Михаил Белоусов
Сатисфактор
Я обрадовался. Вода — это хорошо, а то в глотке пересохло. Но когда детина с перевязанным ухом выудил из-за борта кожаное ведро на веревке и окатил меня с головы до ног, я понял, что радовался рано. Вода была совсем горькой, хуже слез. Пить такое, да еще с похмелья — врагу не пожелаешь. Хорошо хоть, прохладная. В голове немного прояснилось.
— Развяжи, — приказал хозяин лодки и обратился уже ко мне, — Только умоляю Вас, сударь, не прыгайте в воду! Ведь товарищи Ваши пока надежно связаны, и последовать такому предосудительному примеру не смогут.
Тем временем Ронон, а это был как раз тот детина, которому я в кабаке давеча снес пол-уха, ловко меня распутал. Надо же, связали на совесть, но с таким знанием дела, что при этом ноги совершенно не онемели. Я даже довольно легко поднялся. Рука сама собой сделала привычное движение к поясу, проверяя, на месте ли меч. Клинка, разумеется, где положено, не оказалось. Я продолжал оглядываться. Вдоль борта в тенечке разлеглись и храпели Лигериец с Гаем. Оба, конечно, были связаны, как хряки по осени. Везучие, разочарование их пока еще не постигло. Посреди настила, прямо на солнцепеке, сидя в нелепых позах, дрыхли три полубеса. Они оказались скованы новенькими кандалами спиной к спине за локти, да так тесно, что крыльев не расправить. Оперенные конечности были не связаны, а сложены аккуратнейшим образом, чтоб не помять, и в данной ситуации абсолютно бесполезные.
— Ну, и что это значит? — хрипло произнес я, глядя исподлобья на капитана-супостата. Тот с аппетитом завтракал половинкой жареной курицы. Видя мое тяжкое самочувствие, Дюсс мотнул головой, и одноухий мгновенно поднес мне тыкву с холодной, на этот раз совершенно пресной водой. Я не дал себя долго уговаривать и присосался к ней как клоп. Но ничто не вечно в этом мире, в том числе, и вода во фляге. Опустошив сосуд, я небрежно бросил его Ронону и принялся растирать запястья.
— Соблаговолите, сударь, объясниться!
— А чего тут объясняться? — удивленно вскинул брови купец, — Попали Вы, милостивый государь, на невольничье судно, а посему являетесь теперь моей полной собственностью, через что и будете с большой выгодой проданы по прибытию в Бали.
Час от часу не легче! Вонючие степняки силой не сумели, так проклятый негоциант хитростью умудрился! Надо же, чем дальше на полудень, тем больше в людях стремление себе подобных поймать и поработить! Кстати, было интересно, почему средь обширного города выбор пал непосредственно на нашу компанию.
Вот тут-то и начали выплывать пикантные подробности. Балбес Пидди, тот, что ходил в разных сандалиях, растрезвонил на всю округу, как мы отдубасили ненавистную всему Медному Кварталу стражу. И, пронюхав об этом, капитан Дюсс немедленно отрядил своего подручного Ронона в кабак для ознакомления. Проверку „на вшивость“ я с честью выдержал, через что и подписал всем нам соответствующий приговор. Кстати говоря, корноухий был ко мне вовсе не в претензиях. В качестве добычи вся наша компания сулила большую выгоду, и поэтому поселена была прямо на господской палубе, чтоб не попортился экстерьер. Прочая рабская шваль, а оказалось ее на судне более двухсот рыл, парилась в чреве лодки, прикованная к деревянным лавкам. Впрочем кормежка была и там весьма сносной, то есть до продажи невольничью братию почти что лелеяли для сохраненности товарного вида.
Я встал на нетвердые ноги, повернулся спиной к поработителям, облокотился на борт лодки и принялся обозревать окрестности. Окрестности оказались скучными — сплошная вода кругом, лишь по правую руку, далеко на горизонте, виднелось расплывчатая полоска скалистого берега. А за спиной происходило деловитое обсуждение статей каждого из нас, рабов новоиспеченных.
— Этот вот шилом своим — ох и знатно машется! — гудел бас одноухого Ронона.
— Видел, видел. Полагаю, отлично пойдет против зубатой черепахи, — ответствовал капитан Дюсс, — Как раз тонким лезвием под панцирь бить…
— А длинного — вполне можно супротив онгарца ставить, интересно, удержит он его на расстоянии, и сколько времени… Тут, знаете, большой простор для ставок.
— И грифоны обижены не будут. Летучий лучник, небось, в диковинку им… Да еще два крылатых ему в помощь.
Нет, голова нынче что-то уж больно шумная, не иначе, подсыпали чего в вино. Или подлили. Я пока плохо понимал происходящее вокруг. Больше всего раздражала беспардонность, с которой наши новые хозяева распределяли меня и моих друзей по каким-то онгарцам и зловещего описания черепахам.
— Ну, ладно, а деда-то куда? Может, в трюм, к бездельникам? — продолжали сзади, — Или за борт? На что он сгодится?
