Мария Стрельцова
Убить зверька по имени Эго
Лева отпрянул от него в испуге:
— Я ничего не брал! Ты не докажешь! Его никто не видел! А картоны… их завтра вернут. Я специалистам хотел показать. Я забочусь о вас, придурки! Без меня бы вы все сидели в полном дерьме! Попробовали бы сами свою мазню продать! Вспомни, как сам начинал! Кто тебе помог, если не я?!
— Где пейзаж? — прорычал Карэн.
— Я ничего не знаю ни про какой пейзаж!
Карэн постарался успокоиться:
— Так, если завтра же ты все не вернешь… Пожалеешь!
— Я верну, верну… Но никакого пейзажа я не видел, понятия не имею, о чем ты. Да, она показывала мне какой-то пейзажик в работе, но там не было ничего примечательного, я обещал, что, как закончит, взять его. Но когда я брал картоны, никакого пейзажа там не было!
— Ты понял меня? — прорычал Карэн и, бросив Леву, быстро пошел прочь. Потом крикнул:
— Я приду проверить в восемь вечера! И принеси деньги за те два картона — девять штук без твоих комиссионных.
— Но как же? Риск, репутация… По две тысячи, я думаю, в самый раз.
— Ты понял меня?!
Карэн обзванивал всех своих знакомых, связанных с этим бизнесом. Звонил наугад, разговоры вел пространные, о том, как жизнь и прочее, в надежде, что где-нибудь что-нибудь да вылезет. В их деле все были слишком на виду. Как же Лева смог такого коллекционера провести? Конечно, Ливанов уже давно за рубежом, а представить
Эльзе он позвонил уже, наверное, шестой или седьмой. Она давно знала Леву и иногда они „катили“ клиентов друг другу.
— Левка-то вышел на Ливанова, ты слышал? — спросила она.
Карэн пространно поболтал с ней о былых временах, они посмеялись и повздыхали о прошлом.
— Слышал, недавно Ливанов приезжал в город, говорят, любовницу свою захотел увидеть в свой шестидесятилетний юбилей. Представляешь, седина в голову, бес в ребро! Но успех бешеный. Гребет деньги мужик, талант. Так вот, Левка свою галерею предоставил абсолютно бесплатно под его выставку.
— Говорят, он через Леву какой-то свой пейзаж продал? — спросил Карэн с замиранием сердца.
— Да. Я видела его. Карэнчик, это сильно, очень сильно. Думаю, Лева большие комиссионные слупил.
— А что, уже продал?
— Да. Правда, без права выставлять пять лет. Но вещь… Я тебе скажу, продешевил Лева явно. Всего двадцатку взял. Как Ливанов согласился? Ума не приложу. Попомни меня, после того, как ее можно будет выставить, цена минимум утроится.
— А кто взял-то?
— Да К****, ты должен его знать. Денежный мешок, скупает все перспективное, что найдет. Новые имена ищет. Левка его давно обхаживал.
— Неужто без эксперта брал?
— Да наши все смотрели для него. Утверждать, что это именно Ливанов, не взялись, тот ведь уже к тому времени уехал, а каталога у него пока нет, но что вещь стоящая и перспективная по деньгам — все в один голос ему сказали. А для него это — гроши.
Карэн узнал все, что хотел. Теперь он думал, что делать дальше. Работу вернуть трудно, если вообще возможно. Купившего ее он знал неплохо. Тот вряд ли с радостью расстанется с тем, что хвалили знатоки, даже если доказать ему, что это не Ливановский пейзаж. Зато Леву можно будет раздавить, как мразь. Но как доказать? Пейзаж, кроме Левы и Карэна, никто больше не видел. Зоська была в загуле, а больше никому Алиса не показывала его. Лева может вывернуться, свалить все на конкуренцию, ревность, происки, навет.
Он был почти уверен, что Лева не принесет завтра пейзаж. Ведь Эльза сказала, что сделка состоялась. Тогда для начала нужно выбить из него деньги, а потом мешать его с грязью.
41
Перед самой премьерой Сергей повез меня на один из очередных театральных раутов. Людей уже было прилично. К нам направился мужчина, которого Сергей представил мне как режиссера. Того звали Федор. Так просто, без отчества и регалий:
— Сережа! Ты привез свою фею! Леночка, вы ослепительны! — громко, на весь зал, воскликнул он, и хотя звучала музыка, и народ общался, многие взоры обратились на меня. Я смущенно старалась выйти из-под обстрела, Сергей наклонился и шепнул:
— Не смей смущаться, ты великолепна. Держи спину.
