Михаил Белоусов
Сатисфактор
Город встретил нас разноязыким ором рынка. Торжище располагалось на самой окраине Икара, прямо у городских ворот. А что, между прочим, не так глупо. Совсем незачем оборванцам, а большая часть присутствующих на рынке таковыми и являлась, таскаться через весь город, да еще по изысканным кварталам, как это имеет место там, где мы с Тальтом познакомились. У нас ярмарочная площадь расстилалась как раз напротив Большого Храма и служила рассадником самых разнообразных неудобств, таких как, извините, вонь, грязь и срезанные в толкучке кошельки.
Гай, словно оправдывая собственное имя, с упорством лесного вепря целеустремленно пер сквозь торговые ряды. Забыл совсем упомянуть, что Кобане — так по-каллийски называется этот тупой мохнатый и клыкастый зверюга, встреча с которым в бору отнюдь не означает появление в доме недельного запаса жестковатой свинины. Гвалт стоял вокруг страшенный, что особенно чувствовалось после почти полного безмолвия в небесах. Не знаю, как у остальных, но у меня сразу заложило уши. Сперва мне казалось, что торчащие коробом бесформенные плащи и дурацкие береты будут привлекать к немому и братьям нежелательное внимание, однако никто вокруг и глазом не повел. Торжище жило своей жизнью, и разномастно одетые продавцы больше следили за целостью товара на прилавках, нежели пялились на прохожих.
Несмотря на жару, торговцы фруктовых рядов, например, были сплошь облачены в толстые стеганые халаты из топтанного хлопка и мохнатые шапки. При этом они, видимо, все равно мерзли, поскольку держали ладони в рукавах и выпрастывали руку лишь для того, чтобы получить деньги, если объявлялся покупатель, или просто подровнять гору инжира. В противоположность этим личностям, водоносы были обнаженными просто до неприличия, и все равно потели под тяжестью коромысел с огромными тыквами, наполненными живительной влагой. Сразу стало видно, что летуны наши на рынке чувствовали себя как дома и теряться не собирались. Все трое ловко двигались вслед за стариком и усердно завтракали фруктами, нахально беря их по дороге то с одного лотка, то с другого, якобы, на пробу. Мы с Тальтом не имели столь богатого опыта в рассечении толпы на базаре. Чтобы предотвратить возможное недовольство со стороны торговцев тем, что недоделанные ангелы обжирались бесплатно, я пихнул Лигерица под локоть и знаком велел не отставать. Впрочем, пробовать товар тут, видимо, было принято, поэтому особого возмущения никто не выказывал.
За кошелек свой я совершенно не беспокоился, поскольку держал его у тела под курткой. Посещения рынков у меня раньше случались нечасто, но привычка не размахивать мошной почем зря все-таки привилась. Как кошельки исчезали прямо среди бела дня, видеть приходилось не раз. Вот и тут повсеместно сновали оборванцы, одинаковые, наверное, на всех рынках мира, и зыркали по сторонам с целью выяснить, где что плохо лежит. Пару или тройку раз мы оказались свидетелями образцово-показательного прилюдного мордобоя, сопровождаемого истошными криками жертвы. Это наказывали воров, имевших неосторожность быть пойманными на месте преступления. Порок сей на рынке столь же привычен, сколько мужчина в спальне куртизанки. Поэтому изобличившие вора наказывали порок деловито, но и без должного энтузиазма, скорее, для порядку. Во всяком случае, как мне удалось заметить, дело ограничивалось синяками, разбитыми носами и выбитыми зубами.
Так что и виновники торжества тоже вопили, больше соблюдая традицию. А ведь хорошо живут, шельмы! Прямо-таки, шикуют! Попадись такой вор на нашем рынке — непременно бы лишился руки. В мясных рядах, например, даже считалось неприличным отвлекать на такую мелочь господина Городского Экзекутора, и усекновение длани осуществлялось тут же, не отходя от прилавка. Благо, инструмент для покарания порока всегда под рукой. И колода, и тесак…
Икар делился на три части — собственно порт, а также Золотой и Медный кварталы. Названия последних отражали наиболее ходовые монеты в каждом из них. Так сказал всезнающий Гай. Миновав рынок, мы оказались на мощеной круглым булыжником улочке, извилистой как хвост эпера, с обеих сторон стиснутой высокими сплошными оградами из того же дикого камня. Судя по видневшимся впереди богатым крышам, Кобане решил форсировать город через Золотые кварталы, нимало не смущаясь измятостью и несвежестью нашего одеяния. Тальт тоже обратил внимание старика на это обстоятельство. Ясно было, что в таком похабном виде мы и шагу не сделаем, как вызовем нездоровое, но обоснованное любопытство городской стражи.
Пока Гай крутил головой, соображая, куда надо сворачивать, чтобы переместиться в Медный Град, Лигериец ловко поймал за ухо пробегавшего мимо оборванца в разных сандалиях и потребовал указать дорогу. Однако оборванец вертелся как язь на крючке, и из его нечленораздельных протестов явствовало, что он нем, глух, глуп и вообще не понимает, о каком порте и каких кабаках идет речь, ибо в Икаре о них отродясь не слышали. Флегенд усмехнулся, сунул руку в карман и извлек монету, ярко блеснувшую на солнце. Представление, разыгранное оборванцем, которого, как выяснилось, звали Пидди, моментально прекратилось, и маленький негодяй тут же стал проявлять чудеса сообразительности. Более того, он сообщил, что делать ему в настоящий момент совершенно нечего, и он готов самолично препроводить нас прямо в требуемый кабак по улицам абсолютно Медного квартала.
