Михаил Белоусов
Сатисфактор
Мудрый Хой давно говорил мне, что непотребства всегда наказуемы. Стоит ли лишний раз упоминать, что неугомонный Флегенд всячески пренебрегал подобного рода истинами. Чем и дал нам с Тальтом повод сначала немного похихикать, а потом — немного пожалеть. В один прекрасный день женское население посчитало себя полностью убежденным в определенных достоинствах старшего из братьев-летунов и пришло к единодушному мнению, что дополнительных доказательств в этом деле не требуется. То есть, пора, мол, красавцу-Флегенду переключиться на добывание хлеба насущного, как это делают испокон веку мужчины острова. Например, орехов с деревьев нарвать, очень этому делу крылья способствовать должны были. Или, на выбор — рыбки погарпунить, а может, и в рощице кабанчика завалить. Когда, отягощенный надобностью такого тяжкого выбора, полубес объявился на прибрежном песочке, мы с лигерийцем едва не померли со смеху.
Впрочем, Флегенд был бы не Флегендом, если бы не придумал, как отлынить от праведных трудов. Кончилось дело тем, что он велел Омуру и Фемину перестать, как он выразился, бездельничать, и заняться на пару сбором орехов. А сам с Гаем на спине с утра пораньше отправился полетать над островами. Тем более, что и старик очень хотел посмотреть на маленькие клочки земли с высоты. Разумеется, ничего хорошего из затеи старшего из недоделанных ангелов не получилось. Не зря говорят, что „научи дурака класть поклоны…“. Пока Флегенд и Кобане парили над морем, немой и бывший придворный обольститель, дорвавшись, понакидали наземь столько орехов, что их хватило бы всему острову кормиться не на один сезон.
— Вы ненормальные! — орал на потупивших голову летунов Кал, — Куда теперь это все девать? Скиснет же…
Поскольку орехам все равно предстояло скиснуть — на дерево обратно их уже никак не пристроишь — решено было процесс скисания провести под наблюдением Кобане, знающего толк в таких делах. Старик не подвел, и через несколько дней жидкость бурно забродила, превратившись в удивительно крепкую брагу. Проба напитка населением острова плавно перешла в грандиозный праздник с пением песен, танцеванием танцев и всеобщим веселием, чем, разумеется, Флегенд не замедлил воспользоваться. Ибо, с его точки зрения, островные барышни были убеждены в его достоинствах, но не полностью, поскольку охвачены не поголовно.
Публика перепилась до потери сознания, и единственное, о чем молились более стойкие представители чужеземных стран, оставшиеся на ногах, так это о том, чтобы никому из соседей нынче ночью не пришло бы в голову испытать состоятельность дозора. Дозор, как и прочие соплеменники, включая женщин, стариков, подростков и калову супругу, позорно и дружно храпел на песочке. Поутру старший из полубесов наотрез отказался признавать очевидную связь между собственными похождениями и нынешним результатом. Во всяком случае, участвовать в ликвидации последствий собственного безобразного поведения Флегенд отказался наотрез.
— Ничего не поделаешь, — заявил он нахально, — Дикари…
С этими словами он подхватил Гая и унесся. Малых же детей, не участвовавших в попойке, а оттого — страдавших голодом, пришлось кормить Вашему покорному слуге и компании тех самых стойких представителей чужеземных стран.
Глава 53.
Кляксы, тропа солнца и манящий восход
К вечеру население острова понемногу ожило, мужчины, чувствуя с похмелья легкие угрызения совести, дружными рядами направились добывать рыбу к ужину. Или хотя бы к завтраку. Детишек постарше мы днем умудрились худо-бедно накормить, а вот с грудными младенцами была просто беда. Крылья — это вам не сиськи, а посему детский голодный рев стоял оглушительный. Хорошо хоть, продолжалось это не целые сутки. Женская часть тоже помаленьку пришла в себя, и вопрос с кормлением самых младших решился сам собой.
Жара спала, и мы с лигерийцем в компании летунов побрели на берег моря поразмяться на мечах, пострелять из лука и гирьку покрутить. Разминка была абсолютно необходима, чтобы окончательно изгнать из головы тяжеловатый бражный хмель.
Возле самой воды на песке сидели обиженные друг на друга Гай и Флегенд и вяло переругивались.
— А я тебе говорю, что это были не кляксы!
— А я говорю — или кляксы или вообще ничего не было! Что у меня память отшибло, что ли? Хочешь, прямо сейчас край берега нарисую, — и полубес принялся карябать палочкой на мокром песке, — Вот так — один, вот так — другой, тот, что лигерийский.
Гай запрыгал вокруг.
— Круче, круче тут заворачивай!
— Сам знаю, старый пень, — Флегенд от усердия аж высунул язык, — Не у одного тебя мозги…
— А здесь, — старик отобрал у полубеса палочку и начал тыкать ею в песок, — Вот так вот точки были нанесены. Как раз между лодками!
— Да капнуло с пера и все. Или мнится тебе. У меня вот тоже так бывает — вроде помню, что было, а на самом деле — не было. Особенно после…
— Ага, это кляксы-то из крови единорога оставили и не соскребли? Ты что?
Флегенд почесал между рожками.
