Драйверы

Александр Яковлев

Драйверы

— Я трепанусь?! Я что — болтун?

— Ну не цепляйся к словам. Я, Борька, их заморочек не знаю. Сказал, и сказал. Да я тебе все равно открылся бы. Ты же меня знаешь — что на уме, то и на языке. Мне вообще западло темнить. Ну, так получилось, что не сразу тебе все рассказал.

— Значит, ты, гад, знал, что дело темное. Эх, Витя, Витя…

— А ты не знал?! Я тебя сразу предупреждал, что дело керосином пованивает. Так ты же сразу — в бой. Тебя же трактором не удержать было. Да ничего страшного и не произошло. Заехали к Гене на пару часиков, чайку попили, и опять — на трассу.

— Если не считать атомной бомбы за спиной. А так — ерунда, конечно. Пустяки…

— Ну, ты дал — бомба! Какая еще, к черту, бомба! Но, если честно, вот об этом дерьме, о плутонии — я вообще ни сном, ни духом. Мне это самому не нравится. Я, когда Гена мне перезвонил, подумал, что, может, Логинову для каких-нибудь там своих дел машина на трассе нужна. Может, перебросить что-нибудь военное надо. Да мало ли… А тут — мы, свои, в случае чего поможем. А оказывается, вон что — плутоний. Но ты согласись — не может быть у Гены грязного дела!

— Бог их знает, Витька. Я — не доктор. Однако, это ведь не я придумал, это Гена сам сказал, что нас активно пасли. Бандиты какие-то… Ведь взрыв-то сзади был, Витек. Ого, как шарахнуло! Будьте любезны!

— Я тоже не доктор, но подставлять он нас не стал бы. Это точно. А то, что нас пасли… Скорее всего, Гена прав — моя вина. Если бы я не сунулся со своим старым паспортом… И черт меня дернул намудрить. Эта мулька с паспортом — экспромт, импровизация. Понимаешь? Очко у меня в последний момент дрогнуло. На кой черт, думаю, я перед этим парнем с их водкой своей новой хижиной светиться буду? Я же тебе специально на пачке „Беломора“ записку чирканул, что я — Зайцев. Да и тот, „рыбник“ с Сенного, меня тоже только как Зайцева знает… Видел, как Гена вначале взвился, когда я ему об этом сказал? Они же все игроки — как и ты, между прочим — ходы всякие просчитывают, варианты. А я взял и перепутал им случайно расклад. А об Ахмете я, честно, не знал. И получается, что даже полковник о нем ничего не знал, пока они там не перебазарили. Только сейчас вот и прояснилось. Может — разные ведомства? Да не злись ты — деньги-то все равно остаются деньгами. Восемьсот баксов, плюс небольшое приключение — плохо ли?

— Приключение… Все они видят, все они слышат… Если бы я с автоматом на подмогу Ахмету за Олонцом не выскочил…

— Да, Борька, ты совершил героический поступок, — немного подлизываясь, сказал я.

— Не подначивай, гадюка. Сам заманил, а сам… Ладно, проехали. Но учти, Витька, ты меня в этом году уже два раза обидел. Так что должок за тобой. Пару плюх бы тебе навесить, да руки рулем заняты. Потом что-нибудь придумаю.

— Ты насчет плюх-то не очень губу раскатывай. Я, между прочим, и сам в лоб качественно дать могу.

— Кто? Ты? Мне? Молчи, дистрофик, не серди дяденьку.

— Может, остановишься — стыкнемся? До первой крови?

В детстве, да и повзрослее, мы с Борькой, несмотря на дружбу, бывало, выясняли отношения. И, невзирая на значительную разницу в весе и росте, я иной раз валял его. Борькины природные данные мне иногда удавалось нейтрализовать знанием некоторых приемов и неплохой реакцией.

— Вот еще… — Борька скорчил презрительную гримасу.

— Приссал, значит, — констатировал я.

— Вот ты меня и в третий раз обидел. Эх, Витька, Витька…

— А первый раз когда?

— Тогда… Когда летом за ремонт своей колымаги деньги предлагал. Черствый ты человек, Витька. Черствый и бестактный.

— Да, Боб, нехороший я, гадкий и противный. Но ты меня должен понять и простить, потому что душа у меня ранимая, но добрая. В принципе.

* * *

Оставшись за старшего после нелепой смерти шефа, Балов в помещении центра связи общества с ограниченной ответственностью „Азот“ повторял и повторял в микрофон свои позывные и позывные передвижных оперативных групп, и до того навязли в зубах у него эти „Ручьи“ и „Сеялки“, что становилось тошно… Но приходилось снова и снова нажимать тангенту передатчика и вызывать, вызывать, вызывать… Наконец отозвался „Ручей-семнадцатый“.

— „Ручей-семнадцатый“, почему не выходили на связь? Где вы находитесь? Прием, — с облегчением спросил Балов.

