Александр Яковлев
Драйверы
— Водка конфискованная. Из милиции, — значительно, важно так, как будто слово „милиция“ само по себе все нам должно объяснить, сказал Ахмет и опять замолчал. Борька присвистнул и выразительно посмотрел на меня.
— Так вы ее у ментов сперли, что ли? — прикинулся я дурачком, но в душе порадовался собственной сообразительности. Вернее даже — интуиции своей. Ведь с самого начала я почувствовал, что дело нечистое с этой водкой. Так и есть… Хотя я, честно говоря, о наркоте сперва подумал.
Впрочем, интуиция здесь ни при чем — фактического материала для правильных выводов было более чем достаточно. Надо уж совсем круглым дураком быть, чтобы не понять, откуда „дровишки“. Из лесу, вестимо.
Все одно к одному складывалось. Суперприз в восемьсот баксов — раз, ночная погрузка в непонятном месте — два, и „скорострельность“: позавчера познакомились — сегодня в рейс, а после рейса разбежались — три. Ну и на дессерт — таджики эти.
Конкретно ничего плохого против таджиков я не имею — мне вообще плевать слюнями на разные там нации и национальности. Я не нацист и не шовинист, по мне — был бы человек хороший. Но
Традиции, наверное, у них такие. Не знаю, не знаю…
И хорошо, что у этого Ахмета действительно необходимые бумажки — лицензии, путевой лист, накладные там всякие — в порядке. То есть, скорее всего — липовые, но хоть в наличии имеются.
Веселый расклад для начала, уже интересно получалось. Да еще Гена со своими хитрыми рекомендациями, блин.
Тут уж я совсем ничего не понимал, и никакая интуиция и мои „конгениальные“ аналитические способности не помогали. Вообще получалось — в огороде бузина, а в Киеве дядька…
Гена, „паленая“ ментовская водка, таджики — объекты несовместимые абсолютно. Но выходило, что полковник каким-то краем во все это замешан. Едри его в корень!
А по поводу моих „конгениальных“ аналитических способностей — это прикол такой.
Лет десять, а может, и двадцать назад мы с Бобом зачем-то оказались на Петроградской. Не помню — зачем. Неважно. Вот идем мы с ним, не спеша, по Большому проспекту, проходим мимо газетного киоска „Союзпечать“, кажется, на углу Большого и Бармалеева. Возле этого киоска стоит молодая женщина с маленьким дитем в голубой коляске, и слышим — оба слышим, и я, и Борька! — как женщина довольно громко и отчетливо спрашивает у киоскера: „В какую цену у вас сигареты „Космос“?“
Я Борьку спрашиваю: „Слышал?“ „Угу, — отвечает. — Слышал. Сигареты дамочка хочет купить“.
Я ему: „Что можешь о ней сказать? Какие выводы?“
У Борьки на лице недоумение: „Я же ее не знаю…“
„Но слова-то слышал?“
„Ну… Да ни фига она и не сказала такого. А ты сам-то какие выводы можешь сделать?“
А мне скучно было, не помню уже, отчего. То ли деньги кончились, то ли с Лидуськой своей поцапался — мы поначалу иной раз вздорили с битьем посуды и прочей ерундой — в общем, от скуки я резвился. И говорю Бобу: „Она сказала — в какую цену? Так?“
„Так“, — говорит Борька.
„Ну вот — этого вполне достаточно… Слушай сюда, дубина… Первое — коренная ленинградка никогда не скажет „в какую цену?“ Ленинградка скажет: „Сколько стоит?“. Второе — у нас, в Питере, как почти во всем Союзе, сигареты „Космос“ во всех киосках, магазинах, и вообще — везде без исключения, стоят одинаково: тридцать пять копеек. Из этого делаем вывод — мадам не коренная ленинградка, приехала недавно… Где у нас в Союзе цены могут разниться от киоска к киоску? Правильно — на юге… В братских республиках, где социализм имеет свою специфику. Итак: приезжая, с юга, молодая, русская, ребенок, одета довольно скромно, но добротно…“
„Одета нормально, — сказал Боб. — Молодые женщины почти все так одеваются“.
„Тонкое замечание… А я разве спорю? Я сказал „добротно“, потому что у нее босоножки итальянские“.
С босоножками я, разумеется, понтил, фуфло гнал, поскольку абсолютно в этом деле не волоку. Но Боб еще больше меня не волок, так что никаких сомнений относительно того, что фуфло с „итальянскими босоножками“ пролезет, у меня не было.
„…итальянские. Значит, слушай сюда. Мой вердикт такой: приезжая с периферии, с юга, точнее — откуда-то из Казахстана, муж — офицер, слушатель Академии… э-э-э… скорее всего — связи. Звание — капитан. Зарубимся?“
Борька заржал, мне абсолютно не поверил и… проспорил дюжину пива — я тогда еще иногда пил пиво. Мы попросту подошли к этой гражданке, дико извинились, расшаркались, включили обаяние и навешали ей какой-то лапши на уши, по полкило на каждое ушко. Ну, она и подтвердила, что все действительно именно так и обстоит, как я сказал Борьке: приезжая, из Казахстана, муж — слушатель Академии связи, недавно капитана получил.