— Так ты хочешь сказать…
— Хочу! Эх, жаль, книга пропала, а то б и спору не было.
В перепалке друзья и не заметили, что мы обступили их со всех сторон. Тальт присел на корточки и внимательно разглядывал линии на песке. Кобане и Флегенд воспроизвели острой палочкой рисунок из книги, безвозвратно утраченной нами где-то в пути. Обстановка, помнится, очень располагала ко многим потерям, не исключая жизни. И то, что удалось расстаться только с книгой, было большой удачей. Где конкретно мы посеяли фолиант, вспомнить было трудно. Во всяком случае, когда проходили мимо слепых собак у ворот Икара, он пребывал еще в торбе Флегенда. Скорее всего, ее попер капитан Дюсс. Впрочем, путеводная карта нынче в любом случае недоступна, а, потерявши голову, по шапке не скорбят.
Я был склонен больше доверять старику, уж что-что, а с памятью у него полный порядок. Однако Тальт в сомнении покачал головой, мол, тоже не может припомнить на карте каких-то точек в море.
— Были точки, — твердо заявил Гай, — И еще, видел я нынче острова сверху. Расположены они точь-в-точь, как на карте кляксы лежали. Но и это не главное.
— А что главное? — Омур тоже рассматривал рисунок на песке, — Вот, например, наш остров сверху очень похож на крендель, а соседний — вылитая мозговая кость из супа. Это, если мосол отрубить под хрящик…
— А главное, — Кобане не дал лучнику развить мысль дальше и обратился к лигерийцу, — Как, ты говоришь, у вас дома солнце бегает?
— Черт! — все посмотрели на падающее в море светило.
Надо же, оказывается, мы, не заметив, уже пересекли Тропу солнца. Красный предзакатный его шар падал в воду по левую руку, если смотреть туда, откуда мы прилетели.
— Если кто не верит, то ночью пойдем посмотрим, — старик весело сверкнул глазами, — Хотя я и так могу сказать — не виден Небесный Гвоздь, упал в море.
Тальт пожевал губами.
— Это что же, выходит, мы напротив?
— Да, выходит, Лигерия твоя там, — Гай махнул ладонью, — На восходе.
— Хотелось бы знать, долетим за раз? — Флегенд выпрямился, раздул грудь и снова стал прежним бесстрашным полубесом.
— Все б тебе делать смаху, — проворчал старик, — Не с девкой, чай… Кто ж такое скажет. Вишь, как пунт нам подсуропил! А может — и, наоборот, подсобил. Конечно, если быть уверенным, что снова в поток попадем, то, скорее всего, долетим… Но как в него попасть?
— Поразведаем, — Омур, как и брат, загорелся идеей, — Вот прямо сейчас слетаем повыше и разведаем.
— Вот унесет вас, дураков, к чертовой матери, — встрял я, — Ищи потом, свищи. Нет, старик, думай. Напружинь мозги и думай. Уж, вроде, действительно, совсем к Лигерии подобрались. Нельзя теперь ошибок делать.
Последующие несколько дней летуны действительно все искали тот самый сильный ветер в направлении восхода, который, по их глубокому убеждению, обязательно должен был присутствовать, а, стало быть, и найден. Они взлетали так высоко, что порой не хватало воздуха для дыхания. А однажды вся бравая троица действительно попала в мощный поток, который, правда, дул в совершенно неподходящем направлении, и отнес их так далеко, что вернулись летуны только к утру, уставшие как собаки.
— Запретить им летать, что ли? — Тальт был не на шутку обеспокоен столь опасными поисками ветра. И то, попади летуны в беду, трона ему не видать, как ушей собственных. Да еще и застрянем тут среди дикарей. Мне такие перспективы тоже не сильно нравились. Однако Кобане только отмахнулся.
— Оставьте балбесов в покое! Пусть лучше крылья разминают, да под ногами не мешаются.
— А вдруг что случится?
— С этими прохвостами ничего не может случиться, — старик давно уж уверовал в полную безнаказанность нахальных братьев и бравого трубочиста, — Хоть глаза не мозолят, думать не мешают и в деревне не похабничают.
Последнее относилось исключительно к старшему из братьев, но его похождений за глаза хватало на троих, так что Гай был отчасти прав. Он и вправду целыми часами просиживал у моря, жевал травинку, смотрел вдаль выцветшими глазами. В общем, неистово размышлял. Мы с Тальтом, в конце концов, решили не мешать старику и подолгу прыгали друг вокруг друга с мечами. До последнего времени лигериец все не мог никак изобрести способ, как отразить мои внезапные атаки в те мгновения, когда он уставал вертеть меч. И вдруг однажды он решился на одну хитрость, которой меня искренне порадовал. Вообще-то я сначала сам попался на довольно простую удочку. Тальт сделал вид, что правая рука у него устала, и что он пытается сделать опорной левую руку. Вращение меча чуть замедлилось, я улучил момент и ринулся в атаку. Только все зря, лигериец ждал этого и мгновенно с новой силой раскрутил клинок в, якобы, уставшей руке. Меч аж взвыл в воздухе, и я едва успел отпрыгнуть в сторону. Победно улыбаясь, принц-лишенец уверенно двинулся на меня.