Михаил Белоусов
Сатисфактор
Однако предводителя так просто было не пронять.
— Да? — расхохотался он, — Проверим. В обязательном порядке проверим! Вот сунем всех вас в дом, который Лихорадка вычистила, коли выйдете оттуда после третьего восхода солнца, значит — не врешь.
Я пока совсем не понимал, к чему клонит, и какую игру решил закрутить наш старый алкоголик, но насторожился и незаметно подал Тальту знак быть наготове. Тот понятливо подтянул ноги под себя.
— Да это ерунда, так, баловство, — продолжал заливаться соловьем Гай, — Есть вещи, мне доступные, и потруднее. Например…
— …Например, оживить почившую давеча дочь Верховного Палача, — насмешливо продолжил бывший кум Кухуда, — А то прибрать ее некому было, так и лежит в прихожей, поди…
— Вообще-то можно и это попробовать, полагаю, что смогу, — в притворной задумчивости Кобане почесал голову, — Но тут потребуется время да снадобья кой-какие… А вот так, чтоб прямо сейчас и голыми руками… Ну, к примеру, Брат, как ты сказал, Доон? Хочешь, сейчас я тебе третью ногу отращу?
Мать честная! Старик наш от страха совсем? Такой околесицы мне давно слышать не приходилось. Однако Брат Доон был другого мнения. Он отпрыгнул на всякий случай подальше, и поклялся, что вполне удовлетворен количеством своих ног, более того, категорически стал протестовать против его увеличения.
— Тогда давай, рука у тебя отсохнет? — Гай, похоже, окончательно обнаглел и перед смертью решил храбро поглумиться над палачами. Но все эти бредни, как ни странно, совершенно серьезно воспринял тот, у меня за спиной.
— Оставь Брата Доона в покое! Фокусы показывай на своих спутниках. И поторопись. Если до полудня и вправду нога отрастет у этого, чернявого, — монах указал пальцем на Фемина, — Желваки искать не будем, а отведем в Геру, пред очи Иерарха. Он сам станет судьбу твою решать. Ну, начинай!
Кобане подумал еще немного и решительно произнес.
— Нет, Брат Иекия, не буду я ему ногу отращивать, это глупо и не интересно. А отращу я лучше крылья, причем, всем троим сразу. Слугам нашим, то есть.
Вот это старик! Вот это умница! Вот это уже шанс если не справиться с оравой монахов, то хотя бы их ошеломить!
— А ну, все трое! К костру лицом, да на колени! — тем временем скомандовал Гай летунам и добавил, обратясь к старшему из слуг господних, — Попросите, друг мой, Братиев немного попятиться, упаси Бог, зацепит…
Уговаривать рясоносцев не пришлось. Они сами торопливо расширили круг, но стрелы их продолжали смотреть прямо на нас. Я прижал ладонь к амулету, тот снова тихо трепетал под пальцами, а на поясницах жертв гаева опыта показались обширные светлые пятна. Ясно, путь отхода — оседлать летунов, и в небо. Я посмотрел в глаза Тальту и Кобане и энергично почесался чуть выше задницы. Оба они понятливо кивнули, а принц-лишенец даже позволил себе ехидно улыбнуться.
— Ваш слуга — этот вот, чернявый, — нахально пискнул, входя в роль, Флегенд, — А нас не замайте…
— Цыц, недоносок! — я грозно прикрикнул на „своего“ слугу и для достоверности даже несильно пнул его пониже спины, — Делай, что велят!
Гай вскинул руки и раззявил пасть.
— Га-а-а-а-а!
Крик его был настолько громким, что даже я вздрогнул, а Брат Иекия заметно присел и подался еще чуть-чуть назад. Высоко над кронами деревьев заполошно взмыла стая птиц. Однако долго горланить сил у Кобане не было, он прекратил ор и принялся что-то бормотать, размахивая руками. Монахи, разинув рты, наблюдали за происходящим.
Представление, которое закатили наши три летуна заслуживало самого щедрого поощрения. Похоже, в каждом из них помер великий комедиант. Пока старый алкоголик „колдовал“, немой и братья, кто — стоя на коленях, кто на четвереньках, старательно изображали болезненность процедуры, извивались и топорщили под плащами сложенные крылья. Фемин при этом строил жуткие рожи, выкатывал глаза и пускал пену между зубов. Флегенд, войдя в роль, завывал, подобно псу, побиваемому за украденный шмат ветчины. Но больше всех отличился его младший брат, который своей старательностью чуть не испортил всю обедню, с расстановкой заорав:
— О, где найти мне слова, что по достоинству опишут ту боль, которую доставляет…
Закончить тираду Омуру не дал лигериец, больно пнувший его по копчику, чтобы заткнулся. Наконец Гай счел, что должное впечатление уже произведено, перестал размахивать руками и уже спокойно сказал.
