Мария Стрельцова

Убить зверька по имени Эго

Марк был вторым, но это ничего не меняло. Я чувствовала, что еще немного, и я разрушусь, а с Марком у меня появилась надежда на выживание. Муж интуитивно не мог не чувствовать моего состояния. За двадцать лет мы были с ним настроены в унисон абсолютно и точно, но все-таки при всем этом существовали на разных орбитах, как два спутника одной планеты. И последние месяцы, а вернее годы, а может быть, это было всегда, но я просто не замечала, орбиты эти пересекались только в нескольких точках. Муж привык во всем уступать мне и соглашаться с самыми моими взбалмошными решениями. Так он понимал свою любовь ко мне. Лишь бы я не нервничала и была спокойна — это являлось его идеалом и пониманием любви. Приносить мне удовольствия и наслаждения. Но, опираясь на его заботу, я словно проваливалась в вату, вместо твердой опоры. И это начинало разрушать меня.

Возможно, любви между мужем и женой достаточно для счастливой семейной жизни. У нас с мужем все было прекрасно, мы не помышляли о разводе, были нежны друг к другу, любили детей и свой дом. Так что поездку с Марком я не воспринимала как какой-то разрушающий нашу жизнь момент и знала наверняка, что после моего возвращения все останется как прежде, и даже станет еще лучше.

Это может показаться странным, но я не переставала любить мужа, просто моя любовь к нему изменилась.

48

Когда мы приехали на площадку, там готовились к съемке. Сергея нигде не было видно. Я вышла из машины, Макс тут же оказался рядом, бесцеремонно распахнул мой халат и придирчиво осмотрел меня. Я ерзала под его взглядом, потому что казалась себе почти голой.

— Великолепно! — заявил он и показал мне листок с тремя фразами, — Вот, посмотри, это нужно сказать. Запомнишь?

Я запахнулась и вырвала листок, который он держал передо мной.

— Сейчас пойдешь вон туда. Ты должна встать, медленно обернуться как бы вокруг своей оси, вот так, — он показывал мои действия очень грациозно, — Повернуть вот так голову, как будто увидела кого-то, сказать эти фразы. Снимем это, потом будем обсуждать дальше.

Появился Сергей, уже в гриме и костюме, очень похожими на мой. Увидев меня, он подбежал ко мне:

— Ничего не бойся. Умница!

Меня уже подталкивал помощник режиссера, Макс сидел где-то сверху и говорил в мегафон:

— Лена, зашла… Идешь, поворот… стоп… говори!

Я что-то делала, по-моему, все напутала. Тонкая скользкая ткань не только не скрывала, а напротив, подчеркивала каждый изгиб, каждую выпуклость моего тела, яркий свет софитов отражался в блестящей поверхности ткани тысячами искр. Голос Макса держал меня:

— Молодец, умница, еще голову поверни. Смотришь, смотришь… Все, стоп!

Сергей тут же накинул на меня халат, потому что было холодно, и прижал меня к себе. Макс подошел и возбужденно говорил ему:

— Ну, ты сам все видел. Она просто рождена, чтобы сниматься. Какие данные! Я видел, я знал! Такую фактуру поискать. Сейчас повторим пару дублей…

Я замотала головой:

— Нет, нет… я больше не буду, не хочу!

Макс остановился и в крайнем удивлении посмотрел на меня:

— Как это? Ты обещала мне! Ты что, убить меня хочешь?

Я испуганно посмотрела на Сергея, он шепнул:

— Ничего не бойся, все замечательно. Ты умница и выглядишь фантастически.

Я сжала кулаки, но решительно сделала шаг в съемочный круг. „Если Сережа хочет, я сделаю это, черт возьми“. Сняли еще дубль, и Макс закричал:

— Все, этот кусок хватит, иначе она перегорит. Готовим следующую сцену, остальным — перерыв десять минут.

К нам подгребли Леонора, девочка, игравшая главную женскую роль, и Палыч, пожилой седовласый мужичок, также игравший одну из ролей, и мы вместе пили кофе.

— Леночка, вы великолепны! — сказал Палыч. Леонора поежилась от холода и добавила:

— А вот меня он снимает совершенно не эффектно. Я говорю, а он не слушает, а потом получится, что роль второго плана ярче, чем моя.

— Не волнуйтесь, Леонора, — успокаивал ее Сергей, — главная роль — она и есть главная. У Лены очень короткая, эпизодическая роль, она не сможет соперничать с вами.

Леонора все равно ревниво посматривала в мою сторону.

