Александр Яковлев
Драйверы
— Ну, что тебе не нравится? Давай конкретно!
— Вить, я не знаю, но как-то на душе не совсем спокойно.
Вот ведь народ — женщины! Ведь я ей ни слова, ни полслова не сказал, и намеком не показал, а „не нравится“. Интуиция у них, однако, как у кошек.
— „Нравится, не нравится — терпи, моя красавица…“ Лидусь, у тебя сколько денег в кошельке?
— Стошка. Два полтинника, — сказала Лида и вздохнула.
— Рублей, заметь, а мне четыре сотни баксов за этот рейс заплатят. На двоих с Борькой — восемьсот. Нам с тобой на пару месяцев хватит. Или я не прав?
— Да я понимаю…
— Ты знаешь, сколько машин каждый день до Мурманска и обратно ходит? Нет? Тыща… — насчет тысячи машин я, конечно, малость гиперболу применил, приукрасил. Впрочем — почему нет? Может, и действительно туда столько машин ходит каждый день. — Дошло? Туда и обратно по этой трассе несколько тысяч машин в день проходит. И все — с грузом. Движение, как на Невском. А у тебя — „на душе не спокойно“. Плюнь и забудь. И потом — я же не один еду, с Борькой…
В общем, еле успокоил я свою жену. А заодно и сам слегка успокоился, расслабился и, несмотря на судорожно прошедший день, быстро уснул.
* * *
Австрийский доктор Зигмунд Фрейд, кроме своего горячо любимого либидо, живо интересовался сновидениями. Выспрашивал о них пациентов, фиксировал рассказы на бумаге, сам иной раз что-то по ночам наблюдал, а утром записывал, и в результате даже книгу о снах написал. Я читал — интересно, но тоже с определенным креном в половую сферу. Впрочем, у него без сексуальной подоплеки вообще ничего нет. Старенький был, а туда же. Заклинило, видно, башню у доктора на этом деле. Бывает.
Я не доктор, у меня проще — никакой мистики и секса, сплошной реализм и любовь… к чему? К Родине, что ли? Черт его знает — может, и так.
Вот в последнее время я часто вижу один и тот же сон — мне кажется, что я вижу Родину! Очень круто!
Но я до конца не уверен, что это — Родина. Я даже во сне сомневаюсь — Родина это или нет? Я вообще не очень хорошо, вернее, даже очень плохо понимаю этот абстрактный термин, но все говорят — Родина, Родина… Вот я и решил, что вижу во сне Родину.
Снится мне какая-то деревня, или скорее, небольшой поселок, поскольку некоторые дома там барачного типа. Но есть и обычные русские избы. Дома заброшенные, серые и унылые, покосившиеся, с оторванными ставнями и выбитыми окнами.
Посреди деревни на небольшом возвышении — полуразрушенная часовня, а может быть, и церквушка — отчасти каменная. Как-то раз церковь загорелась, и я бросился к ней, чтобы потушить пожар… Не помню — потушил или нет. Да, в принципе, и безразлично.
Между домов в деревне — сосны… или дома между сосен. Но то, что это не кедры, не ели, а именно сосны — я знаю точно. Сосны не корабельные: невысокие и коренастые, с толстыми узловатыми ветвями. Земля под ними устлана бурым ковром опавшей хвои. Погода там постоянно серенькая какая-то, без солнца.
С юга подходит пыльная грунтовая дорога, по которой я на нашем полевом „ГАЗ-66“ всегда в своем сне въезжаю в эту деревню.
Я абсолютно точно знаю, что дорога подходит с юга. Вообще-то, чисто географически, я очень отчетливо представляю себе расположение объекта моего сна, но иногда по какой-то причине очень долго добираюсь до этой деревни. Все еду, еду…
Я знаю, что неподалеку, к востоку от деревни и вниз по склону, находится большой водоем, но не озеро, а река или канал. Однажды я шел по нему на катере типа „Малый охотник“ — прямо из Ленинграда. Плесы, сужения, какие-то извилистые протоки с темной нечистой водой, на берегу — строения, заборы, кустарник.
К северу от поселка, или деревни, в лесу — железнодорожная станция с высокой бетонной платформой. Рельсы ржавые, платформа обветшала, поездов не видно. А вокруг лес, лес, лес — с оврагами, вырубками, болотами, долинами рек и ручьев. По этому лесу я иногда иду каким-то бесцельным маршрутом, не зная ни своей программы, ни конечной точки, ни сроков возвращения…
Людей я не вижу, их нет в моем сне. Хотя подразумевается, что где-то они все же есть, но я почему-то никогда никого не встречаю. И нет у меня никакого желания встречаться с ними, разговаривать, общаться. Я почему-то уверен, что эти люди в большинстве своем будут мне неинтересны.
