Михаил Белоусов
Сатисфактор
— Да что ты говоришь! — хозяин тогда откровенно развеселился и предложил сразиться на мечах прямо в просторной зале при свете камина и свечей. Я разинул рот от удивления. Нелепая комплекция Вира была как нельзя менее подходящей, чтобы бросать вызов признанному мастеру клинка. Однако Хоя это ничуть не смутило, он вышел на середину зала, смахнул ножны с верного лезвия и встал в позицию. Дальше я был приведен в совершеннейшее изумление. Инкантатор и не двинулся из своего кресла, а только пристально посмотрел на стену напротив. В тот же миг одна из тонких рапир сама собой соскочила с ковра и ринулась в бой, да так ловко, будто находилась в руке самого Учителя Хоя. Тот изящно ушел от выпада и контратаковал.
Со стороны казалось, что движения фехтовальщика были просты и небрежны, но я, немного понимая толк в поединках, прекрасно видел, каких усилий стоило Учителю уворачиваться от мечущегося в воздухе острия. В то время я уже настолько сносно помахивал клинком, что Учитель Хой даже давал мне возможность подзаработать, разрешая склоки своих наименее платежеспособных клиентов. Тем временем хозяин продолжал прихлебывать вино и хитро посверкивать глазами на рапиру поверх кубка. В конце концов, Хой начал выдыхаться, в отблесках свечей на его лбу засверкали жемчужины пота, и искусный боец, он решил разом покончить с противником. Два шага назад, два в сторону вприставочку, приоткрыть свободное плечо и… Рапира, а вместе с ней и Вир попались на эту нехитрую удочку. Магистр нахмурил брови, и трехгранный клинок провел прямой молниеносный выпад. Завершая пируэт, Учитель взмахнул рукой и резким ударом сверху вниз перерубил проскочившую мимо его бока рапиру пополам. Обе половинки со звоном рухнули на пол.
— Да, сталь у тебя замечательная, — Вир продолжал лакать из кубка, — Не изувечь ты мне хорошую вещь, на противоходе получил бы гардой в ухо.
Старики продолжили распитие своего зелья и одновременно — словесную дуэль на предмет наличия признаков магии в мастерстве закалки стали, изготовлении глиняных горшков и прочих приземленных занятиях.
— Все ж ты со мной не справился, — звучал основной аргумент моего Учителя. И, похоже, старому ведьмаку крыть было нечем.
Настал грустный день, я похоронил Учителя и через некоторое время пришел к выводу, что одна профессия — хорошо, а две — лучше. Само собой, я направил стопы прямо в хоромы Вира, дабы напроситься в ученики. Однако, несмотря на явное ко мне благорасположение, инкантатор воспринял эту идею без какого-либо энтузиазма.
— Хочешь остаться совсем без средств? — он увидел мой открытый от удивления рот и пояснил, — Если прознают о твоем новом увлечении, то кому ж придет в голову нанимать тебя для честного поединка, а? И так уж ходят досужие слухи…
Тут старик был совершенно прав. Слухи действительно имели место быть… Причем я своими удачами на дуэлях их только разжигал. В конце концов, для того, чтобы пригасить вздорные подозрения, я плюнул на доходы и провел ряд неудачных боев, давая соперникам возможность нанести неприятные удары, чего раньше, конечно, никому не позволял. Разумеется, подобные фокусы я проделывал, если условия схватки не предполагали смертоубийства. Восстанавливать репутацию ценой своей собственной жизни было бы глупо. Как всегда, доброе дело без неприятностей не обошлось. Порвав мне острием шпаги кожу на обоих плечах, молодой Сатор возомнил себя равным самому Сильве. Мне, то есть. И что Вы думаете, гордыня была наказана буквально на следующий день. Парень настолько поверил в свое несуществующее мастерство, что потерял бдительность, и Гор Пелиец легко проткнул ему сердце насквозь с первого же выпада. Сатора, кстати, подающего большие надежды фехтовальщика, похоронили как раз в день его Святого. Я решил прекратить подобные штучки и просто пореже ходил в гости к Магистру, дабы не возбуждать суеверий среди коллег. Ведь в своей среде мы прекрасно друг друга знали и были хорошо осведомлены, кто на что горазд. Несмотря на почти ежедневный риск оказаться лицом к лицу и быть убитым, многие из нас вообще имели откровенно приятельские отношения.
Глава 5.
Тревожный колокол, рогатина и мостовая под затылком
— Никогда, нигде, ничего похожего, — задумчиво произнес Вир.
Мы сидели в той самой зале за тем самым столом, за которым Учитель Хой и хозяин когда-то коротали вечера. На столешнице стояли те же самые бокалы, наполненные тем же самым красным вином. Смеркалось, зажжены уж были свечи, а Тальт успел рассказать инкантатору свою историю. Однако название его страны
— Не нравится мне все это, Сильва, — Вир, наконец, прервал молчание, — Очень не нравится! История принца тебе ничего напоминает?
