Михаил Белоусов
Сатисфактор
Общаться налету было почти невозможно, если только не орать во всю глотку. Поэтому мы обменивались скудными впечатлениями только в светлое время суток, перед отдыхом. Вдобавок Гай старательно и с удовольствием пичкал нас на сон грядущий множеством поучительных историй собственного изготовления. Большинство из них на первый взгляд казались полной выдумкой, но начиная очередную байку, Кобане всегда сообщал от кого, когда и при каких обстоятельствах он ее слышал. Тем самым старик подчеркивал, что, мол, за что купил, за то продаю, и не имею с сей негоции никакого бульону.
После встречи с неудачливыми работорговцами мы провели в полете уже три ночи, и Гай предполагал, что скоро Степи должен настать конец. Правда, никаких признаков этого конца на горизонте не наблюдалось, даже глядя с высоты. Во всяком случае, в предрассветной матовой дали. В то утро мы уже подыскивали себе место для дневки и даже стали снижаться, как вдруг Кобане громко завопил и стал жестами требовать подняться повыше. Я посмотрел в том направлении, куда указывал рукою старик, и заметил внизу несколько круглых степняцких хат. Над самой большой из них красовался высокий шест с черной тряпкой на конце. Гай продолжал размахивать руками, призывая не снижаться, а лететь вперед и подальше. Уж совсем рассвело, становище исчезло из виду далеко позади, и мы, наконец, приземлились в довольно удобном месте, как раз возле родника. Вокруг, как и в прошлые разы, не было ни души.
— Чего это ты? — первым делом я решил поднять старика на смех, — Могли бы и в гости нагрянуть, хозяйки, поди, чем горячим бы угостили. Неужели испугался? Ты что, не обратил внимания, что воинов в становище не было?
Но шутки не получилось — на Гая было страшно смотреть. Бледный, испуганный до дрожи в конечностях, суетливо оглядывающийся. Можно подумать, что он только что лицезрел сцену собственной кончины.
— Ты что, не обратил внимания, что в становище вообще никого не было? — лязгая зубами, передразнил меня Кобане, — А черная тряпка на шесте тебе ни о чем не говорит? В Степи она, да будет известно, означает только одно — Черный Мор в деревне!
— Спаси нас, Всевышний! — тут пришла очередь приуныть и мне с летунами. И было с чего! Только Тальт остался относительно спокойным, видно, у него на родине об этой болезни если и слыхали, то мельком.
— А зачем тряпку вешают? — тут же начал он допрашивать Кобане.
— Чтобы никто и не подходил.
— Вот звери! Как это, больных на произвол судьбы бросить? А если помрут без помощи да лечения?
— При чем тут звери! С лечением или без — все равно помрут, причем и тех, кто лечить пытался, с собой прихватят.
— Ого!
— Вы, принц, даже не представляете себе, насколько эта болезнь „ого“! Когда она влетает в Город, живых остается куда меньше, нежели трупов. И это, заметьте, только те, кто умудрился не заболеть. А кого коснулась Черная Гостья — все, не жилец…
— Я, вот, из всей своей семьи один… — добавил Кобане и пригорюнился.
Тальт виновато погладил старика по плечу и отстал.
— Так, может, зараза пока только в этой деревне поселилась, — я все надеялся на лучшее.
Однако каллиец был достаточно опытен и хорошо знаком с Черной Лихорадкой, чтобы исходить в своих рассуждениях из худшего.
— Тряпка на шесте уже порядком выцвела, — проявил он завидную наблюдательность, — Вокруг хат ни скота, ни собак не видать. Значит, началось все не меньше чем пару недель назад. Вполне возможно, Гостья уж и до Геры добралась, тогда нам в столице нечего делать. Да и не пустит стража за ворота. Если жива, конечно.
— А жрать-то что будем, — уныло завел любимую песню Омур.
— Что и раньше жрали, — ответил старик, — Кроме сусликов. Когда Лихорадка резвится, нельзя сусликов есть, а также никого другого, если не убить собственноручно, а на дороге найти. Так что, повечеру взлетаем, думаю, к утру будем уже в Каллии.
— А жаль, очень я хотел посмотреть на каллийскую столицу…
— Нет, надо будет опуститься неподалеку, есть там одно местечко — перелесок, я покажу…
День, как и раньше, прошел в глубоком сне, а как стемнело, мы вновь оказались высоко в воздухе. Все-таки, человеку свойственно спать по ночам, а если и летать, то днем. Не ведьмы ж мы какие… Так или иначе, но голова после дневного сна была тяжеловатой и, несмотря на овевание прохладным ветерком в вышине, под звездным небом спать, таки, потягивало. Ближе к утру край Степи оказался под нашими ногами (под крылами, под животами, как хотите). И тут же мы были очарованы зрелищем, какого я не видывал в жизни. Совершенно внезапно воздух наполнился какой-то одуряющей свежестью с соленым запахом, и по левую руку, ближе к горизонту под луной засверкала водная гладь,
— Море! — громко крикнул Гай.
