Мария Стрельцова

Убить зверька по имени Эго

Он пытался зажимать мне рот, чтобы хоть так приглушить мои животные стоны, а я жадно впивалась поцелуями в его ладонь и не могла произнести ни единого слова, а только стонала и урчала, это было теперь моей речью, которую он прекрасно понимал.

Проспав почти до обеда, мы поехали на природу, где ребята устраивали шашлыки.

Еще издали мы увидели легкий дымок и почувствовали вкусный запах. Я выскочила из машины и нетерпеливо побежала по траве прямо босиком, чтобы поскорее увидеть всех. Первым увидел меня Сашенька и завопил:

— Приехали! Приехали!

Ребята окружили меня, кто-то лез с объятиями:

— Леночка, вот это да! Тебя не узнать!

Подошел Сергей и, пожав руку парням, спросил:

— А девчонки где?

— Сейчас нарисуются. Дрыхнут, говорят — сиеста.

— Чего?

— Сиеста! Черт их побери. Чтобы ранних морщин не было.

Глеб весело заржал и погладил свое брюшко и сказал:

— А по мне пусть хоть морщины, лишь бы жрать давали и выпить.

— Нет, не скажи, посмотри, какие нежные щечки Сереге достались.

— Я их сам завоевал и нечего пялиться на мою девочку! И вообще, давайте обещанные шашлыки.

— Придется немного подождать.

— Сержик, это ты? — послышался голос Зойки, и она вылезла из палатки взъерошенная.

— Ленка, и ты приехала! — они с Наташкой подскочили ко мне и принялись визжать и обнимать меня:

— Слушай, фантастика, как ты похудела! Это даже Долиной не снилось за такие короткие сроки! А как выглядишь!

Сергей присел к костру и самодовольно улыбался, прислушиваясь к визгам девчонок.

— В косметологический центр ходила, — стала рассказывать я.

— Да ты что! Ну и как они там все это осуществляют? Дорого?

— Дороговато. А деньги… Копила на другое, да ничего, еще заработаю!

— Слушай, а ты что, много зарабатываешь?

— Ну, как сказать. Тысячу имею.

— Тысячу чего, рублей?

— Долларов? — ужаснулась Зойка, — Умеют же люди бабки заколачивать. А я шесть тысяч деревянных за счастье считаю.

— Девочки, милые мои, как я вас люблю! — обняла я их.

— Слушай, а хочешь новость! Я ведь тоже скоро замуж выхожу, — заявила Зойка, гордо глядя на меня.

— И кто он?

— Родственниками будем с тобой! — улыбнулась она шаловливо, а я открыла рот от удивления. Смешанные чувства охватили меня, но я постаралась их заткнуть подальше.

— Вот это да! Ты что, за Стаса выходишь замуж?

— Одобряешь?

— Еще бы!

— Он уже целый год меня кадрил. Но вчера поздно вечером позвонил и приехал. На меня накатило, и я согласилась.

— А у вас все было?

— Было, было. Только я не очень поняла еще кайфа. Ну, главное, я его вроде удовлетворяю, раз жениться предложил.

Я испуганно ее слушала и старалась ничем не выдать своих мыслей.

— У него бизнес хороший, — с завистью сказала Наташа, — Будешь как сыр в масле кататься, забудешь про свои шесть тысяч деревянных.

— Не-а, работать не брошу. Не хочу быть зависимой, да и тряпки я не особо люблю. Мотоцикл классный хочу! Сказал, что подарит.

— Зачем тебе мотоцикл? Они же все форменные самоубийцы! — ужаснулась Наташа.

— А водники как будто не самоубийцы! Ты вот моржиха — это вообще диагноз. А мне, может, адреналина не хватает. Кайфую я от скорости! У меня такие ребята знакомые есть, квакеры.

— Не квакеры, а байкеры они, по-моему, называются!

Нам крикнули ребята, готовы были шашлыки. Все толпились, желая получить свой шампур, а Глеб, раздавая каждому дымящийся шашлык, кричал: „В очередь, сукины дети, в очередь!“ — и все похохатывали, так точно он копировал Шарикова. Веселый шум возле костра, шутки и смех, шашлыки, красное вино, купание — мне нравилась эта компания, я чувствовала здесь себя своей.

У костра долго пели и я наконец-то упросила спеть Сергея. Он согласился с условием, что споют они с Кириллом вместе. Они пели песню на слова Рабиндраната Тагора „Ветер ли старое имя развеет“ [перевод Аделины Адалис, прим. ред.] на два голоса, голос Кирилла был звонче и сильнее, чем у Сергея, но вместе они звучали превосходно. Они влюбленно смотрели друг на друга, когда голоса их сплетались в прихотливом аккорде.

