Руслан Вавренюк
Подноготная секса
Таким образом, в этом, как и в других отношениях, сексуальность не представляет собой чего-то исключительного, а символизируется в полном соответствии с общей логикой развития языка.
Вкушение — это искушение
Интересен вопрос и о связи сексуальности с едой. Мифологическое сознание связывает эти действия столь тесно, что во многих языках (в частности, африканских) понятия „вкушать“ и „совокупляться“ передаются одним и тем же словом.
Если давать этому факту психофизиологическое объяснение, то придется вспомнить сказанное выше о взаимосвязи оральных и сексуальных ощущений. Но здесь будет полезнее ассоциация еды с поддержанием жизни. Съеденная пища становится как бы частью человека. „Еда в представлении первобытного общества сливается с актами рождения и смерти, — отмечают исследователи. — В свою очередь, акты еды — смерти — производительности неразрывными узами связаны с окружающей природой“.
Когда все это приобретает сакральное (священное) [сакральный (от латинского sacer (sacri)) — священный, относящийся к религиозному культу и ритуалу; обрядовый — прим. авт.] значение (например, съедение тела предка или божества), возникают и специальные обряды совместной еды и питья как средства установления особенно близких отношений: с кем разделили пищу, тому нельзя причинить вред (древние обычаи гостеприимства и побратимства).
Если такая связь воспринимается как родственная, то, во избежание инцеста (кровосмешения), ее дополняет существующая у многих народов пищевая экзогамия. [Экзогамия (от греческих: exo — снаружи, вне + gamos — брак) — характерный для общинно-родового строя обычай, запрещающий браки внутри определенной общественной группы, например, рода. Прим. авт.] Это правило несовместимости пищевого общения с сексуальным: с кем вместе едят, на тех не женятся, а на ком женятся, с теми вместе не едят, во всяком случае, не должны это делать публично.
Сексуальная типология обществ
Отношение к сексуальности зависит от общих свойств образа жизни и культуры. Поскольку сексуальность тесно связана с продолжением рода, которое регулируется специальными институтами брака и семьи, внимание этнографов чаще приковано к
И факт остается фактом, нравится это кому-то или нет: наше отношение к сексуальности, в значительной степени, производно от нашего отношения к телу и эмоциям. Человек переживает и осознает свое тело и как „вместилище“, границу „Я“, с одной стороны, и как экспрессивное начало, средство самовыражения, с другой стороны. Повышенная озабоченность „закрытостью“, соблюдением телесных границ приводит к эмоциональной скованности и избыточному самоконтролю. Это проявляется и в культуре.
Но нам почему-то упорно забывают напоминать (в семье, в детскому саду, в школе, в средствах массовой информации, равно как и на улице), что древнейшее мифологическое сознание не стыдится естественных телесных отправлений, оно открыто кладет их в основу своих универсальных символов. Не составляют исключения и половые органы, которые весьма натуралистически и детально изображаются в наскальных рисунках и допотопных статуэтках. И так ли часто слышим мы: табуирование сексуальности почти всегда сочетается с настороженным отношением к наготе и всему телесному низу? Что-то здесь не так! Подводные течения?
Хотя сексуальные нормы обычно преподносятся как универсальные, выражающие волю богов, законы природы или интересы общества, за ними всегда скрываются отношения власти. Класс или социальная группа, накладывающая те или иные ограничения, получает возможность манипулировать поведением других людей, причем последние зачастую даже не осознают того, что они играют роль марионеток. Интересно и то, что к угнетенным иногда предъявляются более жесткие требования, чем те, на которые ориентируется господствующие слои. Низы видят это, говорят о „развращенности“ верхов и, тем не менее, продолжают ориентироваться на внушаемые заведомо фиктивные нормы. На то они и безвольные марионетки, чтобы послушно покоряться нитям, за которые дергают властные кукловоды.
Самый общий принцип классификации культур по типу их половой морали, принятый в этнографической литературе, — деление на антисексуальные (репрессивные, строгие) и просексуальные (пермиссивные, терпимые). Яркий пример антисексуальной морали — средневековое христианство, отождествлявшее сексуальность с грехом. Из современных „репрессивных“ примеров — маленькая ирландская крестьянская община Инишбег. Там, где такая установка реализуется наиболее жестко, половая жизнь в принципе ограничивается браком. Семьи здесь создаются родителями, без учета личных предпочтений жениха и невесты. Ухаживание отсутствует. Существует жесткое разделение мужчин и женщин в общественной жизни и в быту. Всякие разговоры на эротические темы, включая сексуальный юмор, запрещены или осуждаются. Даже в брачном союзе половые отношения ограничиваются.