Подбежал Макс и начал мне говорить:

— Так, сейчас делаешь следующее… Да отпусти ты ее, — вдруг сказал он резко, глядя на Сергея, но тот спокойно выдержал его взгляд:

— Успеется.

Макс скривился, но продолжил мне объяснять, что я должна буду сделать. Нужно было взобраться на какую-то лестницу и падать с нее. Я в ужасе смотрела на всех, меня пытались подбадривать. Сергей шепнул:

— Ничего не бойся, я рядом, — и меня силой втолкнули под камеру. Макс орал в мегафон, я, как в тумане, выполняла его команды и падала, меня ловили, но мне приходилось две-три секунды лететь вниз спиной, раскинув руки. Тело мое при этом изгибалось, как будто я ныряла с вышки в воду. Когда-то я умела это делать мастерски, но для этого нужно было подпрыгнуть и оттолкнуться, а здесь я должна была изобразить, что меня сметает какая-то непонятная сила. Наверное, я являлась по сценарию биороботом, но я не читала сценария. Сняли три дубля. Макс куда-то помчался, но через несколько минут поволок меня в павильон. Там тоже снимали, мне пришлось изображать какие-то короткие фрагменты, где я должна была сидеть за плазменной панелью компьютера. Сердце мое учащенно забилось, руки машинально пробежались по клавиатуре, и я взглянула, что же за „операционка“ на этом „железе“. На экране торчала красивенькая космическая заставка с убегающими галактиками. Когда съемку очередного дубля закончили, и объявили перерыв на пять минут, Макс подскочил ко мне:

— А говорила, что работаешь продавщицей в ларьке!

— Ну что ты, как ребенок, в самом деле! — ухмыльнулась я.

— Не верь ей Макс, — сказал подходящий к нам Сергей, — Программист она у нас продвинутый.

Макс уставился на меня, потом сорвался куда-то без предупреждения. Сняли еще два дубля, и на этом для меня все закончилось. Сергей остался работать, а меня Василий отвез на студию, где я отмывалась в душевой. Тетки в первую очередь отобрали комбинезон. С меня лились серые потоки серебряной краски, я несколько раз намыливалась, но блестки, по-моему, все-таки еще остались.

Сергей работал перед камерой, в кадре ему приходилось что-то делать, присев чуть ли не в три погибели, а потом подниматься, расправляя плечи. Макс орал, как резаный.

— Сережа, родной мой! Медленнее, плавнее, пошел! Голову вверх! Иван, — кричал он главному оператору, — Круговую панораму вокруг него… Обними его, обними… — так он называл прием, когда операторы кружили вокруг актера. Сергей распрямлялся, поднимался, словно взлетал, отрываясь от земли. После девятнадцати часов Макс, обессиленный, крикнул: „Все!“ — и толпа рассосалась в считанные мгновения. Все также были измучены.

„Господи, — подумала я, — А ведь это только третий день съемок“.

В машине Сергей сказал:

— Ты сегодня была восхитительна, я даже не предполагал, что все так получится.

— Такой гнусный костюм, я была как голая, и теперь это снято на пленку.

— Глупости! Никакой эротики, все на грани символа. Макс все-таки чертовски чувствует, он видит актера.

* * *

Съемки шли полным ходом, Сергей был занят в них почти каждый день, сегодня работали уже пять часов без перерыва. К Максу подошел художник по костюмам, красивый парень с восточными чертами лица. Сергей знал Карэна, они были из одного города, знакомы лет шесть, с художниками у них были совместные тусовки. Он многих из них знал и со многими был в хороших отношениях.

— Здравствуй, — поприветствовал Карэн Сергея, они пожали друг другу руки, Карэн остался с Максом, а Сергей отошел в сторонку.

Лялю переодевали за ширмой, другие актеры тоже готовились. Многих, вероятно, раздражало, что с Лялей так носились и нянчились. Сергей слишком хорошо знал актерское окружение. Внешне этот мир выглядел совершенно не таким, каким был в действительности. Особенно все сложно было с женщинами. Многие из них были абсолютно уверены в том, что стоит им напудрить нос, побывать в фирменной стоматологии, улучшить форму носа и груди, и роль им обеспечена. Сколько же здесь было разбитых надежд, сколько слез и ненависти к удачливым конкуренткам. Все эти претендентки роились возле этого мира. Среди них было много симпатичных и даже красивых лиц, отличные фигуры, отработанные походки. А снимали других. Необязательна была ни красота, ни формы, здесь ценилось нечто совсем другое.