Михаил Белоусов
Сатисфактор
Вообще, продувная бестия по имени Флегенд день ото дня становился все более и более хозяйственным, спорым, в общем, мужал. Например, он напрочь отказался пользоваться на стоянках огнивом для разжигания костра, мол нечего тратить кремень попусту. Огонь он при этом к полному обалдению Гая извлекал из собственной ладони. Мы с Тальтом этот его номер уже имели счастье лицезреть в фолиантной у Вира, и не больно-то восторгались, а на Кобане было просто больно смотреть. Уж магии-то, даже примитивной, старик постичь не мог никак. Такого рода исключительность явно наполняла гордостью сердце летуна.
День догорал потихоньку, от костра остались только пышущие жаром угли, и можно было, так сказать, вставать на крыло. Тем более, что солнце приготовилось уже прыгнуть за горизонт, вокруг ни души, то есть, взлетать было дозволительно, не дожидаясь наступления окончательной темноты. Однако обстоятельный Флегенд не мог допустить лесного пожара, оставив за собой непогашенный костер, тем паче, что сушь стояла приличная. Осуществить акцию борьбы с пламенем старший из братьев вознамерился наиболее незамысловатым и эффективным методом, то есть, попросту говоря, спустил портки. В одиночку справиться с углями ему, естественно, не удалось, поэтому все мы вняли призывам о помощи, и с энтузиазмом приняли участие в битве с огнем. Костру была нанесена полная и безоговорочная конфузия, поляна окуталась клубами неприятно пахнущего пара, Флегенд был доволен делом рук своих, не знаю, подходит ли такое определение в данном случае.
Предвкушая ночной полет, вся компания весело застегивалась. Вся, кроме немого. Фемин так и застыл, одной рукой придерживая штаны, а другой показывая куда-то за наши спины. И в глазах его был если не ужас, то, во всяком случае, крайнее беспокойство. Все обернулись. В руках у меня и у Тальта мгновенно оказались настороженные мечи. Краем глаза я успел заметить, как ловко крутанулся на месте и Флегенд, одновременно грамотно уходя влево и на ходу выхватывая из ножен свою трофейную саблю. При этом он умудрился ни в чем не запутаться.
На фоне темнеющего неба, словно вырезанный из черного пергамента, вырисовывался силуэт громадного всадника на гигантском коне. На голове его красовался глубоко надвинутый капюшон, а в руке безмолвный наездник вертикально держал что-то вроде массивной пики. Незнакомец не смотрел в нашу сторону, однако сам его вид вызывал поток мурашек на спине, да и оберег взбесился. И, кроме того, с некоторого времени я питаю крайнее недоверие к персонам в капюшонах. Похоже, того же мнения о них придерживался и Омур. Никто не успел и пикнуть, как у меня за спиной басовито спела тетива.
Младший полубес, разумеется, не промахнулся. Только это не нанесло всаднику никакого урона. Небрежно он поймал стрелу в воздухе, переломил одним движением пальцев и повернулся к нам. От пришельца и так-то веяло чем-то несусветным, доисторическим, животным, а когда он посмотрел на нас, то я первым делом возблагодарил Небеса за то, что успел опорожниться на угли. Иначе сраму бы не обобраться. Как впоследствии признались остальные, рубахи стали мокрыми, хоть выжимай, но портки у всех оказались, к чести сказать, сухими. Как только громадный наездник повернулся в нашу сторону, стало ясно, что в руке он держит не пику, а огромную, зазубренную косу. Под капюшоном в уже неясном свете хорошо были заметны пустые глазницы черепа. Только не темные, как обычно, а светящиеся, словно в них горело по маленькой свече.
— Гостья, — прошептал Гай побелевшими губами, вдруг развел руки в стороны и медленно направился к всаднику, давая понять, что безоружен и никаких зловредных намерений не имеет. Бросить старика в такой беде было решительно невозможно, поэтому я кошачьим шагом двинулся вслед, не снимая ладони с рукоятки своего любимца. Как я ни старался, но какая-то сухая ветка предательски треснула под ступней, Гай понял, что за ним кто-то идет и, не оборачиваясь, жестом решительно велел мне остановиться. Я замер на месте. А Кобане уже успел подойти к незнакомцу вплотную, и сразу стало видно, насколько тот велик — старик макушкой едва достигал всаднику до стремени. Некоторое время они беседовали так тихо, что до нас не доносилось ни слова, лишь невнятный шелест, и делали плавные жесты. Гай время от времени кивал, опуская голову все ниже и ниже. Наконец черный незнакомец небрежно ткнул старика в грудь рукояткой своей косы, Гай упал, и над лесом раздался громовой голос черного незнакомца.
— В другой раз держите своего придурка-лучника хотя бы за штаны!
Тут страшный конь вдруг сделал гигантский скачок прямо над стариком. Всадник удалялся быстро и совершенно бесшумно, тая в сумерках как привидение. Гай сел, подождал, пока тот окончательно скроется из виду и, видя, что мы направились к нему, отчаянно закричал.
— Не подходите, не подходите!
