Михаил Белоусов
Сатисфактор
— А чего на лугах-то делать, — Омур встревоженно хмурился.
— Там сами все увидите, — объявил принц и хихикнул, — Придется вспомнить детство!
— Тогда летим! — Гай первый оседлал своего летуна, воинственно засунул кер за пояс и собрался, было, возглавить процессию. Но Тальт прикрикнул на раздухарившегося, было, старика и с Омуром занял место в авангарде. Я по природной скромности, каковая сравнима лишь со скромностью Флегенда, и вовсе не торопился. Так что мы с главным проходимцем полетели замыкающими. Надо сказать, что, если полеты высоко в небе были даже в чем-то приятными, то нестись, буквально задевая подошвами жесткий кустарник, никого удовольствия не доставляло.
По распоряжению принца полуангелы точно повторяли извивы местности, и, приближаясь к очередному каменистому горбу, им приходилось снижать скорость. Что ждало нас за ним, было неизвестно, поэтому, прежде чем пересечь гребень, Тальт внимательно рассматривал все впереди. Однако полет наш оказался удачным, ни одно существо по дороге не встретилось, разумеется, я не беру в расчет всякую мелкую живность, шуршащую на земле. Наконец, была дана команда приземлиться, и мы уже на собственных животах поползли к вершине последнего пригорка.
Глава 59.
Моли, попробуй подойти и волчьи лапы
Перед нами расстилалось широкое пространство. Вдали на лугу, по колено в высокой траве паслись многочисленные лошади. Табун был настолько велик, что другой его край не просматривался. И куда ни кинь взгляд — спины лошадей, да сплошной луг с сочной травой. Было даже непонятно, как такое может произрастать под неимоверно жарким солнцем?
— Ключи, — коротко ответил на мой вопрос Тальт, — Тут вся почва дырявая как решето, и из дырок родниковая вода сочится. Вот потому и буйнотравие весь год.
— Ленные владения Зимов, — продолжил он наше образование, — У них древнее право владеть ключевыми лугами, выращивать молей для королевской надобности и себе на продажу. Право, между прочим, дарованное моим пращуром.
— Как, как? Молей? — встрял Гай.
— Да, это такая разновидность лигерийских лошадей. Или, вернее, почти лошадей. Впрочем, скоро сами увидите.
— Пока я вижу просто коняшек. И довольно много, — объявил Омур, — А их, молей, едят?
Принц промолчал. Он рассматривал окрестности и задумчиво жевал травинку.
— Очень хорошо. Табунщики при деле, на небе ни облачка, — пробурчал он, — Значит, они одежду для холодного времени в той кошаре оставили.
— Ага, выходит дело, прибрахляться станем не у рыбаков, а у пастухов, — Флегенд проявил необыкновенную догадливость, — Скучно, друзья мои. Кража одежды — это, если хотите, целое искусство, сродни с воинским. Тут надо сначала разработать план самой кражи, потом его с блеском осуществить, потом — быстро и выгодно продать украденное, и лишь затем получить удовлетворение от проделанной работы. А тут — фи! Забрать одежду из пустой кошары — все равно, что ребенка обидеть. Вот, помню, в несладкие времена, я тогда помоложе был, да и отец еще жив…
Старшего из полубесов несло. Он, было, перешел к детальному описанию трудностей, поджидающих подвизавшихся на поприще попирания белья, но Тальт жестом остановил поток воровских откровений.
— Не понимаю ничего! Еще с берега не понимаю. Лигерийский, вивадийский, каллийский… Все, кажется, перемешалось. Между прочим, насчет кошары я говорил на родном языке.
Гай тут же сделал стойку, словно легавая.
— А я думал, что по-каллийски.
— Да ладно, хватит вам! — Омур как всегда твердо стоял на грешной земле и проявлял недюжинную житейскую мудрость, — Какая разница! Лишь бы мы друг друга понимали, а не наоборот.
— Нет, это же необыкновенно интересно! — старик все не успокаивался, — Надо проверить, и еще вот что…
— Ничего проверять сейчас не будем, — оборвал его Тальт, — Недосуг. Хотя мне и самому любопытно. Скорее всего, Флегенд прав — орешки проглоченные действуют. Больше не с чего. Если это магия, то пусть она будет нам на пользу.
Я украдкой потрогал рукой белин амулет. Тот был спокоен, как высохшая ветка на дубе в тихую ночь, значит, не магия. Или не совсем магия…
И по мановению руки принца мы, пока ничего не понимая в его замыслах, пригнулись и почти на четвереньках гуськом направились к старой кошаре. Тоже мне кошара! Скорее, шалаш, даром, что полстены лишь по пояс камнем выложено, а верх и крыша — словно корзина, из прутьев плетенные. В низеньком помещении было прохладно и полумрачно. Тальт уверенно ринулся в угол, приоткрыл крышку сундука, тоже плетеного, и принялся вышвыривать оттуда одежды из грубой шерсти. Собственно, это были долгополые коричневые плащи с капюшонами. Материал их был не вязан, а топтан. Нечто вроде войлока, но тоньше и мягче. Полубесы облачились, и принц их видом остался доволен — крыльев под бесформенным одеянием не было заметно, а проказливые козликовые рожки легко прятались под капюшонами. Флегенд фыркнул.
