Александр Яковлев
Драйверы
А нас с Борькой, Марией, убитым Ахметом и парой логиновских ребят на вертолете „Ми-8“ доставили в Питер, точнее — под Питер. На военный аэродром.
Хороший транспорт эти ветряные мельницы. Нравятся они мне: взлетают, садятся, где попало, в воздухе могут висеть… Но и „КамАЗ“ — тоже ничего машина.
Еще Борька сообщил мне, что в джипе до стыковки с моим тягачом было трое, а после — „полная корзина фарша“. Я, пролетая над ними на небольшой высоте, ничего этого, разумеется, не заметил, а уж сосчитать, сколько там подонков этих, и вовсе не мог. Да и темновато было.
Ну и черт с ними, с ублюдками — чем больше их сдохнет, тем лучше. Был бы у меня танк — день и ночь давил бы эти „джипы“ поганые. А заодно и „мерсы“ шестисотые с пятисотыми…
Вот ведь удивительная вещь — страна нищая, три четверти народа за чертой бедности, солдаты в армии голодают, а по количеству дорогих и очень дорогих „тачек“, наверное, первое место в мире держим. Скоро на дорогах сплошные „лимузины“ и „джипы“ с „ягуарами“ останутся. Парадокс.
Хотя, чего удивляться? — у нас в России все необычно: сплошные странности и случайности. Ни хрена нас, россиян, понимаешь, умом не понять и никаким аршином не измерить. Самобытные мы все. Поголовно. А которые не самобытные, те или уже уехали, или — в „джипах“…
Вот я, например, точнее мы с Бобом — за что бы ни взялись, какое бы самое простое мероприятие не затеяли, почему-то всегда на грабли наступаем. Ну что может быть проще — перегнать на полторы тысячи километров машину?! Их же тысячи ходит — туда и обратно, и водку всякую возят, и сигареты, а мы вот… перегнали.
Гена потом, когда все улеглось, нам рассказал, что не успели мы из Питера отбыть — на нашу шаланду сразу же ориентировка по милиции прошла. Есть у них там какой-то особый отдел, которому эта „Зубровка“ поперек горла оказалась. Плюс бандиты нас активно стали отлавливливать из-за своих бандитских интересов, плюс — торговцы ядерными компонентами, плутонием этим, слежку за нами устроили. А заодно вроде бы и эфэсбэшники шевельнулись по наши души. Ну и команда Логинова пристально приглядывала за нами.
Оказывается, всем до нас дело было. Тоже мне, нашли „крутых“ драйверов, придурки! Смех да и только…
И что нам с Борькой так не везет? Может быть, мы с Бобом
Эпилог
Январской штормовой ночью в Атлантике на траверзе мыса Рока, примерно в пятидесяти милях к западу от него, крейсерская атомная подводная лодка ВМС США подвсплыла на перископную глубину для очередного сеанса радиосвязи. Влияние восьмиметровых волн, вздымавшихся на поверхности океана, оказывало на атомоход слабое действие. Но все же моряки и на глубине двадцати метров по вибрации и слабой качке почувствовали, что на поверхности сильный шторм. Балластные цистерны лодки не продували, поскольку весь сеанс приема и передачи информации длился не более десяти секунд. Получив сигнал от радистов об окончании сеанса, сидящий за пультом управления вахтенный офицер, по приказу командира, положил рули глубины вниз на пятнадцать градусов, увеличил обороты винта до полного хода, и лодка вновь „нырнула“ на глубину ста сорока метров.
В расшифрованном тексте лаконично в строго уставной форме командиру лодки, капитану первого ранга Мэтью Риксу, приказывалось в определенное время из точки „X“, с координатами такими-то, осуществить запуск двух крылатых ракет „Томагавк“ с обычными — не ядерными — боеголовками. Группы цифр — зашифрованные специальным кодом координаты цели — не многое сказали командиру, он лишь примерно представил, что удар будет наноситься по объекту, расположенному где-то в Северной Африке.
Приказ Центра не сильно удивил Метью Рикса. Несколько лет назад, во время „холодной войны“ с Советами, такой приказ, вероятно, обошелся бы ему потерей нескольких миллионов нервных клеток, сильнейшим стрессом, а сейчас… Сейчас это стало почти нормой. Работа как работа. Все и во флоте, и в авиации США уже привыкли, что время от времени Америке приходится кого-нибудь „наказывать“.
Вот и на сей раз, вероятно, разведка засекла какой-нибудь лагерь террористов, „плохих парней“, и „хорошие парни“ из ВМС США по приказу командования превратят неизвестный им самим объект в груду камней.