Некоторые фрагменты этого сна я вижу отчетливо и, просыпаясь утром, вспоминаю их, как кадры фильма, другие возникают неясными туманными образами.
Сон не страшный и не радостный — скорее, какой-то обыденно-размеренный, без всяких эмоций. Но где-то в самом потаенном уголке души я знаю, что эта деревня или поселок, скорее всего, и есть моя Родина. По крайней мере, мне она представляется именно вот в таком образе.
Ну, сон и сон: нормальное отражение реальной жизни, такой же скучной и унылой, с легкой ностальгией по прошлому.
Еще бывает — лечу во сне. Не летаю, а именно лечу. То есть, не подобно птице, а как раз наоборот — как булыжник. Лечу стремительно и знаю, чувствую, что сейчас будет страшный удар…
Но вот что интересно — ни единого разу я не видел в своих снах тех троих автоматчиков-азиатов. Ни живыми, ни мертвыми. Днем, бывает, подчас вспомню их, а ночью они меня пока не беспокоят. Может быть — позже…
* * *
Первую партию — пять тонн медного лома — „концессионеры“ отправили машиной в Ленинград в начале июня. Через две недели — еще десять. А на День Флота капитан третьего ранга Семенов от своего питерского приятеля получил за металл несколько тысяч долларов. „Концессионеры“ возликовали и разделили деньги по-братски.
С учетом того, что к тому времени все держались только на пайковом довольствии, на эти деньги они смогли даже семьи на Большую землю отправить на отдых.
Через полтора месяца — еще семь тонн, и еще несколько тысяч долларов. Немного меньше, чем рассчитывали, но… медь слегка „фонила“. Не сильно, по флотским меркам вполне допустимо, только контрагенты цену из-за этого сразу снизили.
И еще бы ей не „фонить“ — ведь не все лодки на соляре ходят, и реакторы не дровами топят — это даже дети знают. Но работали
В общем, „концессионеров“ охватил трудовой энтузиазм, пахали, как черти, и не зря. За деньги пахали, за реальные американские деньги. К бывшим октябрьским праздникам „подбили бабки“ и выяснили, что собрали в общей сложности, с учетом отправленного, уже около сорока тонн металла. Электрические шины, медные болванки, бухты кабелей, трубы… Все, что можно было содрать со списанных лодок и кораблей — содрали, переправили на берег и складировали в укромных местах подальше от базы. Там, в сопках, сто лет ищи — не сыщешь.
Понимая, что в случае прокола за такой бизнес по головке не погладят, а даже наоборот, соблюдая немыслимую осторожность — работали только свои, „семеновцы“, как они теперь сами себя называли.
— Конспирация, конспирация и еще раз это самое, — говорил
И договаривался, „подмазывал“…
* * *
Есть такие люди, которые нравятся всем и сразу. Открытый взгляд, белозубая располагающая улыбка, умение говорить и слушать, природная веселость и оптимизм… От таких людей идут флюиды доверия и доброты. Благодаря врожденному такту, они стараются никого не обижать — ни поступком, ни словом… К ним тянутся. И в большинстве своем — это действительно хорошие и приветливые люди без „двойного дна“. Именно таким человеком и был капитан третьего ранга Семенов. Он нравился всем. Даже командиры и начальники высоких рангов, несмотря на лихое семеновское раздолбайство, благоволили к нему и часто прощали то, за что другого, какого-нибудь угрюмого и малосимпатичного офицера, с треском выгнали бы с флота, а то и под суд отдали.
Когда Семенов развернул свой медный бизнес, в штабе базы, разумеется, довольно скоро узнали об этом, но… В штабе служили люди, обычные люди, о которых, как и об экипажах кораблей, страна, правительство, похоже, просто забыли. Иначе чем объяснить многомесячные задержки выплат денежного довольствия?
Вообще, сюжет с задержкой финансирования армии сходен с тем, как если бы „некто“ завел для охраны жилища большую злобную собаку, а затем перестал бы ее кормить. Из этой ситуации может быть только два выхода: если собака очень хорошо выдрессирована и „задавлена“ хозяином, то она просто-напросто сдохнет от голода; во втором случае, если у пса над преданностью хозяину возобладает инстинкт выживания — он сожрет хозяина, его чад и домочадцев или… начнет красть мясо из холодильника. Если оно там есть, разумеется.