Другой пример „строгой“ культуры — микронезийцы, населяющие острова Яп (в западной части Каролинских островов). Эти люди не считают секс грехом, но верят, что половая жизнь делает мужчин слабыми и восприимчивыми к опасным заболеваниям. Женщинам предписывается избегать сношений не только во время беременности, но и в течение нескольких лет (!) после рождения ребенка. Этнографы объясняют эти нормы печальным опытом контактов местного населения с европейцами, в частности, распространением венерических болезней. Однако такое „терапевтическое“ воздержание породило другую проблему, приведя островитян на грань вымирания.
Отрицательное отношение к сексуальности характерно и для традиционной культуры папуасов племени манус (острова Адмиралтейства), которые считают половую близость, даже между супругами, позорной и унизительной. У женщин половая жизнь вызывает отвращение, и они ее терпят только ради продолжения рода. Высокая половая возбудимость мужчин считается проявлением их животности и грубости, а внебрачные связи — преступлением и грехом!
Противоположный полюс (крайняя пермиссивность) представляют народы Полинезии. Сказать, что они лояльны к сексу — ничего не сказать! Сексуальность и эротизм здесь открыто поощряются и в мужчинах, и в женщинах. Половые проблемы не просто выражаются в песнях и танцах, но и свободно обсуждаются. Проявление сексуальности у молодежи считается нормальным, а ее же отсутствие — нездоровьем, и вызывает неподдельное беспокойство и нешуточную тревогу. Большое значение придается сексуальному удовлетворению в браке, но и внебрачные связи также допускаются.
Все же большинство человеческих обществ расположено, естественно, между этими полюсами.
Сексуальные табу
Вопреки традиционным представлениям об изначальном „зоологическом индивидуализме“ и бесконечных драках самцов из-за самок, уже у стадных животных существует, как мы видели, некая видовая „социосексуальная матрица“, регулирующая их поведение. В человеческом же обществе она и подавно имеется. Мы ее называем „сексуальной культурой“. Вариативные возможности этой „сексуальной матрицы“ ограничены, с одной стороны, нашей биологической природой, а с другой — нормативной культурой общества. Ее ядро составляют, естественно, запреты и ограничения, посредством которых общество унифицирует поведение своих членов. Культура не просто запрещает или разрешает те или иные проявления сексуальности, она определяет их социальную, этическую и эстетическую ценность. А эта дифференцировка — продукт длительного исторического развития. Поэтому культура содержит и положительные предписания, указывающие, как можно и должно себя вести. Их соблюдение обеспечивается не столько санкциями извне, сколько внутренними психологическими установками (чувства стыда, вины, эстетические чувства и т. п.).
Трудности изучения сексуальной культуры, как показал французский философ Мишель Фуко, усугубляются тем, что ее предписания всегда неоднородны и неоднозначны. Поэтому, изучая сексуальные табу (как и любые другие), необходимо учитывать, кем, кому, что, с кем, насколько и почему запрещено.
Запреты, касающиеся мужчин, могут не распространяться на женщин, и наоборот. Многие общества, осуждая мастурбацию взрослых, считают ее нормальной для детей и подростков. Сплошь и рядом различные нормативные предписания для разных слоев одного и того же общества. Запрещение каких-то поступков далеко не всегда совпадает с запрещением говорить о них. Но бывают и принципиально неназываемые (невербализуемые) отношения: их существование общеизвестно, но о них не принято говорить (табу слов) или можно говорить только намеками, посредством эвфемизмов. В то же время есть вещи, о которых дозволено говорить, но которых — Боже упаси! — нельзя делать. Эти поведенческие и словесные запреты всегда соотносятся с определенным контекстом. Так, в современном обществе не принято, чтобы дети и взрослые открыто обсуждали друг с другом свои сексуальные проблемы, со сверстниками же это вполне допустимо (и даже больше — естественно, поощряемо, желаемо и приветствуемо!).
Культура формирует также и эротический код. Хотя эрогенные зоны у человека обусловлены физиологически, разные народы придают им неодинаковую ценность. Например, у большинства африканских и европейских народов женская грудь считается важным эротическим объектом, а полинезийцы-мангаиа к ней равнодушны, полагая, что она может интересовать разве что только голодного младенца. Весьма различны и нормы половой стыдливости, причем не только количественно (одни народы закрывают тело больше, чем другие), но и качественно (что именно скрывается, или, наоборот, подчеркивается). В европейской культуре нового времени эротические интересы у детей считались „нездоровыми“ и всячески табуировались. У многих же других народов они считаются нормальными элементами полового воспитания. Например, у детей австралийских аборигенов йолнгу (Северная Австралия) имеется игра „ниги-ниги“, имитирующая половой акт, и взрослые не видят в ней ничего страшного. Генитальные игры считаются нормальными и у народов бала в Конго (Африка), полинезийцев Маркизских островов, жителей острова Пасхи, маори, лесу и многих других. Отношение к детской сексуальности обычно зависит от общей сексуальной терпимости.