— Не, Хозяин, не скажите, умен старик несусветно. Во всяком случае, треплется бесподобно. Давеча в кабаке до того меня заговорил, аж чуть дело не прошляпил. И потом…
— А не надо меня за борт, — вдруг раздался за моей спиной абсолютно трезвый голос Кобане, — Иначе от моих парней вам проку никакого не будет.
Гай, это было совершенно ясно, проснулся давно и с большим вниманием выслушал все посулы, на которые капитан и его подручный не скупились, предвкушая выгодную сделку на неизведанном (или неизведанной?) Бали.
— Это почему же проку не будет? — удивленно осведомился Дюсс, — Вот Ронон говорит, что справные ребятки…
— Потому что я стар, мудр и держу в руках нити существования всех этих молодых оболтусов. Знаете ли, каждый из них способен на невероятные вещи, но только когда все мы находимся рядом друг с другом, — наконец старый пьяница вспылил, — Да развяжите же меня, в конце-то концов!
Капитан Дюсс хмыкнул и собственноручно исполнил требование Кобане.
— Ну-с, а с этого момента поподробнее, — распорядился купец и сел рядом с Гаем прямо на палубу, — Что там было про нити существования?
Не сомневаюсь, что старик снова выдумал что-то, что позволит нам, по крайней мере, не разлучаться. Уверен и в том также, что вымышленная под это дело история будет до выпучивания глаз фантастична. Однако напрягать ум было совершенно невыносимо, и пока Гай посвящал Капитана и его помощника в тайны нашей совокупности и неразделимости, я тяжкими шагами направился к носу лодки. Мне почему-то казалось, что там не так будет тошнить.
Тошнило также, но было не в пример интереснее. Лодка, на которой мы оказались волею судеб, по причине громадности своей не могла двигаться веслами. Ее волокли за собой на толстых канатах три здоровенные черепахи. Такие большие, что просто оторопь брала. Панцири у них были не как у обычных черепашек, которых можно встретить на наших болотах. Те-то выпуклые, а гигантские костяные спины этих чудовищ оказались вывернутыми как бы наизнанку и походили на огромные чаши. В каждой такой чаше сидело по одному погонщику. Черепахи мерно и мощно загребали воду всеми четырьмя лапами и довольно споро перли лодку за собой.
Я повернулся и поплелся назад. Гай старательно пудрил мозги капитану, Ронон стоял чуть поодаль и тоже развесил последнее ухо. Тальт проснулся, был уже развязан, но почти не двигался, тошно ему было, видать, и молчал. Похоже, стрекотание Кобане заставляло кружиться и его забубенную хмельную головушку.
Наконец я разлепил успевшие снова склеиться губы.
— Ну, а предположим, — заявил я, — Предположим, что мы все трое — прекрасные пловцы. Предположим, прыгнем сейчас в воду и…
— Я ж вас просил, — купец поднялся, — И думать не могите! Вот!
С этими словами он швырнул за борт недоеденный кусок цыпленка. Подачка моментально заинтересовала одну из крикливых морских птиц, снующих вокруг лодки. Она, было, подхватила добычу у самой поверхности воды, но в этот момент из моря выпрыгнула громадная серебристая рыба. Щелкнули острейшие зубы. Все произошло мгновенно, и когда рыбина плюхнулась обратно в воду, птица вместе с остатками курятины исчезла в ее широкой пасти. Я поежился.
— Пейзары вечно голодны, — прокомментировал событие капитан, — Но даже, если бы и этих сторожей не было, то… Друзья-то ваши связаны, и не денутся никуда.
И он кивнул на трех летунов, начинавших подавать признаки жизни. Первым в себя пришел Омур.
— Что, опять?! — возмутился он, обнаружив себя скованным и обезоруженным, — А ну, развязывайте быстренько, а не то я сейчас…
Летунов, конечно, в конце концов, расковали. Но только тогда, когда они уяснили, что ихний улет окажется губительным для остальных, и, прежде всего, для Гая. Старика быстренько с этой целью упрятали в клеть под палубой. Там он, кстати, до самого Бали и проторчал.
Плыли мы по морю целеустремленно, правда, не так быстро, как на крылах, но все ж… Скука была неимоверная. Дюсс за смирное наше поведение ежедневно давал в руках оружие подержать, помахаться, понимал, что практика нам необходима. Для Омура на носу лодки даже чучело соломой набили. Тот с лету его стрелами утыкивал. Очень это зрелище Ронона занимало. Радовался, разбойник, что за такого мастера большие деньги отхватит.
И все ж, морское путешествие — вещь чрезмерно однообразная. Я как-то, давеча посетовал, что жизнь стала излишне богата приключениями, что хорошо, мол, их бы поменьше. Но не до такой же степени! А там — в Бали — глядишь, и выйдет что… Пока Кобане-то взаперти, ничего предпринять невозможно. Команду голыми руками порезать не удастся. И мало нас, и охраняют по ночам, и возле клети со стариком кто-то постоянно с ножом околачивается — не доверяет нам проклятый купец. Чуть что — сразу Гая по горлу вжик! Одно душу греет — неуклонно движемся на полудень.