— Люди! За такие таланты нужно пить, пить и пить! — завопил Глеб, и все дружно поддержали его.

Проснувшись утром, поначалу я ужаснулась, вспоминая, что происходило ночью, и показалась себе невероятной развратницей.

Но смущало мою душу другое. Если я не ощущала свободы, что-то держало меня как ремнями в упряжке, то Сергей, напротив, казался мне свободным, легко, забыв обо мне, беседовал подолгу с друзьями. Его все любили, я видела взгляды ребят, когда они разговаривали с ним. Да, он часто интересовался, как я там, часто обнимал и называл своей девочкой, так как других ласковых слов пока еще не придумал, но у него, в отличие от меня, не чувствовалось надрыва. Меня же изматывало то, что я старалась спрятать свой надрыв от него, боясь, что все это быстро надоест ему, но ничего поделать с собой я не могла. Глаза везде искали его, без него с другими людьми я откровенно скучала, они казались мне серыми и безвкусными в сравнении с ним, и только усилием воли заставляла себя не таскаться за ним, как хвостик.

— Что тебя все время мучает? — спросил он все-таки, когда мы были одни. Я отводила глаза:

— Нет, мне хорошо.

— Я же вижу. Не смей со мной лукавить!

— Ты знаешь сам. Просто ни секунды не могу без тебя, а ты легко существуешь без меня.

Он внимательно взглянул на меня:

— Ты не права. Я получаю невыразимое наслаждение, наблюдая за тобой среди людей. Мне так радостно, что ты подружилась с моими, легко и естественно влилась, а то, что ты чувствуешь полную зависимость от меня… Это аффектация влюбленности, пройдет, хотя порой она и бывает столь болезненной.

Я так не считала, и, уткнувшись носом ему в грудь, подумала, что он не представляет себе, как мучительна эта зависимость. Ему вряд ли хоть когда-то приходилось испытывать нечто похожее, он вел себя совершенно естественно и органично, без малейшего напряжения, наслаждаясь всем, что происходило, даже тем, что вызывало у него злость. Те люди, которые вызывали у него злость, Кирилл и брат, к примеру, его на поверку любили, несмотря ни на что. А я вдруг оказалась какой-то его собственностью, яблоком раздора, предметом вожделений его соперников, но именно потому, что стала его собственностью, а не сама по себе, я и стала привлекать повышенное внимание. Он воспринимал такое положение вещей естественным и нормальным, его собственнические инстинкты были удовлетворены, и теперь можно было позаботиться о своей собственности, например, насытить ее чувственными ласками. Я понимала, что именно так он решил действовать.

30

Алиса всю дорогу ерзала, ей не терпелось поскорее увидеть Сашу. Автобус, как назло, тащился с черепашьей скоростью, водитель держал сотню, а ведь мог ехать на ста двадцати. Она специально заплатила дороже в два раза, чтобы не плестись на допотопном „Икарусе“. Особенно бесили ее остановки. Какая может быть заправка? У него же бак такой, что бензина должно на всю дорогу хватать! За час до приезда она уже была готова броситься и придушить водителя. Сашу она увидела издалека, он выходил из своей машины и поймал ее взглядом в окне автобуса, когда они подруливали к остановке.

— Рыжик! — крикнул он, заскочив на подножку, но его оттеснили выгружающиеся пассажиры. Алиса думала, что у нее разорвется сердце, так долго это тянулось. Она прыгнула на него и повисла, как макака на дереве, обвивая его руками и ногами. Они долго целовались в салоне, потом он нежно освободился от нее:

— Сейчас отвезу тебя в свой номер в гостинице, ты примешь душ, отдохнешь, а я часа через три освобожусь.

— Как?! — ужаснулась она, — Я приехала, ты что, не понимаешь?! Я десять часов ехала, я чуть водилу не убила. Какие три часа? Ты что, моей смерти хочешь?

Он засмеялся и сказал:

— Ладно, поехали, там видно будет.

В номере, сбросив одежду прямо на пол, она прыжками бросилась в душ. Он смеялся, глядя на ее суету, а сам звонил куда-то:

— Я задержусь, Алексей, извинись за меня, очень срочное дело, безотлагательное. Я потом тебе объясню. Ну, не могу, понимаешь? Не могу!

Еще влажная после душа Алиса сдирала с него дорогущую рубашку и тыкалась губами ему в грудь и живот.

— Я так ждала… вся извелась…