Александр Яковлев
Драйверы
Вот такое я дерьмо. Да-с…
Интересно, сказал Вере Боб о гараже и „уазике“ или утаил? Думаю, что утаил, паразит. Не стала бы она жалеть этого черта острокопытого, если бы узнала, сколько он денег за один вечер в казино просадил.
Все эти мысли мгновенно промелькнули у меня в голове. Веруня, разумеется, ничего этого по моему голосу не засекла, и я продолжил успокоительное мурлыканье:
— Верунь, ну не о чем беспокоиться, верь мне. Веришь? — слабое „ага“ в трубку. — Ты же меня знаешь… Да, Веруня? Знаешь? — еще одно „ага“. — Ну вот: я — рассудительный и осторожный, а Борька — умный и сильный. А вдвоем… Ну, что я тебе говорю — ты и сама ведь знаешь, что такое мы с Бобом вдвоем…
Та-а-к… В трубке напряженное молчание. Значит, гипноз по вектору на нашу с Бобом „хорошесть“ уже не работает. Неплохо знает Веруня, что такое мы вдвоем. Значит, надо переключить ее вектор, убедительно внушить, что мы с Борькой не только умные, осторожные и рассудительные, но и крутые парни.
— Да вдвоем мы с Борькой сами страшнее атомной бомбы! Да мы пятерым хари запросто начистим. А очень припрет — и шестерым. Ничего не бойся, все абсолютно безопасно и законно на сто пять процентов.
— Знаю я вас… Если бы не знала, не волновалась бы, — вздох в телефоннную трубку. — Ладно, жди нас через сорок минут на „Площади Мира“.
Ну и славно. Я повесил трубку, прошел через турникет и взял курс на „Сенную“, бывшую „Площадь Мира“.
Люблю я наше питерское метро. По сравнению с улицей там было хорошо. Просто великолепно. В метро всегда хорошо, и зимой, и летом. Летом, в жару — прохладно, зимой — тепло и светло, и пьяных нет… Лестницы-чудесницы самоходные возят пассажиров вверх-вниз, голубые вагоны катятся во все стороны. Хрусталь, мрамор, всякие художественные прибамбахи и чистота.
Славно и уютно в нашем метро, несмотря на толчею и обилие пассажиров. Вот если бы зодчие наши подземельные еще и сортиры в нем предусмотрели — цены бы ему не было, метро нашему. Да я при наличии сортиров, наверное, даже жить бы здесь мог… если бы разрешили, конечно.
Глава девятнадцатая
Борька с Верой уже ждали меня у эскалатора. У Боба выражение лица было обычным, то есть безмятежным. Этакий почти двухметровый амбал с ясными невинными глазками.
Не дебил, конечно, но…
Да, слаб человек, но велики беси. Ох, беси велики… Игруля чертов! Мало того, что гараж с машиной просадил, так еще и продал их всего за полцены… Сволочь.
А может — это болезнь? Где-то я даже читал об этом. Название какое-то хитромудрое, кажется, шведские врачи для этого дела придумали. Ну, не может человек удержаться, и все тут.
Ага, болезнь… Как же! Всем бы так болеть. У этих ребят в белых халатах, у медиков то есть, даже алкоголизм болезнью считается, лечить алконавтов пытаются. А ломом не пробовали? Зря, батенька, зря.
Я-то точно знаю, что никакая это не болезнь. Разве бывает болезнь, когда в кайф? Болезнь — это когда человеку очень плохо, а алкашам после приема — наоборот, хорошо. И наркоманам хорошо. И игрулей этих не тошнит, не крутит их боль невыносимая. Интересная вещь получается: когда алкаши на зону попадают — почему-то мигом излечиваются, но стоит им на воле оказаться, снова заболевают. Или у нас, в поле — по два-три месяца без водки обходятся, не умирают в страшных судорогах. Там, в тайге или в тундре, и без водяры им адреналинчику вполне хватает. А в поселок вырвутся, и… понеслось.
Значит, болезнь у него. Прихворнул. Ну, ну…
Веруня слегка напугана, глазки красненькие. Уже поплакать успела. Вот чего-чего, а поплакать она любит. Видно, не очень на нее мой гипноз телефонный подействовал.
Ну, а чего бояться-то? Нам с Борькой почти по полтиннику — как бы и не юноши уже нецелованные. Есть, что вспомнить. И, дай бог, еще впечатлений от жизни для мемуаров подкопим. Даже если и случится с нами что-нибудь нехорошее… ну — двум смертям не бывать. Но Верке, разумеется, об этом лучше не заикаться — тогда точно не отпустит Боба.
Я поздоровался с Борькой, чмокнул в щечку Веру и с ходу изложил им свой стратегический план.