Ну, еще бы! Поменяй имена и события, и, пожалуйста, вот вам обстоятельства моего собственного появления в Виваде.
Я, как уже говорил, родился где-то в другом месте. Рос, работал, пристрастился к бортничеству, тем паче, что в моем родном селении занятие это считалось весьма почтенным. А с пчелками у меня установились самые приятельские отношения. Вместе с другими моими соплеменниками я ел, пил, спал, отбивался рогатиной, коль налетали кочевники, веселился в праздники, портил девок и пил хмельной взвар. И голодать приходилось в неурожайный год или ежели степняки нивы пожгут. И родных хоронил, зимним мором побитых. В общем, как все. И вот однажды, когда в очередной раз далеко-далеко зарыдал тревожный колокол на башне, я переоделся во все чистое, взял рогатину, да и вышел за частокол на привычное уж дело. Кочевники…
Колокол наш слышен издалека. Старики сказывали, что когда его отлили, то медь охлаждали слезами матерей, чьих сынов степные головорезы порубили, а дочерей в полон увели. Оттого он и не звонит, а как бы плачет навзрыд, по всей округе слышно. Возле колокола бесперечь находятся дозорные, в Мутную Степь смотрят. Чуть орда вдали покажется, сразу набат. И ни разу не было ложной тревоги. Степняки уж если пришли, то…
Встали мы тогда цепью, как предки рекомендовали. Кочевники налетают со свистом, с улюлюканьем, то ли нас пугают, то ли себе смелости добавить пытаются. Тут гляди в оба: прорвут цепь — начнется резня. С коня-то разрозненный пеший строй легко рубится. Или одно время взяли они в моду осаживать коней на расстоянии полета стрелы, и ну из луков пулять. Выбьют половину бойцов, с оставшимися — и саблями порубиться можно. Да только быстро их раскусили. Как натянут поводья, передняя цепь наша, что с рогатинами, ничком наземь хлоп! А со второй уж лучники стрелы мечут. А с ними степнякам тягаться трудно: наши луки-то поболе будут и лупят дальше. Стрелы тяжкие иной раз всадника с коня напрочь сносили.
И говорили ж предки, мол, не гонитесь за ордой, коли назад повернула. Уловка это. Поломаешь цепь, а в лощинке ихний запасной отряд тут как тут. Да молодые разве когда старших слушают? Вот и я попался, взыграла кровь, размахнулся, засадил кочевнику рогатину в спину. Так он с ней и поскакал. Помер уж, а с коня не спадает, прохвост. Ну, думаю, пропала моя рогатина, всего неделю как сработанная. Надо возвернуть, ладная рогатина была. С такой что на кочевника, что на мишку — все сподручно. Не зря же я ковалю за инструмент годовалого телка отдал. Коняка-то под мертвецом не шибко скачет, смекаю, догоню. И рванул вслед, благо ногами Господь не обидел, бывало, с волком тягался, не уступал. Только через овраг перескочил — вот они, голубчики, тут как тут. Окружили, камчами с коней порют, скалятся. Ну, изловчился, подпрыгнул, вцепился в одного, сдернул с седла, под себя подмял. Только успел шею свернуть, услыхал лишь, как хребет хрустнул. Тут и провалился во тьму кромешную — чем-то тяжким дали сзади по башке.
Очнулся — лежу на твердом, аж спина ноет. Оказалось потом — мостовая, камнем мощеная. Голова как набатный колокол гудит, перед глазами то ли пятна, то ли лица какие маячат. Напряг взор — мужик в странной одежде меня по щекам мордует.
— Сомлел, сынок, — слышу, — Ну, не мудрено, вон жара-то какая… Идти сможешь?
Поблагодарил я сердобольного, поднялся, покачался, снова чуть не завалился. Поддержал он меня под руку, повел куда-то. Как оказалось, к себе домой. Пока благодетель меня вдоль улицы почти что на себе волок, я ни на что внимания не обращал, уж больно все перед глазами плыло, да и тошнило изрядно. Это уж потом, как в башке полегчало, принялся на городскую жизнь таращиться да удивляться. И до сих пор не знаю, кто меня в сей город завез? И никто пока мне не подсказал, где та степь…
Через пару дней очухался, за ужином порассказал спасителю про жизнь свою, про кочевников, да про рогатину. Сильно он тогда инструментом моим пропавшим заинтересовался. Повел в конюшню, дал в руки вилы, мол, нету рогатины, но вот этим покажи, на что способен. А сам тонкое такое лезвие из-за пояса выметнул, только чехол в сторону отлетел. Ну, я не мудрствуя лукаво, вилы-то в него и кинул, постарался, правда, чуть выше макушки засветить. Но тот ловко крутанулся, ушел бы от удара, даже если б я ему в грудь трезубьем саданул. Не успел я и моргнуть, как спиной к стене оказался припертым, а острие кадык щекочет.