К нам подошел какой-то господин. Сергей познакомил нас. Звали его Владислав Петрович. Он пристально разглядывал меня, потом вдруг повернулся и сказал Сергею:
— Да, ты был прав, абсолютно. На твоем месте я тоже не смог бы оставить такую жену даже на день.
Я обеспокоенно посмотрела на Сергея, но он шепнул: „Потом“, — и мы продолжали стоять среди актеров, шел оживленный разговор на театральные темы, слышались шутки и смех, со мной здоровались, я отвечала с улыбкой. Тревога билась у меня в груди. Этот Владислав Петрович… Он кто? „Наверняка тот самый человек, который звал его в Питер работать“, — стучало у меня в голове. Мы мило беседовали с кем-то, улыбались. Сергей ненадолго отлучался обняться с вновь прибывающими. Мы танцевали, и тут я смогла спросить его:
— Сережа, а этот Владислав Петрович… — но Сергей перебил меня:
— Ляля, я сказал ему, что пока не могу никуда уехать. Ты — мой главный аргумент. Он признал, что аргумент, перевешивающий все другие во много-много раз, — он прижал губами мою руку, лежащую у него на плече. Тревога во мне усилилась и уже билась в висках. Он слишком хорошо меня знал и сказал серьезно:
— Я никуда не еду!
Я молчала, пыталась улыбаться. Подкатил пьяный Федор и начал мне что-то говорить:
— Леночка, фея вы моя! Послезавтра — премьера. Уверяю вас, это лучшее, что мы создали за последние пять лет. Вы должны будете это увидеть, Сергей там великолепен! Теперь его наверняка стервятники из Питера и Москвы одолеют, — он почти заплакал:
— Леночка, только в вашей власти не допустить… Меня откровенно обкрадывают! Скольких уже увели! Но Сережа со мной уже пять лет. Он не способен на предательство, но бывают моменты в жизни актера, когда кажется, что это вершина… А на самом деле — только пшик. Все эти коммерческие проекты — не искусство!
Он взял меня за руку:
— Леночка, я буду ждать вас на премьере. Вы увидите… Все увидят! Сережа — талант! Вы знаете это? Он настоящий актер и настоящий талант!
Подошел Сергей:
— Ну ладно, Федя, нам пора. Ляле завтра рано на работу.
— Ляля? Какая прелесть, — всхлипнул Федор, глядя на нас мутными глазами.
Дома, раздевшись и принимая теплый душ, я мучительно боролась с дрожью во всем теле. Заглянул Сергей и, выключив воду, силой завернул меня в банный халат, выволок из ванной и отнес в постель.
— Я никуда не еду! Никуда, — он целовал меня, пытаясь хоть так успокоить. Конечно же, ему это удалось, как обычно, но тайный страх остался у меня в душе.
В день премьеры я отпросилась с работы, накануне раздала пригласительные на спектакль ребятам с работы, позвонила Альке. Сергей уже с утра был в театре, и я одна встречала Наталью Кирилловну с поезда.
— Я всегда приезжаю на Сережины премьеры, — сказала она, обнимая меня, — Леночка, ты вся светишься, но что-то все-таки тревожит тебя.
— Нет-нет, Наталья Кирилловна, — поспешила я успокоить ее, — Это просто волнение. Я ведь никогда еще не видела его на сцене. Все говорят, что он страшно талантлив.
Весь день я была как на иголках. Сергей звонил два раза, я волновалась так, как будто это мне самой предстояло выйти на сцену впервые. Привезли заказанные цветы, и квартира наполнилась свежими ароматами. Наталья Кирилловна с удовольствием кормила детей и беседовала с ними. Позвонили мои родители. Я сказала, что сейчас очень занята и жду их на спектакле. Места для них я взяла в партере, а мы с Натальей Кирилловной должны были сидеть в ложе. Собирались подъехать Стас и Зойка. Сережины родители приехать не могли. Дети, наевшись, отправились к себе, я напомнила им, что урок английского, заданный Сергеем, не отменяется.
— Я смотрю, — сказала Наталья Кирилловна, — Сергей у детей в авторитете. Не знала я за ним таких воспитательских талантов, сам был оболтус страшный, всегда отлынивал.