Мы удивленно замерли в паре десятков шагов от старика и с удивлением стали наблюдать, как он суетливо мечется, собирая хворост в большую кучу. Наконец гора валежника его удовлетворила, Кобане с трудом взобрался на нее, лег и соизволил пояснить свое представление.
— Не подходите. Это была сама Гостья. И очень, очень голодная… — голос Гая прерывался, старик нехорошо, с натугой кашлял и сплевывал, — Это Черная Лихорадка. Скоро я совсем лишусь сил.
— Постой, Гай, может, ты просто простудился, — от бессилия Тальт чуть не плакал, но хоть что-то подбадривающее старику нужно было сказать.
В ответ Кобане только грустно и хрипло хихикнул.
— Мальчик, я еще не совсем выжил из ума и хорошо помню, как хоронил родных. Значит так, разговоры в сторону, — Гай держался уже из последних сил, — Никому не подходить. Омур! Сейчас я начну покидать вас, не побрезгуй, добей. Потом стрелами же подожжешь хворост. Уйдете лишь только тогда, когда от меня останется зола.
Я сжал зубы, Тальт отвернулся, а трое наших летунов, не стесняясь, заливались слезами.
— А ты самоотвержен, старый пердун! — раздался сзади уже знакомый голос, — Кто бы мог подумать! Такое надо уважать.
Все обернулись. За нашими спинами высился черный всадник, подскакавший совершенно беззвучно. Огромный конь оглушительно фыркнул, и кучу хвороста разметало в разные стороны, а Гай кубарем покатился по траве. Всадник же, не считая нужным обременять нас более своим присутствием, подхватил поудобнее свою чудовищную косу и беззвучно помчался на полуночь, чуть левее. В сторону Геры.
— Живи пока, но мы еще встретимся, Последний Из Рода Кобане! — прогремел на прощанье гулкий голос.
Тальт внимательно смотрел всаднику вслед.
— Так не сидят на скачущей лошади, — наконец задумчиво произнес он, — Так бывает, если седок растет прямо из конской спины…
— А как же, — Кобане говорил совершенно обычным, уже не хриплым голосом и энергично отряхивался от лесного мусора, — Вам незаметно было, а я хорошо видел, что говорила-то лошадиная голова.
Глава 35.
Слепые псы, рынок и превосходная потасовка
Долго ли, коротко ли, кажется, так надо выражаться, но после неприятной встречи со зловещим всадником ровно через ночь мы благополучно плюхнулись наземь совсем недалеко от городских ворот славного Икара. Та встреча была именно что неприятной, поелику никаких уронов наша геройская армия не понесла. Если не считать, конечно, появления седой пряди на виске у Лигерийца. И этого храбреца, знать, пробрало.
Вопреки страстному желанию Гая, никаких лесов вокруг города не было, поэтому, пользуясь тем, что было раннее-прераннее утро, даже крестьяне еще не повылазили на работы, мы примяли некоторое количество ботвы на поле какого-то страдальца. Ничего, будем надеяться, что брюква подымется. Свидетельницей нашего приземления была лишь шелудивая собака, невесть что потерявшая посреди делянки. Она тускло гавкнула на Фемина, чуть не наступившего прямо ей на хребет, и на трех ногах поскакала куда-то по своим псиным делам. Убираться с поля надо было побыстрее, поскольку, как выразился Кобане, в Каллии за потраву огорода можно получить от хозяина все, что душе угодно — от тумаков до доброго удара мотыгой.
После бессонной ночи спать хотелось отчаянно, так и прикорнул бы на краю поля под сенью лопухов, но Гай проявил удивительную неугомонность и потащил нас по пыльной дороге в город. Мол, потом, на постоялом дворе отоспитесь. Поспешность, с какой он решил почтить своим присутствием Икар, объяснялась довольно просто. В утренние часы народ валом валил через городские ворота, а потому имелась реальная возможность в толпе прошмыгнуть мимо стражников, не заплатив входной пошлины. Я на это дело хмыкнул, в том смысле, что не обеднеем, однако хозяйственный Флегенд тут же поддержал старика. Любую, бессмысленную, по его мнению, трату полубес рассматривал, по меньшей мере, как вызов.
Слухи о том, что в Гере опять бесчинствует Черная Лихорадка, разумеется, дошли и досюда. Как оказалось, проникнуть в Икар по причине плохих вестей из столицы, можно было совершенно бесплатно, но только пройдя мимо больших безглазых псов. Собак этой породы ослепляли еще щенками, и считалось, что после этого они чуют Гостью. Однако по словам всезнающего Кобане, никто не может припомнить хоть один случай, когда животные действительно отловили больного. Похоже, хворые из Геры до морских каллийских ворот просто не добирались. Мы-то преодолели расстояние от столицы за несколько ночей. А пешему, и даже всаднику с загонным конем на это потребовалось бы никак не меньше пары недель. Разумеется, того, кого успела поцеловать Черная Гостья, как раз и хватало примерно на полпути. Кстати, лишний раз пришлось убедиться, что летучую публику псы тоже не чуют совершенно. Сидящие у ног стражников громадные космачи провожали носом каждого, проходившего мимо, но когда очередь дошла до наших полуангелов, собаки даже не шелохнулись.