— Значит так, други мои. Мы с Борькой сейчас берем эту машину и сразу же получаем аванс… Не спорь, Боря, я сказал — сразу. Если этот Хаджи-Мурат нам сразу американских теньге не дает — разбегаемся по домам. Я задаром пахать на него не собираюсь, а кинуть нас без аванса — плевое дело. Обещать-то они все мастера, а как до денег доходит… Значит — получаем, тщательно пересчитываем, проверяем подручными средствами на вшивость, кладем в карман — лучше в твой, Борька, у тебя отнять труднее — и выруливаем на Московский проспект. С Московского — на Витебский, идем до метро „Купчино“ — где ты, Веруня, нас и будешь поджидать в засаде. Как план, подходящий? Ну вот… Значит — стоишь у входа, того, что в сторону Московского района, с приготовленным метровским жетоном в кулачке. Тут мы на „КамАЗе“ незаметно подъезжаем, Борька незаметно вылезает, тихо подкрадывается и быстро передает тебе пакет с баксами. Но Борьке надо постараться сделать это действительно быстро и абсолютно незаметно. Лучше даже — в толпе, как незнакомые люди. И ни в коем случае — не целоваться, не бросаться друг другу на грудь с рыданьями. Это — аксиома тайных операций. Эх, жалко у нас двух одинаковых кейсов нет… Во всех боевиках агенты с резидентами в толпе почему-то кейсами обмениваются. В одном — валюта в пачечках, в другом — микропленки… Юстас — Алексу, в общем. Да еще, Веруня, я в пакетик записочку вложу с номером, или… Нет — я лучше тебе прямо на пакете номерок черкану — позвонишь. Ага? Это — не главное, но ты все же сразу позвони — мол, отъехали от „Купчино“ во столько-то. Просто набери номер и скажи в трубку. Это для Лидуси моей, чтобы не психовала. Там знают и передадут. Ну, а потом мы с Бобом на „КамАЗе“ продолжаем движение на Мурманск, как будто ничего и не случилось, а ты, Веруня, на метро — домой. Все согласны?
— Небольшое уточнение, — сказала Вера. — Деньги пусть будут не у Борьки, а у тебя, Витя. Во-первых, Борька — дылда, а если за вами будут следить (Господи! Неужели и в самом деле поверила?!) — его легче заметить. И целоваться-обниматься я с ним совсем не собираюсь. Он мне за двадцать три года надоел хуже горькой редьки. А во-вторых, если там, у „Купчино“, какой-нибудь игровой автомат случайно найдется… Ну ты, Витя, меня понимаешь.
Я ее понимал.
— А звонить кому, Лиде? — вдруг заинтересовался Борька. Любопытный какой! Пытливый ты наш…
— Нет. Лиды уже дома не будет. Ведь, кажется, русским языком сказал — ей передадут.
Я выразительно и не очень ласково глянул на Боба. Засохни, плесень! Лезет тут…
— Просто я одного знакомого попросил перезвонить ей попозже в садик. У них там телефон только в кабинете заведующей, а она на работе раньше десяти не появляется.
Почти все решили, но тут Вера возьми и снова заплачь. О, боги! Все — я выпадаю в осадок.
У моей Лидуси много „хороших“ женских качеств, но, слава богу — не плачет. Точнее — бывает, но очень редко.
А Вера слезы платочком вытирает, всхлипывает и еще слова разные говорит. Нехорошие и обидные. Козлами, дураками и прочее, и прочее, обзывается.
— …сами говорят — ничего страшного, а сами уже в метро начинают в шпионов играть. Я же вижу — затеяли что-то. Убьют вас, уродов, и правильно сделают.
Ну не понимает шуток человек! Все, сил моих больше нет — ухожу, ухожу, ухожу…
Через минуту меня догоняет грустный Борька с огромной
— Ты что, — спросил я его, указывая на сумку, — на зимовку собрался? Полярник. Валенки и ватные трусы не забыл взять?
— А на фига мне валенки? Там и так всякого добра хватает. Я, Витя — человек запасливый. Пожрать — надо? Надо… Ну и еще взял кое-что с собой, на черный день, — сказал он и потупил глазки.
— Там у тебя — не на день, а, похоже — на месяц или год. Лучше бы ты сумку свою деньгами набил. У тебя сколько с собой рублевой наличности?
— Тридцатка всего… — я присвистнул и даже остановился.
— Не хило… И у меня полтинник. Больше не мог — дома столько же осталось. Вот, дожили. Гопники. Пора банк грабить. Плохо, что денег маловато. На папиросы „Беломор“ нам с тобой, пожалуй, хватит, а вот на гаишников — вряд ли. Эти ребята с каждой фуры обязательно „капусту стригут“. Чем мзду давать будем, игруля? От них бутылкой не отмажешься.
Борьку, видно, отпустило, прошла тоска, и вновь засиял в его непутевой душе природный оптимизм.
— У Абдуллы — или как его там? — перехватим, в случае чего.
— У Ахмета…
— Ну, у Ахмета. Питания нам с тобой на неделю хватит — у меня запас солидный, — он подкинул на плече свою огромную сумку. — И „Беломора“ я десять пачек взял. Да не боись ты, Витюха! Первый раз, что ли? — он несильно, почти ласково хлопнул меня по спине. Хорошо, что ласково. Здоров все же, черт карнаухий.