Метью Рикс в назначенное время вывел свой ракетоносец в точку пуска, и несмотря на шторм на поверхности, две стальные „птички“, каждая из которых в носовой части несла почти по тонне самого лучшего в мире химического взрывчатого вещества „Октол“, вылетели из-под воды, расправили титановые крылья и устремились к далекой цели.
Через сорок семь минут тридцать три секунды после выхода „Томагавков“ из пусковых шахт атомохода, в пустынном нагорье Тибести — Республика Чад, раздался грохот страшного взрыва. Содрогнулись горы, и на пологом склоне одной из них в темноте африканской ночи взметнулся оранжевый шар пламени. Взрыв разнес обломки горных пород на тысячи метров от эпицентра. Место было настолько необитамым, что поблизости не оказалось свидетелей, людей, которые могли бы сообщить кому-либо о том, что произошло. Точнее — люди здесь были, но… До того момента, когда две тонны взрывчатки „Октол“, доставленные „Томагавками“ на сверхнизких высотах со скоростью в две тысячи километров в час, за тысячные доли секунды перешли из твердого состояния в газообразное. До взрыва.
До взрыва двух „Томагавков“ в подземной лаборатории на глубине двух с половиной метров от поверхности, под перекрытием из армированного железобетона, работали тридцать восемь человек: рабочих, специалистов, охранников. Все они мгновенно погибли…
Рost Scriptum
Мне хорошо в моем болоте, тепло и сыро…
© Максим Горький.
Почти два с половиной месяца — декабрь, январь и половину февраля — я лечил свои раны и травмы. Вроде бы, вылечил. Не болят уже ноги-руки, ребра, слава богу, срослись и могу кашлять и смеяться без страха, что от боли потеряю сознание. Дышу полной грудью. Морда лица тоже выровнялась и пришла к норме — на человека стал похож. Еще вот смелости наберусь — глядишь, и за город выползу. А что, запросто — на электричку, и через полчаса — на природе: сосны, елочки, свежий воздух. Снега — навалом, подышу кислородом, может, и по лыжне поелозю. А то со своими травмами-болячками я совсем от спорта, да и вообще от жизни отбился, обрюзг, забурел. Эх, где мои шестнадцать лет?
Был бы жив Ахмет, я и его бы на лыжах поучил кататься. Хороший был парнишка, душевный. И что я на него злился и как дурак цеплялся, когда он меня дядей называл?
Ну, дядя и дядя — не тетя же…
Гена сказал, что похоронили маленького таджика на Южном кладбище. Никаких мусульманских обычаев не соблюдали, просто опустили деревянный гроб в холодную яму и засыпали нашей питерской землей. Какой-то каменный обелиск небольшой установили с надписью — „погиб при исполнении“. Дали несколько очередей в воздух из табельных „стечкиных“, хлопнули по стакану водки и разъехались.
А нас с Борькой на похоронах не было. Не позвал почему-то полковник. Но живописал все подробно: и о салюте, и о стакане водки…
Где-то через месяц собрались у меня на кухне: прямо уже традиция какая-то — после очередной заморочки собираться. На сей раз мальчишник у нас был грустный: поминки — не поминки, а так — неизвестно что. Юре Зальцману о причине нашего сборища ничего конкретного не сообщали — так, намекнули в общих словах… Разлили зелье по стаканам и сказали Юре, чтобы не чокался — поминки, мол, по хорошему человеку.
Ну, собрались, посидели… Сначала, как водится — взгрустнули немного, потом выпили по чуть-чуть, разговорились и даже как бы оживились. Помянули, в общем, маленького таджика.
Гена рассказывал мне после всей этой бодяги, что Ахмет при совдепах служил в спецподразделении погранвойск по охране ядерных объектов. Тогда атомные станции, и вообще все ядерные объекты, погранцы охраняли. Ахмет был капитаном, начальником какого-то там отдела охраны обогатительной фабрики в Навои — той, что у хлопкоробов Узбекистана. При коммуняках там не только хлопок выращивали. Он и сам был, оказывается, наполовину узбек, а не чистокровный таджик. Вообще-то, узбеки с таджиками там, на юге, здорово перетасованы. Но в прежние времена как-то обходились без стрельбы, не то, что сейчас. А еще раньше Ахмет в Афгане в составе „ограниченного контингента“ помогал „дружественному“ афганскому народу. А еще раньше действительно в Консерватории учился, но — Родина-мать куда-то позвала, а потом послала…
Офицер-пограничник, потом — сотрудник азиатского филиала бюро „Интерпола“ — и такая глупая смерть. И почему хорошие парни гибнут, а всякое дерьмо зеленое плывет себе по жизни и плывет? И только рожи и кошельки у них набухают?