Михаил Белоусов
Сатисфактор
Выяснилось, что посетитель тут самый главный, то есть владелец заведения, именуемого аренарием. От слова „арена“, то есть. И все, кто ему тут принадлежит, обязаны безропотно драться на песке манежа под аплодисменты и крики балийских богачей. Очень такая забава на острове была популярной. Особенно возбуждали зрителей очевидно неравные поединки, когда простор для ставок был особо широк: например, долго ли устоит слабейший из бойцов. Надо сказать, на смерть выгонялись не только люди, но и многие другие удивительные существа, о которых большинство из нас и не ведали, а Гай — если и знал о них, то только понаслышке. Да-да, те самые грифоны и всякие иные онгарцы и зубатые черепахи.
Флегенд решил сразу расставить все по своим местам и задал наглый вопрос, по-хамски перебив старшего.
— А что нам мешает взять подмышку друзей и улететь к чертовой матери прямо с ристалища?
Урюп ухмыльнулся.
— За недоумка меня держишь? Капитан подробненько расписал ваши отношения. Поэтому все сразу на арену вы не выйдете никогда. Да и главаря вашего, — хозяин ткнул холеным пальцем в Кобане, — На время боев на цепь сажать буду. И чуть что — вжик…
Урюп чиркнул пальцем себе по горлу.
— И денег за вас заплаченных не пожалею даже. Порядок в доме дороже! Не верите?
Толстяк щелкнул пальцами, и в дверях возник стражник в доспехах.
— Давай сюда этого, как его… — и хозяин нетерпеливо помахал ладонью.
Через несколько мгновений стражник вернулся, подталкивая перед собой огромного человека. Необычным в том было все — от вывернутых ноздрей на плоском лице и черного цвета кожи до четырех рук, вывернутых и связанных за спиной толстыми цепями. Могучие мышцы ясно давали понять, что цепь применена не случайно, поскольку никакие веревки не выдержали бы, задумай гигант их разорвать.
Не говоря ни слова, Урюп извлек из складок одежды длинный острый нож и с размаху вонзил его чернокожему прямо в сердце. Тот захрипел, пал на колени, а потом ударился лбом прямо в каменный пол и затих. Убийца брезгливо выкинул нож наружу из клетушки и снова махнул рукой. Стражник, бесстрастно молчавший во время всей процедуры, побагровел от натуги лицом и за ноги потащил убитого куда-то в темноту коридора.
За моей спиной раздались гадостные звуки — Гая отчаянно рвало.
— Сомнения рассеяны? — в тоне Урюпа послышалось железо, — Малый был прекрасным бойцом, но чрезмерно непокорен. В конце концов чаша моего терпения переполнилась. И на его месте легко окажется любой из вас. Я был убедителен?
Нам не оставалось ничего, кроме как кивнуть.
Как потом выяснилось, драки на арене предпринимались не так уж и часто. Примерно раз в семь дней, когда народ балийский отдыхал от трудов праведных. Был у них обычай такой — шесть дней труд положен, а на седмицу — гуляй не хочу. Вот в день отдыха бои и приключались. Вновь приходилось убеждаться, нет ничего нового под луной, ибо еще совсем недавно я обнажал клинок на чужую потребу, и даже куда чаще.
До того, как дело дошло до арены, минуло несколько седмиц, но сидеть, сложа руки, нам не приходилось. Пока светило присутствовало на небесах — все упражнялись и разминались буквально до пота на пятках. Каждый по-своему. Я — со своим тонким и легким мечом скакал, приемы маленько утраченные восстанавливал, Тальт — с тяжеленным лезвием фехтовал. Отринул он в конце концов мой подарок, мол, легок больно, выбрал в оружейной себе чудовищного размера меч двуручный и все вертел его то над головой, то перед собою. Да так, что размывался в воздухе меч, являл собой страшное стальное облако, не посунешься. Впрочем, как я и предполагал, были все ж бреши в такой защите: как ни наловчись, а устанет рука, да и атаковать надо. А перейти в атаку от „железного дыма“, так называл свой прием боя лигериец, можно только остановив вращение меча. И тут он был как раз открыт и беспомощен против острого прямого удара легким мечом. К примеру, против „жала осы“ или хотя бы „жабьего языка“.
Радовал меня и Флегенд. Полубес все лучше и лучше управлялся со своей трофейной саблей. Хоть и дурацкое оружие, уж мне-то, опытному, поверьте, но мало того, что он ловко крутил ею, так еще ж на лету! Ох, и славный боец рос! Два других летуна тоже не терялись. Омур творил чудеса, утыкивая соломенное чучело стрелами из самых невероятных позиций, даже летая вверх ногами, Урюп аж рот разевал от удивления. А немой все совершенствовал свои фокусы с гирькой на веревочке. И так и этак ее бросал, и с разворота и над головою раскрутив, и, не глядя, за спину. Уж сколько он глиняных горшков расколотил — уму не постижимо, да только хозяин наш на горшки не скупился. Рассчитывал, кровопийца, что на песке роль горшков будут играть чьи-то головы. На радость публике и, стало быть, его кошельку на пополнение.
Глава 40.