— Мы все время на связи, но вас не слышали — какая-то постоянная помеха по всем каналам. Не пойму, в чем дело. Сейчас идем на юг, к Питеру. Уже прошли Лодейное Поле, но объекта пока не обнаружили. Не мог он уйти далеко… Наверное, где-то свернул с трассы. В районе Петрозаводска нам навстречу, на север, прошел наш экипаж. Как поняли, „Сеялка“? Прием.

— Понятно, понятно… Это был „Ручей-шестнадцатый“. Вы с ним не связывались? Прием.

— Связались… Там старший был, он приказал нам двигаться дальше по трассе на юг, а сам пошел на север. Прием.

— Понятно, „Семнадцатый“… Продолжайте движение к базе. Через каждые десять минут выходите на связь со мной, — передал Балов „Семнадцатому“. — И попытайтесь связаться с „Шестнадцатым“, мне он почему-то не отвечает. Передайте, ему — тоже возвращаться. Немедленно. Операцию прекращаем. Прием.

— Не понял вас, не понял… Куда ему возвращаться? На базу, что ли? Прием.

— Да, все правильно. Свяжись с „Шестнадцатым“, он со мной на связь не выходит. Ему тоже — возвращаться… Объект отставить. Отставить! Как понял? Прием.

— Понял, понял… Объект отставить. Возвращаться… Сейчас попытаюсь вызвать „Шестнадцатого“. С вами связь — каждые десять минут… Прием.

— О’кей, я постоянно в эфире. Связь кончаю. Прием.

— До связи.

* * *

Экипаж „Шестнадцатого“, то есть „Ручья-16“, во главе с моложавым подполковником запаса Комитета государственной безопасности СССР Артуром Семеновичем Черняевым не отвечал „Сеялке“ вначале из-за непрохождения радиоволн — неблагоприятных атмосферных условий, которые довольно часто, особенно зимой, случаются в высоких широтах, а затем не выходил на связь с базой, поскольку полковник Российской армии Логинов решил, что количество охотников за объектом, то есть „КамАЗом“ с плутониевыми контейнерами, необоснованно велико. Логинов дал команду одной из своих групп, работавших на трассе, нейтрализовать черный джип „гранд-чероки“, или „Ручей-16“, идущий навстречу объекту.

Люди Логинова быстро вычислили нужный „гранд-чероки“ — он практически непрерывно вызывал базу, свою долбанную „Сеялку“, — догнали и незаметно прострелили при обгоне из бесшумного пистолета „Тигр“ заднее левое колесо машины. Стреляли спецпулей „Стрелка“ — она действительно была похожа на короткую металлическую стрелу диаметром всего в полтора миллиметра. Такая пуля, вылетая из ствола со скоростью в полторы тысячи метров в секунду, пробивает любое колесо практически любого автомобиля, и, самое главное, следов от нее не остается. Вернее — из-за особой центровки „Стрелки“ — остается след, совершенно не похожий на пулевую пробоину.

„Чероки“ тут же осел на левый бок, завихлял и остановился.

По команде оперативников в этот же момент с базы „Е-1“ Власенкова по всему диапазону радиообмена джипа с позывными „Ручей-16“ была задействована активная радиопомеха. Но группа „Ручей-16“ не угомонилась — минут за десять фигуранты заменили простреленное колесо запаской и двинулись дальше. Правда, уже без радиосвязи, поскольку „глушилки“ Власенкова добросовестно забили помехами весь рабочий диапазон обмена.

„Ручей-16“ упорно шел навстречу „КамАЗу“, везущему перезаряженные на базе группы „Е“ спецконтейнеры, и это сильно беспокоило полковника Логинова. Можно было связаться с „КамАЗом“ — у сотрудника, находившегося в кабине машины, была рация — и временно убрать грузовик с трассы, пропустив таким образом джип. Можно было еще раз прострелить колесо, но… где гарантия, что у фигурантов нет еще одной запаски? Такой гарантии не было.

Да и потом — сколько раз можно дырявить колеса, не привлекая внимания и не вызвав подозрения? А в „чероки“ ведь не качки-бандюганы ехали, а тоже оперативники, хоть и бывшие, хоть и перешедшие на службу врагу. Да и жестко согласованный со всеми участниками операции график движения „КамАЗа“ уже не позволял совершать сложные эволюции и хитрые рокировки в сторону. Оставалось одно — убрать „Шестнадцатый“ с дороги каким-нибудь более эффективным способом, устроить более-менее приличную аварию…

Логинов вызвал одну из своих групп, отдал приказ… И большой, и красивый автомобиль американского производства на скорости около ста километров в час по какой-то причине не вписался в поворот у моста и, своротив колесоотбойный брус, с высоты пяти метров упал на лед реки.

Люди Логинова не рассчитывали на такой эффект — им достаточно было бы и того, чтобы машина потерпела менее серьезную аварию, но… а ля гер, ком а ля гер. На войне, как на войне: тяжелая двухтонная машина легко пробила пятнадцатисантиметровый лед и практически мгновенно погрузилась в реку с красивым названием Сегежа. Никому из пассажиров спастись не удалось.

Хостинг от uCoz