Александр Яковлев
Драйверы
— Вроде, нет еще, — ответил Борис. — Пока еще не передавали. Может, я пропустил… Что-то долго бумаги у Ахмета проверяют. Ну, что там у них может быть? Пойти мне, что ли, узнать? — Борька заметно нервничал. — Да и никакой он, к чертовой матери, не гаишник! Ряженый мент — ежу понятно. Чует моя задница, Витька, бандитский это пост…
Я, в общем-то, тоже слегка напрягся, когда мент Ахмета зачем-то в автобус послал, но — если честно — не особо. Как только увидел автомат у Борьки в руках, сразу как-то успокоился. Все-таки хорошая вещь — оружие. Здорово уверенности придает. Недаром американцы за свою какую-то там поправку к Конституции, которая им разрешает иметь оружие, бьются с правительством насмерть. Уж сколько всяких президентов пытались запретить свободную продажу оружия в Америке — а вот фиг вам… Не вышло. И не выйдет. И поговорку американцы придумали, что Господь Бог создал всех людей разными, сильными и слабыми, а полковник Кольт всех уравнял.
А у нас до сих пор за случайный патрон на нары залететь можно. Даже от мелкахи… А у меня еще с тех, застойных времен, две коробочки — сто штук патронов калибра 5,6 мм где-то валяются. Да ракетницу из гаража приволок. И все это — без тугаментов. А у Боба и вообще — „узи“… За эту „машинку“ такой срок намотают — только держись. Сгнием на зоне.
Бандиты-то вооружены — и документики у них нужные, как ни странно, имеются. И наши депутаты, радетели наши думские, почему-то первым делом себе разрешения на оружие состряпали — по закону или по какому-то другому праву — накупили пистолетов и автоматов. Ну а народ по-прежнему — с топорами, кольями и ломами… Смех, да и только: „…депутат Скорочкин из принадлежащего ему автомата Калашникова застрелил нападавших…“ Вот так — напали, а он взял и застрелил. Из автомата Калашникова… Правда, потом его, бедолагу, тоже грохнули, но — потом. Ну, это их дела, боярские…
Мы с Борькой не депутаты, конечно, но и нас голыми руками уже не возьмешь. Но автомат — автоматом, да только, думаю, что Ахмет и сам с этими „братанами“ разберется. Отстегнет им, сколько положено, и поедем дальше. У них, наверное, уже и такса на проезд утверждена их самым главным бандитским „папой“… На все тарифы есть, я это точно знаю. Разберутся. Главное, нам с Борькой не встревать.
А все-таки, чего он там застрял, Ахмет этот?
— Подождем еще, — сказал я, стараясь сам себя успокоить. — Чего встревать, если не просят? Нам еще ехать и ехать, так что лучше пока не обострять. Тем более, что нас туда и не приглашали. А незваный гость… Мы с тобой простые водилы — с нас спрос маленький.
— Это ты себя и меня успокаиваешь, а сам тоже мандражируешь, — сказал Борька.
— Есть маленько… Вообще-то, думаю, Ахмет здесь не в первый раз едет. У них свои дела, ликеро-водочные… Заплатит наш босс, и дальше двинемся.
— Как ты думаешь — не врет он, насчет Консерватории?
— Да нет, непохоже. Мужик, судя по всему, неплохой, и поет здорово. А то, что они сейчас все, ну, беженцы эти, с рынками и бандитами повязаны — так это жизнь, Боб. У них там сейчас такая резня идет — не приведи Господь. А люди просто жить хотят. Вот к нам в Питер да Москву и ломанулись все: здесь спокойнее, и денег больше крутится, и стреляют пореже. Такая вот сейчас у нас
— Смотрю я на тебя, Витька, и удивляюсь — какой ты умный. Вот сразу взял и все мне, непутевому, разобъяснил. Ты лучше мне поведай, умненький ты наш, что там за история с твоим паспортом замудрилась? Я все голову ломаю — ничего понять не могу. Детство он вспомнил, пальчиками щелкать начал…
— А я, Боря, вчера Ахмету свой старый паспорт всучил. На Зайцева. Ну а сегодня утром, когда аксакал бородатый решил тебя пристегнуть, твою паспортину проверить, я, образно говоря, обоссался. Думаю — прокинули они меня через адресное и не нашли. Скучно мне вдруг стало. Но как-то все же обошлось. Ну ты сам посуди — зачем им наши адреса знать? Тебе это надо?
— Нет, — сказал Боб, — мне не надо. В общем — ясненько. Значит, ты сразу что-то неладное почуял — раз побоялся настоящий паспорт им показать… Пованивает дельце, а, Виктор Сергеич?
— Похоже — ты прав. Шмонит слегка. Ну, нам-то теперь какая разница, что я там почуял и чем шмонит. Ты что, от денег отказался бы? Кто по телефону рыдал? Кто две „тонны“ в казино просадил, Пушкин?
— Каюсь, Витюша, каюсь… — вздохнул Борька.
