Михаил Белоусов
Сатисфактор
Итак, Тальт толкнул меня под руку, и я чуть не выронил грушу, которую с большим аппетитом уплетал.
— Чего?
— Глянь осторожно через плечо. Не нравится мне, что этот молодец нас так пристально рассматривает.
Я подождал немного и лениво обернулся. Прямо перед нами стоял относительно молодой мужчина в справной одежде незнакомого кроя. Голова его была повязана от солнцепека платком узлом назад, а на боку красовался великолепный меч. То есть, на вид клинок был невзрачен, но меня не проведешь! Хорошее лезвие — всегда хорошее лезвие. Мужчина, подбоченившись, насмешливо и совершенно бесцеремонно рассматривал нашу компанию.
Я сделал отсутствующее лицо и снова повернулся к Лигерийцу.
— Ну и что, смотрит и смотрит.
— У нас тут это считается неприличным.
— А он, может, не местный.
— Не местных тут пруд пруди, почитай, полбазара. Но никто так бесстыдно не зыркает. Мне это не нравится.
Тальт был уже весь в выполнении своей задачи, везде ему мнились соглядатаи и наблюдатели, так и норовившие схватить нас за крамольные намерения. Я снова пожал плечами.
— Если надо, давай, наколю его на меч — и всех делов.
— Подожди, посмотрим, что у него на уме.
Тем временем, гам на рынке вдруг усилился. Оторвавшись от завтрака, мы посмотрели в ту сторону, откуда доносился шум, и увидели скрипучую телегу на огромных, выше моего роста, деревянных колесах. Телегу тащили могучие моли, раза в полтора крупнее наших, только что проданных. Телега поскрипывала, а от тяжелой мягкой поступи животных мощеная камнем площадь немного подрагивала. Наконец, повозка остановилась посреди торжища. Народ расступился, образуя вокруг нее пустое пространство. Я еще заметил, что люди, одетые побогаче, постарались утонуть в толпе. Гам рынка внезапно смолк, и в наступившей тишине слышно было даже жужжание ос над прилавками с сушеными фруктами и сладостями.
На телеге, расставив ноги, стоял огромный детина с растрепанной бородой, косматой шевелюрой и внушительным синяком под глазом. Рубище на нем было, мягко выражаясь, не первой свежести, сильно попахивало, перешибая даже ароматы базара, и представляло собой такую рвань, что не шла ни в какое сравнение даже с тем, в чем ко мне явился Тальт в приснопамятный день в Виваде. Молодец с подбитым глазом возвышался на телеге со скованными за спиной руками и медленно поворачивался, сверля толпу очень нехорошим взором. В конце концов, несколько раз повернувшись вокруг себя, он бородой указал на того нахала, который недавно пялился на нас. Тот тоже стоял в первых рядах и тоже, как видно, ничего не понимал.
— Сакаретта, — услышал я голос Лигерийца.
— Что такое сакаретта? — Гай тут же заблестел глазами и приготовился поглотить новую порцию познаний.
— А, — махнул рукой Тальт, — Сейчас сами увидите. Слава Богам, на этот раз пронесло…
Тем временем стражники, плотным кольцом окружавшие телегу, стащили с нее оборванца, а его место занял мужчина с непокрытой лысой головой и со свитком в руках. Судя по луженой глотке, я предположил, что это был местный глашатай. Так оно и оказалось. Горлач хорошо поставленным голосом сообщил присутствующим, что в ознаменование Праздника Грядущих Дождей отправляется не менее святой обычай жертвоприношения Богам, а именно — сакаретты. Это означало, что приговоренный к смертной казни преступник, тут лысый указал пальцем на низвергнутого с телеги, вызывает на Суд Богов приглянувшегося ему Благородного. Продолжил глашатай подробным перечислением злодеяний, совершенными детиной, как оказалось, в рекордно короткий срок. Столь обильно набедокурить за такое короткое время не успели бы даже наши полубесы, возьмись они за это все скопом. Что касается подробностей, то даже у пернатых отвисли челюсти. Закончив поименование преступлений, говоривший посвятил окружающих в подробности обычая.
Приговор преступнику в Лигерии по традиции выносился судьями, но дабы подтвердить такое решение волею Богов, осужденному предлагалось совершить сакаретту. То есть, вызвать на поединок любого меченосца, оказавшегося поблизости. Причем бой надлежало вести не до смертоубийства, а до того момента, пока один из противников не сможет эффективно сопротивляться, что определялось присутствующей при сакаретте стражей. Если побежденным оказывался тот несчастный, на кого указал лиходей, то казнили его. Если наоборот, преступника ждала куда более мучительная смерть, нежели предполагалась изначально. Кстати, если подвергнутый сакаретте не считал себя в силах сражаться, он имел право на выбор вида казни.
— Хороши же у вас и Боги и обычаи! — сквозь зубы прошипел Омур.
Тальт пожал плечами.
— Боги, как Боги. И как любые другие, они любят жертвы в свою честь. Ничего странного.
— Злые Боги, — не утерпел я.
— Да ничего они не злые! Преступника все равно необходимо наказать, коль того заслужил. Заодно и жертвоприношение. Но Боги справедливы. Если людской суд по их мнению, неправ, его поправят…
Парень с повязанной платком головой, сразу видно, от неожиданности оторопел и пытался, было, что-то возразить. Но глашатай спустился к нему и в энергичных выражениях объяснил, что ждет отказавшегося исполнить волю Богов. Отступать бедолаге было некуда.
