил сделал меня энергичной, я смеялась, мне нравились его поцелуи, нравились его ласки, нравилось, что он так хочет меня, что я все еще желанна для мужчин.
35
Все эти дни мы жили по-семейному и уже привыкли к этому. Иногда Сергей увозил меня к себе, когда детей забирали мои родители, но ночевать без нас дети категорично отказывались, здесь никакие уговоры и хитрости не помогали. Они прекрасно поняли, что появился человек, который занимается ими искренне и по-настоящему, которому можно рассказать все свои секреты, и он не будет отрешенно смотреть в сторону, как мама, или перебивать и вталкивать в тебя в ответ кашу, как бабушка. Мои дети влюбились в него так же сильно и безнадежно, как и я, и в этом мы с ними, действительно, были одним целым. Он не сюсюкал с ними, как бабушка, не подарил пока ни одного подарка, даже хвалил их очень редко и сдержанно, но, несмотря на это, они бежали к нему с любой радостью или горем. Когда Стаська разбил напольную вазу, которой я очень дорожила, они втихаря склеили ее, и узнала я об этом только через несколько дней. Стаська внимательно смотрел и слушал, как Сергей выгораживал его передо мной. Он постоянно и методично старался отучить меня раздражаться на детей и в корне пресекал любую такую ситуацию.
Мне доставалось от него порядочно. Нянька звонила несколько раз, изумленная тем, что не требуются ее услуги до сих пор. Я успокоила ее, сказав, что зарплата ей будет сохранена, потому что боялась потерять хорошую замену себе. Но Сергей до конца отпуска не хотел отдавать детей в чужие руки. Он оказался талантливым воспитателем, я даже рядом не стояла, хотя раньше и считала себя прогрессивной и высокоразвитой в этом вопросе мамашей. С детьми он занимался серьезно, постоянно мягко корректировал их речь, ставил ее, разучивал с ними массу стихов и песен, которые знал в огромном количестве. Меня особо радовали английские песенки и стишки, их мои дети достаточно шустро под его руководством стали запоминать.
— Они в этом возрасте как воск, лепи что хочешь! — говорил он мне увлеченно, — Ты посмотри, как легко они все схватывают на лету! Грех сейчас не заниматься ими или отдать в неумелые руки.
— С осени я предполагала водить их в языковой сад, — неуверенно заметила я.
— Какой еще сад! Нужны хорошие педагоги. Знаю я одну частную школу, правда, там с шести лет принимают детей, и стоит это недешево, но я вижу, что Машка и Стаська очень развиты, намного выше среднего, и решу этот вопрос. Пусть даже платить больше будем, черт с ним! Стаса, мерзавца, если что, растрясу. Прикинусь овечкой, но потом все равно убью.
Вся идиллия вдруг резко кончилась, когда Сергею понадобилось на полдня уехать по делам. Дети слонялись грустные, прижимались ко мне и спрашивали постоянно:
— А Сережа нас не бросит?
— Ну что вы! Он скоро вернется. Просто по делам поехал.
Когда он вернулся, Машка обиженно спросила:
— Ну, где ты так долго был? Ничего без тебя не клеится!
— Работа, Мышонок, работа. Скоро репетиции в театре начнутся. Осенью — премьера.
— Так ты что, на работу будешь уходить от нас? — возмутилась она.
— Да, а как же по-другому деньги зарабатывать?
— Мы не хотим, чтобы ты уходил! — заявил, серьезно глядя Сергею в глаза, Стаська.
Сергей внимательно на них посмотрел, взглянул на меня и сказал:
— Я и не собираюсь никуда от вас уходить, понимаете! Но ведь мама тоже на работу ходит. И у меня есть работа.
— Ты же сказал, что поехал в театр. Какая же это работа?
— А моя работа — это театр. Я актер.
— Актер?! — ахнули они в два голоса, как будто он сказал неприличность. Он засмеялся:
— Чего это вы так удивились?
— Я думал, ты горнолыжник и каякер, и это твоя работа.
— Нет, горнолыжник — это не работа, а увлечение. Свожу вас в театр, и вы увидите, как делают спектакли. Знаете, как в театре интересно!
* * *
Сергей стал часто уходить, да и мне пришлось выйти на работу, отпуск кончился. Нянька наконец-то отрабатывала все наши авансы. Но вечерами Сергей хмурился, и проводил с ней воспитательную работу.