Зубатая черепаха, онгарец и прочая нечисть
Наконец настало то утро, когда всем нам пришло время отрабатывать затраченные деньги. То есть, надо было выйти на арену и попытаться уйти с нее живым. Не могу сказать, что ждал этого дня с нетерпением, но, если честно, то когда накануне вечером Урюп сообщил нам „радостную“ новость, никакого волнения и огорчения, как ни странно, не почувствовал. В том же, почти бравом настроении пребывали и все мои друзья. Гай, правда, немного загрустил: хозяин, выполняя обещание, распорядился с вечера посадить его на цепь в нашей каморке.
Утро выдалось солнечным, но чуть ветреным, с прохладцей. Как и предполагалось, первым на песок выходило выскакивать Вашему покорному слуге. Ничего о противнике, кроме того, что его называют зубатой черепахой, мне известно не было. Ну что ж, черепаха — так черепаха…
Солнце ударило в глаза, я зажмурился, и тотчас же в уши хлынул многоголосый рев трибун. Мое левое плечо было заковано в довольно неудобную узорчатую бронзовую наплечь. Кроме нее из одежды присутствовали только груботканые штаны, стянутые на поясе и у щиколоток тонкой тесемкой. Был я бос и был я гол торсом. Песок на арене оказался мелким и довольно плотно укатанным, так что ноги двигались весьма споро. Правая рука, разумеется, сжимала верный узкий клинок.
Арена была пустой, я воспользовался этим обстоятельством и быстренько пересек ее наискось, чтобы оказаться спиной к светилу. Какое-никакое, а преимущество. И в этот момент на другом конце арены заскрипели подъемные решетки. Боже праведный! Я сразу хорошо представил себе, сколько было поставлено благородной публикой на то, что хоть сколько-нибудь продержусь. На белый свет ходко выбежало существо, которое не снилось, наверное, и самому Кобане. Косолапое, все в коричневых роговых пластинах с тарелку величиной. Пластины поменьше покрывали когтистые вывернутые лапы и голову. Эта, с позволения сказать, черепаха поворачивалась туда-сюда, пока, наконец, желтые и невыразительные глазки не уперлись прямо в меня. И тут же стало понятно, почему этого зверя назвали зубатой черепахой.
Очевидно, некормленый, он почувствовал добычу, бочком на манер енота стал приближаться ко мне и при этом с шипом разинул пасть. Была она, пасть, то есть, для такой маленькой головы на удивление широка и полна острых зубов, между которыми метался сизый раздвоенный язык. Только не такой, как у змеи - вилочкой на конце - а именно что раздвоенный, состоящий из двух отдельных, совершенно друг от друга независимых, мерзких и липких. С первого же взгляда стало понятно, со стороны головы его, подлеца, не возьмешь. Впрочем я успел заметить, что для того, чтобы посмотреть вбок, животному приходилось поворачиваться всем туловищем — ни глаза у него не вращались, ни шея не изгибалась. И это давало кое-какие шансы. Я решил проверить, насколько противник проворен, и танцующим движением плавно ушел вправо.
Отдадим должное, враг, несмотря на то, что назывался черепахой, повернулся довольно проворно, но и не настолько, чтобы сделать мое положение безвыходным. И более того, как только мне удалось разглядеть его бок, стало ясно, что мест для нанесения удара узким лезвием хоть пруд пруди — пластины при движении лап расходились достаточно широко, чтобы фехтовальщик моего класса мог нанести разящий выпад. Не зря тогда, еще на судне капитан Дюсс напророчил мне эту встречу. Очевидно было также, что после удара нужно как можно шустрее отскакивать на безопасное расстояние — резко повернувшись, зверь меня просто бы раздавил. И я не стал дожидаться, пока он окончательно пристроит собственную пасть для поедания бедного Сильвы. Прыжок еще дальше вправо и почти одновременно удар на всю длину руки. Я постарался вонзить клинок туда, где у обычных существ, предположительно, располагается сердце.
Меч чуть не вылетел из моих пальцев. Не ожидавшее такого скорого и болезненного нападения, животное резко дернулось, я едва успел выдернуть лезвие и отбежать подальше. Отчаянный вопль трибун возвестил, что удар мой пришелся публике по нраву. Чего нельзя сказать о черепахе — из небольшого отверстия в боку по пластинам обильно потекла густо-вишневая, неприятно пахнущая кровь. Даже на свежем ветерке это отчетливо ощущалось. Черепаха явно стала проседать на левые лапы и поворачивалась куда медленнее, чем до схватки, но не сдавалась. Зверь обежал меня по широкой дуге, вынудил снова встать лицом к солнцу и, разинув пасть, ринулся в атаку. Я, памятуя о его ослабленной левой стороне, снова отпрыгнул вправо, но неловко завяз ногой в песке, чуть не упал. Поэтому второй удар пришлось наносить, уже не целясь.
И все же, опытная рука знала свое дело. Животное задрало голову к небу, взревело самым гнусным образом, осело на задние лапы и завалилось набок. Я не торопился подходить и вытаскивать меч, на этот раз застрявший промеж костяных пластин. Мало ли на какие хитрости способен неведомый противник! Однако все было кончено. Черепаха поскребла песок лапами и угомонилась в крайне неудобной даже для такого несуразного создания позе. Из пасти потекла зеленоватая зловонная жижа. Даже уже валяясь на арене, зверюга вершиной панциря доходила мне до пояса. Я осмелел, подошел к поверженному противнику и, упершись ногой, выдернул меч из его бока. На этот раз вопли публики были такими громкими и единодушными, что я чуть не оглох.