Надо было видеть Борькину вытянутую рожу! Незабываемое зрелище.
Не менее двадцати лет прошло, точно — в середине семидесятых было, но тот фантастический случай с доставанием слонов из рукава накрепко засел в большой голове Бориса Евгеньевича. Вот именно из-за этого случая с моими „конгениальными“ умозаключениями он никогда и не спорит… Уважает.
Знал бы Боб…
Знал бы он, что та женщина с дитем в коляске была женой моего бывшего взводного, и я ее на улице сразу узнал. Узнал и решил Боба слегка разыграть. Она-то, разумеется, меня — ни сном, ни духом: мало ли солдатиков перед ее глазами промелькнуло, но я и ее, и нашего взводного старлея Вову тогда еще хорошо помнил. И двух лет после дембеля не минуло. А после моей демобилизации — ребята писали — нашу часть в Казахстан перевели, откуда старлей Вова и поехал в Академию. Вот так.
Впрочем, я отвлекся…
Тем временем Ахмет помолчал еще немного, докурил сигарету и продолжил свой шовинистический бред.
— Нет, мы не воры. Другие — да. Другие — все воры. Я — не о русских, я — о других… А вот таджики — самые честные люди. Это все знают. Деньги на рынке клади — лежать будут. День, два, месяц… Потеряешь — принесут. Все таджики — очень честные.
— Да мне на вашу честность и порядочность — наплевать. Мы тут все — не воры. Ты толком скажи: откуда водяра? Что значит — из милиции? — почти ласково промурлыкал Борька и ожесточенно растер в пепельнице хабарик.
— Нам ее из милиции на реализацию дали. Они там ее у кого-то конфисковали, а мы возим на Север и продаем.
— Значит, „Зубровка“ паленая? — Борька достал следующую „беломорину“, прикурил, затянулся, выдохнул клуб дыма и с каким-то нехорошим прищуром посмотрел на меня. Сурово так глянул — изобразил на морде своей значительность: вот, мол, как дела обстоят… Ай-яй-яй…
Ага. Смотри, смотри, теперь можно. Щурь глазки свои поросячьи, изображай изумление и недоумение. Крайнего он нашел. Будто бы это и не я вчера его напрягал по поводу сверхвысокой оплаты, будто бы это и не он рыдал на моей груди от безденежья и умолял вот так прямо сразу и ехать. А ты, соколик, еще и о Гене ничего не знаешь. Погоди, расскажу — из штанов выпрыгнешь.
— Послушай — все жить хотят, да? В милиции тоже разные люди бывают — есть плохие, а есть и хорошие. Что, бутылки бить-ломать надо? Трактором их давить? Нет — не надо… Неправильно это, — загорячился мелкий Ахметка.
— Насчет „жить хотят“ — ты это тонко подметил, — подколол я таджика. — А не заметут?
— Э-э-э… Чего бояться? Мы с Хайруллой все время у милиции водку берем. Все будет хорошо. Кто нас заметет? Сама милиция, что ли? Нет — этого не будет. Не надо бояться.
— Будет — не будет, надо — не надо… А все равно — криминал это, Ахмет, — невесело констатировал я.
Надо было немного поднять напряжение в кабине и потом плавно переключить Боба и Ахмета на некоторое изменение направления движения нашего „спиртовоза“. Боб, не зная моих планов, попросту волну гнал, а у меня была конкретная цель…
— Та же милиция прихватит, например. Не все же у них продажные? — задумчиво продолжил я.
Ахмет тонко улыбнулся и покачал головой, из чего я сделал вывод, что о „продажности“ милиции он осведомлен получше нас с Борькой.
— Нет… Никакого криминала здесь нет. Все документы у меня очень правильные. Вот мы эту „Зубровку“ продадим, денег заработаем немножко. Потом в Узбекистан поедем, виноград возьмем, лук. Опять продадим… У меня в Узбекистане люди хорошие есть, помогут. Всем хорошо будет.
— Ты что, больной? „Всем хорошо будет“… Кроме тех, у кого ее конфисковали, — сказал Борька, невольно подыгрывая мне. — Бутылки запечатаны, расфасованы по ящикам, наверное, и марки акцизные на них наклеены. Да ты и сам говоришь, что „Зубровка“ хорошая, не левая… Она же не из подвала, верно? Значит, кто-то в нее вложился, деньги заплатил, а потом… Я прикинул ущерб прежнего хозяина этой водяры — двадцать тысяч бутылок — целое состояние. Одно дело, если все по закону, ну, конфисковали там, слили в Обводный и дело с концом. Бывает. И обижаться тут не на кого. Стихия. Но, согласись, совсем другое — если человека менты ни за что опустили, а сами… Хозяин, если не дурак и дознается, что менты его конфискат налево толкают, может слегка обидеться и проследить. Лично я бы обиделся…