— Кается он… В любом случае — по двести баксов у нас уже есть. И потом — мы же не на разбой подписывались, а на работу. Пусть теперь таджики голову ломают, наше дело — баранку крутить.
— Еще неизвестно, чем все кончится и кто, что, у кого крутить будет, — ворчливо сказал Боб. — Но как же ты ухитрился старый-то паспорт себе заначить? Ты разве Логинову его тогда не отдал?
— Отдал — не отдал… Докучливый ты, Боб. Есть тебе разница? Я же не спрашиваю, откуда у тебя Колин „узи“, хотя отлично помню, что мы оружие вроде бы в озере топить собирались. Я свой „АКМ“ Логинову отдал. А кто-то, не будем уточнять, с ясными глазками клялся и божился перед Геной, что „узи“ на глубине десять метров в лесном озере утоплен. И Николаю Иванычу наврал. Ты хоть понимаешь, что стал хитрым ворюгой? Ты утаил и тайно похитил чужую собственность. Да если Коля узнает, что ты его автомат не утопил…
— Он мне еще и спасибо скажет. Я же не насовсем его взял. Я после этого рейса его назад Коле верну.
— Верну… Посмотрим, посмотрим, как ты свое слово сдержишь. Верну… А впрочем, ты молодец, Борька, — такую игрушку жаль топить. Вот. А ты говоришь — бабы…
— О бабах я ничего не говорил. Ну, ты сам посуди — зачем мне его топить было? На ваших „стволах“ — узкоглазые бойцы висят, а мой — чистенький. Что я, дурак что ли, такую машинку в озеро бросать?
— Да правильно, конечно, незачем. Я бы и сам его не утопил.
Мы сидели и не курили, терпели, чтобы спичкой не чиркать и ночного зрения не нарушать. От вспышки спички в темноте, когда прикуриваешь, минуты на две зрение садится. А курить уже хотелось, и чем дальше — тем сильнее. Нервы, наверное. Прошло еще минут десять, картинка не менялась: гаишник все так же ходил, снег все так же падал… Я уже морально созрел, чтобы Бобу о телефонных переговорах с Геной Логиновым рассказать, и только открыл рот, как вдруг дверца „рафика“ рывком распахнулась и появился наш маленький Ахмет. Он почему-то пятился от автобуса задом, а в правой руке у него был… пистолет!
Батюшки… Как ни болела — а умерла…
Ахмет с пистолетом, направленным на дверцу „рафика“, двигался по одну сторону автобуса, гаишник, не видя его — по другую. Из открытой дверцы никто не появлялся.
Пока я — как-то замедленно, как в страшном сне,
Гаишник, увидев Боба с автоматом, тоже опешил и врубился не сразу. А когда до него дошел смысл происходящего — попытался содрать с плеча свой „Калашников“. Но поздно хватился парнишка — красноречиво направленный в его сторону коротенький, но грозный ствол борькиного „узи“ резко убавил в сержанте воинственности. Мент попался хоть и молодой, но толковый — сразу задрал лапы вверх и, вжав голову в плечи, повернулся спиной к Борису. Сдаюсь, мол, не стреляйте…
Я сидел, как дурак, в кабине, с трудом воспринимая происходящее.
Господи, но ведь было все уже… Было. Зачем снова-то? Ну ехали бы себе и ехали… Я ведь с самого начала, когда старый анашист что-то нечленораздельное стал намеками говорить, почувствовал неладное. А вернее — с того момента, когда узнал, что водка конфискованная. А если уж совсем честно, то и еще раньше — когда Гена начал мне мозги пудрить…
Но чтобы вот так, с автоматами наперевес — этого я не предполагал. Мы так не договаривались.
А кто же там, в „рафике“-то остался? На кого Ахметка ствол пистолетный навел? А вдруг сейчас оттуда еще менты выскочат в бронежилетах и с автоматами? Или сразу лупить очередями начнут?
И на фиг мы с Борькой подписались на эту работу? Вот дураки-то. Вернее, я — дурак. И не просто дурак, а дурак с инициативой — самая опасная разновидность дурака. И опять Борьку втянул. Права была его покойная мама, когда в детстве во всех заморочках меня обвиняла.
Ахмет, увидев Борьку с автоматом, направленным на сержанта, не удивился. Или удивился, но виду не подал и что-то быстро сказал ему — я в кабине не расслышал, поэтому интенсивно стал крутить ручку, опуская стекло дверцы. Борька подошел к менту сзади и осторожно снял с плеча сержантика „АКМ“. Потом отодвинулся немного в сторону, оглянулся на дорогу — не едет ли кто? — передернул затвор и короткой очередью из ментовского автомата полоснул по задним колесам „рафика“.
Грохот, вспышки, гильзы — веером… И искры от трассирующих пуль — во все стороны. Резина сразу — в хлам. Одно колесо, другое… „Рафик“ прямо упал на задние колеса. Ей-богу, как живой, как лошадь — на задние ноги… А раздухарившийся не на шутку Боб двинулся к передним колесам — еще две короткие очереди — и им пришел конец.