Еще не начало небо и сереть, как он начал подавать знаки снижаться. Тут-то в темноте трудности и начались. Если опуститься на землю в Степи было парой пустяков — прыг на твердь — и ты уже на земле, то при наличии деревьев задача оказалась посложнее. Летуны долго кружили над негустым лесом, пока не высмотрели, наконец, достойную поляну.
Стоило нам только отстегнуться, как Кобане навострил лыжи в столицу, благо, по его словам, было недалеко. Отпускать старика одного очень не хотелось по слишком многим причинам, но прежде всего — мы боялись потерять хоть какого-то, да проводника. В конце концов, какая разница, запьет дед или стража его прихватит или просто любовь к Родине взыграет… Вот только все наши доводы Гай счел вздорными и был твердо намерен побывать если не в своем доме, то хотя бы возле оного.
— Я тебя свяжу! — наконец не выдержал я, — Мы тебя вообще взяли с собой не для паломничества по родным местам, а для дела.
— Так что, цыц, — прибавил Флегенд, — Вон, провернем все, как надо, Фемин тебя самолично обратно в Геру доставит.
Немой согласно кивнул. Гай, вздохнув, согласился, и предложил бдеть в первую очередь. Принц-лишенец ухмыльнулся и показал Гаю кулак.
Глава 30.
Сахарная палочка, большая лужа и здравствуйте, я — ваша тетя
Когда я закончил просмотр очередного фрагмента, уже вечерело, шум в Центре Проекта почти сошел на нет. Слышалось только шварканье веников и негромкие голоса. Это бригада уборщиков выполняла свои обязанности.
— Только моровой язвы еще не хватало! — пронеслось в голове. Я решил, что для визита к Кириллу время еще вовсе не позднее.
В Отделе Пересадок тоже было тихо и почти пусто, присутствовал лишь местный босс в компании Инженю. Оба немилосердно курили, развалясь в креслах и положив ноги на киркин стол. Кирилл по обыкновению смолил свои вонючие отечественные сигареты, а между широко расставленными пальцами медика покоилась настоящая толстенная „Гавана“. Дым тяжелыми клубами заполнял все помещение. Я аж едва устоял на ногах.
— Сейчас вот противопожарка сработает, то-то побегаете! — произнес я с порога.
— Не, Роб ее „того“, — хихикнул Кирилл, — Ну что, дорогой коллекционер общественных скандалов, допоздна работу трудитесь?
— Это вы, сэр, глупости безобразничаете и по вечерам на рабочем месте водку пьянствовать в моду взяли, — ответил я в тон и указал на непременную при сигаре бутылку коньяка.
— Будешь хамить — не налью.
Я уселся к столу, цапнул бутылку и нагло отхлебнул прямо из горлышка.
— Ах, чтоб тебя!
Я удивленно посмотрел на Кирилла поверх бутылки. Вот уж чем-чем, а жадностью он, хлебосол, никогда не страдал, и уж, тем более, в смысле приятеля угостить. Однако дело оказалось вовсе не во мне и не в дорогом напитке из прекрасной Франции.
На краю стола возник Пифагор и с хрустом разгрыз карандаш.
— Вы что, — выпучил глаза потрясенный Инженю, — Перестали животное кормить?
— Да прям! — возмущению Кирилла не было границ, — Идка, дурища, поднесла ему сегодня сахарную палочку. Знаешь, такую, с розовыми прожилками, ну, на каждом углу продают. Так теперь этот болван все карандаши сгрыз, они же похожи!
Енот осмотрел бренные останки карандаша, убедился, что добыча опять оказалась несъедобной, поскорбел выражением на морде и сбросил ее на пол.
— Видал, что творит! Я уж все ручки и фломастеры в отделе припрятал под замок, и все равно как-то находит. Мисс Бертон, — Кирилл начал загибать пальцы, — Развратила зверюгу, сама слиняла с Гопом в кабак, Робин по этому поводу осатанел, а я, извольте видеть, сижу тут и спасаю Отдел от разграбления. Мадридских страстей мне только не хватало!
— Еще чего захотел! — хозяин одной рукой схватил енота за холку, а другой проворно спрятал в стол свой знаменитый „паркер“, при виде которого у Пифагора загорелись глаза. Авторучка была белой с розовыми прожилками. Енот с сожалением проводил взглядом вожделенное вечное перо и снова взгрустнул. Инженю аккуратно положил сигару на край пепельницы, порылся в карманах халата, извлек плитку шоколада и вручил ее Пифагору.
— Прошу Вас, мсье, не побрезгуйте.