— Ну, монахи! Вылитые монахи!
С этими словами он нахлобучил клобук Фемину на самый нос. Стояла жара, и, если летунам ее придется терпеть под плащами, то остальным париться было вовсе ни к чему. Тальт быстро показал, что плащи легко скатываются в трубку и ловко обматываются вокруг пояса.
— Отлично, каждый берет по седлу и уздечке, и потихоньку двигаемся к табуну, — принц негромко распоряжался, чувствуя себя на родной земле все увереннее и увереннее, — Пастухи, похоже, с противоположной стороны табуна, но все равно особо не шумите, ни то псы услышат.
— Ха! — Омур подмигнул одновременно мне и брату, — А нас собаки не чуют!
Тальт пропустил это мимо ушей и первым направился к низкому выходу.
— Постой! — старик почесал в затылке, — А может, двое пойдут, пригонят коней, тут и оседлаем. Чего всем скопом по полям носиться. Да еще со сбруей подмышкой!
— Ни один моль, если не оседлан, с пустыми руками не подпустит. Приучены так. Только если кто седло несет.
— Надо же! А зачем их так выучивают?
— Чтобы украсть было труднее. Как надо молю роздых дать — расседлывают. Поэтому вору придется со всем барахлом таскаться, чтобы моля увести. Это и неудобно и слишком заметно. Любой вправе спросить, мол, что ты, мил человек, тут бродишь с седлом подмышкой?
В конце концов, пригибаясь к траве, мы все добрались до табуна. Моли проявили удивительную покладистость. Завидев седла в наших руках, почти все ближайшие к нам животные моментально повернулись поудобнее боком, предлагая себя оседлать. Тальт быстро выбрал и указал на наиболее крепких. Седлание было осуществлено быстро и ловко. Как оказалось, этим делом в достаточной мере владел каждый из присутствующих. Небольшая заминка произошла, когда Гай распутал уздечку. Она оказалась несколько непривычного покроя. Но принц показал нам, что к чему. Удил вовсе не было, поскольку моли, вот чудеса, обладали рогами. Не как козы, ясное дело, или олени, там… Но маленькие, с палец, круто закрученные рожки у них имелись. За рожки-то и надлежало цеплять короткие вожжи. Дальше оставалось только вскочить в седло и направить скакунов туда, куда вел нас Тальт.
Моли были почти неотличимы от обычных лошадей. Той же величины и формы тела. Головы — лошажьи, причиндалы размножительные (нам всем достались животные мужеского полу) — тоже как жеребцов, хвост и грива — точь-в-точь. Даже ржание роднило молей с лошадьми. Отличие — вот только рожки, да, так сказать, ножки. Мягкий, быстрый бег этаким необычным прыгом, словно стелющимся над землей. Я еще с самого начала обратил внимание на отсутствие характерного цокота, но в высокой траве да со спины животного особо ног не разглядишь. Когда же мы покинули луг, и трава стала ниже, я с удивлением уставился на гаева жеребца. Скакун старика мягко мчался на волчьих ногах. Разумеется, ноги жеребца были куда крупнее, чем у серых разбойников, но по форме точно им соответствовали. Представьте себе гигантскую волчью лапу с когтями величиной с мой палец!
Только все эти изыски были мной отмечены, прямо скажем, не сразу. Ибо пастухи табунные у Прая Зима были неплохи. Не успели мы отъехать на небольшое расстояние, как сзади раздались гневные крики и глухой собачий брех. Пришлось пришпорить своих молей, однако, редко оборачиваясь, я видел через плечо, что расстояние между нами и преследователями отнюдь не сокращается. А как раз посередине этого расстояния, делая большие прыжки и порыкивая, нас пытались нагнать крупные мохнатые псы. Не столь привычные к скачкам, в отличие от табунщиков, мы долго продержаться, разумеется, не могли, и Омур бросил поводья. Пока его скакун несся, несдерживаемый, по равнине, бывший придворный обольститель навострил лук и ловко пересел в седле задом наперед.
— Не убивать! — прокричал Тальт, — Иначе по всей Лигерии на нас охота начнется!
Омур кивнул, мол, сам понимаю, и мгновенно выпустил несколько стрел. Все они угодили точно в мякоть бедра троим преследователям. Взвыв от боли, те поняли, что догонять нас себе дороже станется, а пропажу полудюжины молей, может, никто и не заметит. И благоразумно натянули поводья. Псы некоторое время еще бежали за нами, но в отсутствие хозяев особой ретивости уже не проявляли и, в конце концов, тоже отстали.