— Так, нарушаем, значит, — раздался сзади чуть хрипловатый голос, — Нарушаем, значит, тишь и порядок, оружие, значит, носим, в Гильдии не состоя… Придется пройти…
Позади нас стояли, невесть как подкравшиеся шестеро стражников. Одеты они были, как и подобает гвардейцам, в кирасы, наручи, на шлемах покачивались султанчики из перьев. Точь-в-точь, как на слепой ярмарочной лошади, которая возит на себе по кругу детишек за песьм или два. Вооружение же состояло из коротких широких мечей, весьма увесистых, и дубинок из твердого дерева. Флегенд сразу пошел в атаку.
— Чо нарушаем? Чо оружие носим? — возмущенно завопил он, — Чо там за Гильдия така?
Старший наряда, самый упитанный и коренастый, с самым низким лбом, с самыми волосатыми и самыми кривыми ногами из всей шестерки, не обратил на недовольство летуна никакого внимания. Его маленькие свиные глазки моментально узрели покрасневшее ухо сорванца.
— Так, — нудно продолжил он, — Наносим, значит, ущерб здоровью местного населения… Придется пройти…
Пройти в околоток совершенно не входило в наши планы, поэтому я деловито осведомился, каковая сумма может заменить дальнюю и утомительную дорогу до дома с решетчатыми окнами? В ответ я услыхал нечто невообразимо наглое даже для городской стражи.
— А давай сюда кошель, мы сами разберемся, — и начальник караула протянул руку.
От оторопи я даже перестал засовывать ладонь под куртку. Стражник, видимо, хорошо читал по глазам, ибо очи мои в этот момент мзду обещать уже перестали. Он понял, что поощрения никакого не будет, во всяком случае, на месте, и искренне расстроился. Совершенно очевидно, что, препроводив нас в караульную, он будет вынужден делиться добычей со всеми собратьями, и в особенности, с самым главным начальником. Но отступать было уже некуда, и он дал команду атаковать. Стражники взялись за оружие.
Я так понимаю, Икар — вовсе не место, где стража часто употребляется по прямому назначению. Во всяком случае, наши мечи были приведены в боевую готовность со значительным опережением. Пока стража расстегивала ножны и петли для подвешивания дубинок, мы успели оттеснить спинами к стене старика с Омуром, а также нового знакомого Пидди в купе с немым. Сразу стало значительно легче на душе, поскольку спины были прикрыты.
— Бить в меру! — крикнул я, понимая, что противника требуется обездвижить, но никак не убивать.
Нападавшие по команде командира разделились поровну, и каждому из нас досталось по одному меченосцу и одному обормоту с дубинкой. Тальт шагнул чуть в сторону и раскрутил меч над головой. Его противники бестолково прыгали вокруг, стараясь не попасть под шелестящее лезвие, и были лишены возможности атаковать. Оружие у них обоих было чуть не вдвое короче. Вот ведь, дурачье! Одному бы из них не пожалеть меча, подставить его под принцев клинок, пусть хоть перерубится пополам, зато другой запросто успел бы треснуть Тальту дубинкой по голове. Наконец парень с дубинкой, как менее поворотливый, поимел счастье попасть под меч. Лигериец успел чуть довернуть лезвие, и удар пришелся противнику по боку плашмя. Тот упал и сразу перестал демонстрировать желание биться. Не удивительно, уж пару-тройку ребер Тальт ему точно сломал.
Флегенд тоже управлялся с саблей на удивление ловко. Правда, противники ему попались поопытнее и решили проделать как раз тот самый фокус. Один из них подставил меч, а второй чуть отступил и отвел для удара дубинку. Однако полубес не оправдал их радужных надежд, он просто перестал вертеть клинком, деловито перевернул его в руке и уже обухом протянул хитрого меченосца по шлему. Тот закатил зенки и не замедлил растянуться на мостовой. Пока я краем глаза поглядывал, как идут дела у друзей, меня самого чуть было не уделали, словно несмышленыша. Почувствовав, что мне в голову летит дубинка, я присел, острый кончик моего клинка цепко воткнулся между булыжниками, и лезвие выгнулось трепещущей дугой. Через мгновение мой подбородок уже оказался подпертым острием меча.
Глазки начальника стражи играли победу, меч его все сильнее давил снизу под челюсть, приходилось медленно распрямлять ноги, иначе ведь проткнет глотку, и глазом не моргнет. Он был левшой и свободной правой рукой уже бодро шарил у меня под курткой в поисках кошелька. И тут мой меч освободился из щели между камнями и, распрямившись, стегнул предводителя прямо промеж ног. Тот моментально выронил свое оружие, которое очень мешало прижимать ладони к причинным местам, подпрыгнул как ошпаренный кот, потом упал на мостовую, поджал колени к животу и тонко завыл.