Стражники спинами оттеснили толпу, и вокруг телеги образовался круг на несколько хороших прыжков от края до края. Глашатай отвел молей с телегой в сторону, и в центре остались только парень с повязкой на голове и детина, который уже был вооружен большим двуручным мечом. Преступник на удивление легко удерживал тяжеленное лезвие перед собой на почти вытянутых руках.
— Тяжко придется этому, со шпилькой, — Флегенд кивнул на парня тонким мечом.
— Посмотрим, по-моему, он не промах, — Тальт во все глаза смотрел стражнику через плечо, — И, потом, по закону каждый волен выбрать себе любое оружие.
— Я бы выбрал лук, — Омур, как всегда проявлял практичность.
— Лук нельзя. Перестреляешь сдуру половину зрителей. И метательные ножи тоже нельзя. По закону при сакаретте выпустить из рук оружие считается поражением.
Я заметил, что низенький Гай так и подскакивает. За широкими и рослыми стражниками ему почти ничего не было видно. Мы с Фемином сомкнули плечи и посадили старика. Тот немедленно вцепился нам в макушки.
А тем временем по команде глашатая бойцы начали сходиться. Длинный, почти в рост человека, меч нечесаного супостата все время глядел молодому под грудину, в желудок. Кончик тяжелого клинка не дрожал, что свидетельствовало о недюжинной силе и умении обращаться с таким оружием. Как опытный пользователь грозного, но неповоротливого оружия, он все время целил в то место, которое всегда движется с самым меньшим размахом, как ни прыгай. Манера же вести бой у парня в повязке меня очень заинтересовала. Он равноценно расставил ноги, присогнул колени и повернулся к противнику боком, сужая площадь поражения. Тонкий меч не плясал в его полусогнутой руке, а выглядел как напряженное жало осы, готовое воткнуться в жертву. Один раз и наверняка. Несколько мгновений бойцы стояли друг перед другом, предоставляя сопернику начать первым и первым же совершить роковую ошибку.
И вдруг тот, что фехтовал тонким мечом, двинулся вперед и вбок. Это было великолепно! Парень не сделал ни единого шага, он словно плыл по мостовой, двигая лишь ступнями. Его руки, голова, торс и колени казались неподвижными, как у изваяния. Создавалось впечатление, что он и есть статуя, которую кто-то невидимый плавно передвигал с места на место. Он не атаковал, это была лишь проверка, насколько проворен длинный меч в руках его могучего соперника. Так парень и двигался этаким удивительным манером то в одну, в другую сторону, все сопровождаемый острым концом тяжелого меча.
В толпе послышались возгласы неудовольствия. Понятно, зрители уже считали преступника победителем и не понимали, чего он медлит? Хороший взмах, и из этого хлыща с его шилом получатся две удивительно похожие друг на друга половинки. Тальт явно был согласен с мнением большинства, повернулся ко мне и пожал плечами. Однако я не разделял столь очевидной точки зрения. Натура опытного фехтовальщика мгновенно заставила меня оценить незавидное положение гиганта. Еще покойный Хой учил меня хоть краем глаза, но внимательно следить за ногами противника. Предусмотреть, в каком направлении двинется в следующий момент соперник почти невозможно, но, зная, на какую из ног он опирается, всегда можно точно сказать, куда он не двинется ни за что!
Ясно, что такой возможности боец с тяжелым мечом сейчас был полностью лишен. И уж поверьте, в такой ситуации у него было право лишь на один удар. В случае промаха его противник легко атаковал в ответ и наносил быстрый, смертельно опасный удар. Лиходей не мог этого не понимать и не торопился. Приходилось и нам лишь ждать и наблюдать, что утомительнее — перемещаться на одних ступнях или удерживать тяжкое железо. Тем временем молодой все убыстрял движение вокруг своего противника, превосходящего по всем статьям — и ростом, и весом, и свирепостью, и длиной меча. Проворство сделало, таки, свое дело — конец двуручного меча уже не успевал за передвижениями верткого бойца. И осужденный преступник перехватил свое оружие, он откинул клинок на плечо и приготовился совершить рубящий удар, как только юркий соперник окажется в зоне уверенной досягаемости. Однако тот все время буквально парил слева, и чтобы его достать, требовалось слишком много времени. Наконец, детина не выдержал и рубанул так, что куда там чье-то туловище!
Попади под меч дерево в два обхвата — снес бы напрочь. Но лезвие разрезало воздух впустую. Явно ожидавший атаки молодой человек совершил чудовищный прыжок, такой высокий, что его ступни оказались аж на уровне глаз противника. В следующее мгновение парень уже снова оказался на мостовой и точным колющим выпадом закончил поединок. На тонкий меч оказались нанизаны обе руки и левая грудная мышца гиганта. Огромный меч с грохотом грянулся на брусчатку, глашатай поднял руку и остановил бой. Победитель выдернул меч, на камни хлынула кровь, скрюченного от боли побежденного стражники опять заковали в железо и бесцеремонно бросили на телегу. Он уже никого больше не интересовал. Боги отвернулись от него, признав виновным.