— А ну, кончайте орать! Не так уж и больно, — с этими словами он стянул со всех троих плащи.
На монахов было больно смотреть. Свершившееся чудо произвело на них такое впечатление, что они даже моргать позабыли. Первым опомнился Брат Иекия.
— Прекрасно, прекрасно, — проговорил он и ловко схватил Гая за воротник, — А вот теперь ты приделаешь крылья всем нам. И за это — отправишься со своими спутниками прямо к Иерарху без предварительного поиска прыщей. Начнем вот с него.
И Брат Иекия указал на Доона-Кухуду. Тот, было, открыл рот, чтобы возразить, но взглянул в грозные очи начальника, вздохнул и покорно встал на колени лицом к костру.
Однако хитрый Кобане с обессиленным видом сел наземь и промокнул якобы взмокший лоб рукавом.
— Ты думаешь, Брат Иекия, это простое дело? Вон, я и с троими-то как умаялся! А что будет, ежели твоих парней по одному охаживать? Непременно ноги протяну еще до полудня. А коль так, все одно — что тут помирать, что на костре Пепельной Площади, что с Гостьей целоваться. Нет, ставь их строем на колени лицом к солнцу. Да и сам тоже, не скромничай. На один-то раз сил у меня хватит. Поднатужусь. Только всем смотреть вперед, не оборачиваться! Не то крыльями обзаведетесь, но ослепнете.
Боже милостивый, а ведь они и вправду поверили! Впрочем, как тут не поверить, когда широкие крылья у наших летунов налицо? В общем, дальше все покатилось как по маслу. Гай еще раз истошно заорал монахам в затылки и первым вскочил на спину Фемину. Мы мгновенно последовали его примеру, и полуангелы вознесли нас на небеса. Застегивать пояса времени не было. Как и нужды. Сверху лишь увидели, что монахи стали оборачиваться, когда мы оказались вне досягаемости их арбалетов. А вот что при этом в бессильной злобе орал Брат Иекия, приходится только догадываться.
Глава 34.
Фехтовальные экзерциции, черный всадник и говорящая лошадь
Последующие два дня, а, вернее, две ночи, мы провели в небесах и неуклонно двигались вдоль побережья. Все это время прошло без привычных уж приключений. Откровенно говоря, покушения на наши жизни и здоровье, возникающие сплошь и рядом, лишь только столкнешься с представителями двуногого племени, уже успели поднадоесть. Невольно станешь добрым словом поминать то мирное и полусонное существование, которое лишь изредка разбавлялось шансом оказаться проткнутым или хотя бы поцарапанным на дуэли. А тут — нате вам, стоило покинуть пределы „земли обетованной“, как каждый встречный и поперечный норовит с тебя шкуру содрать, причем для этого собирается в стаи.
По ночам-то в воздухе, высоко над землей, нам ничего не грозило. Конкурентами, способными предъявить хоть какие-нибудь вздорные претензии, могли быть лишь воспетые Гаем горные ангелы, да и то… По словам того же Кобане, гон у них еще не начался, да и начнись — нас он не коснется. Не девки, чай. А вовремя улепетнуть — так нашим
До Икара, портового и рыбачьего города на берегу моря, куда так стремился попасть Гай, оставался лишь один ночной перелет. Завтра спозаранку мы должны были приземлиться неподалеку от городских ворот где-нибудь в тихом месте и уже пешком, как простые смертные, войти в арку. Попасть туда нам было, по мнению Кобане, просто необходимо. Там, в припортовых кабаках он надеялся пополнить мозги обширными познаниями о предстоящем нам пути. Этот большой перекресток морских путей собирал у своих причалов, а значит, и в тавернах, несметное количество разного рода публики. В том числе, и из тех частей мира, о которых если и услышишь, то раз в жизни.
Не могу не остановиться на одном обстоятельстве, сначала меня немного позабавившем. Флегенд после встречи со Святой Братией принялся на привалах овладевать фехтовальным искусством, проявляя при этом удивительную настырность. Однако видя, с каким рвением относится к делу старший из братьев-полуангелов, стал даже помогать. Более того, я подарил Флегенду свой запасной оселок и с удовольствием заставил его чистить и точить саблю. А дерьмо, вообще-то, у степняков клинки. Предназначенный для заточки прекрасных лезвий, точильный брусок стараниями летуна аж стружку снимал с оружия. Но, в конце концов, сточив чуть не треть металла, летун довел острее до надлежащей остроты. Основную тягость в обучении новоявленного фехтовальщика взвалил на себя Лигериец. Скажем прямо, если сначала Тальт легко отбивался от него, даже не раскручивая по обыкновению своему меч, то однажды полубес поразил и его и меня, смекнув, что крылья ему дадены не зря. Совершенно неожиданно для принца-лишенца он вдруг вспорхнул и атаковал сверху. Тальт аж присел от удивления, и вынужден бы перейти к полноценной обороне.