Андрей Птичкин
Иллюзия
— Личность девушки нам неизвестна, как и автомобиль. Если есть необходимость, мы можем это выяснить. Впрочем, можем выяснить и то, где сейчас находится этот человек.
— Я не думаю, что нам это необходимо. Спасибо за прекрасную работу. Я выпишу к концу месяца премию всей группе. — Агент был доволен, что так все удачно получилось. В нем даже проснулась профессиональная гордость за своих воспитанников. — Не забудьте все-таки разузнать все об участниках готовившейся акции… на будущее.
Агент протянул руку и погладил собаку. Та вытянула морду и завиляла хвостом, слегка приподнимаясь от пола.
— Сейчас мы будем пить чай, — сказала Маня, расставляя чашки на подносе и раскладывая печенье на изящных тарелках, — аккуратность и чистота были ее главными козырями и, надо отдать ей должное, этим она могла покорить сердце любого мужчины.
— Наконец-то я на свободе, — тихо произнес я, ноздрями чувствуя пряный и терпкий аромат чая, который был настоян на зверобое или еще какой-то душистой траве, а быть может — даже с добавлением можжевельника.
— Ты знаешь, как я волновалась по дороге в город? Я ведь ни разу до этого не ездила по этому неизвестному мне пути. А еще больше я волновалась, когда ждала тебя возле ворот. Я все думала — те или не те ворота. Вокруг меня сновали, несмотря на глубокую ночь, какие-то подозрительные личности, — говорила Маня, двигаясь между кухонным столом и тем самым столом в углублении кухни, где они встретились за ужином в первый раз. Она была в элегантном красном платье в белую крапинку, которое она одела специально к ужину. — Все-таки скажи, как тебе так легко удалось выйти из больницы? — в третий раз повторяла свой вопрос Маня. Она слегка раскраснелась от вина, которое они выпили в изрядном количестве до этого, и никак не могла угомониться.
— Честно говоря, — отвечал я, растягивая слова, — я и сам не понял… — я не спешил с ответом, потому что я теперь, собственно, никуда не спешил. И мне казалось, что я тут теперь на своем месте. — Когда мы шли с моим стариканом, — так я называл в последнее время своего врача, — на нас напали двое людей, похожих на черных ворон. Они и одеты были исключительно во все черное. Самое интересное заключалось в том, что я не успел сообразить, что произошло, как оказался на улице, причем несколько в стороне от дороги, по которой неслась толпа народа. И я, как все, в свой пижаме двинулся потихонечку, нащупывая в кармане свой телефон. Вокруг была такая давка и суматоха, что никто не обращал на меня никакого внимания. Более того, мне кажется, что никто и не заметил моего исчезновения, по крайней мере, я об этом не беспокоюсь.
— А я что-то волнуюсь. Я всегда раньше беспокоилась, когда оставалась одна в доме на несколько дней, а теперь беспокоюсь за тебя, — с этими словами Маня запрыгнула мне на коленки, чтобы еще больше убедить меня в этом.
— Вряд ли кто найдет меня в такой глухомани, — отвечал я, растекаясь в кресле под дополнительной тяжестью. — Я мало вдумывался в смысл предложений своей новой хозяйки, а больше предавался тому волшебству, в котором я неожиданно оказался. На такое чудо я даже не надеялся. Еще недавно я был при смерти, а теперь — в загадочном плену обворожительного существа, которое прижималось ко мне всеми своими формами.
— Да ты меня опять не слушаешь! — воскликнула Маня, прижимаясь губами к моему уху. — Я тебя спрашиваю, ты больше не уедешь от меня, правда?
— Конечно, — не задумываясь, отвечал я, потому что не сомневался в этом.
Правда, для приличия я все-таки спросил после длинного и нежного поцелуя, когда приедет Андрей. После чего Маня слезла с моих коленок, сделала гримасу и ответила, что никогда. Я, конечно, очень усомнился в этом утверждении, но главное для себя я услышал и понял. Мы будем вместе, потому что планеты и звезды кружились вокруг нас, потому что только они могли определять наш жизненный путь.
Такой ужасной ночи Арнольд не помнил давно. Он силился припомнить самое отвратительное и плохое в своей жизни. И никак не мог осознать, что такого напряженного и ужасного состояния ему испытывать еще не приходилось. Самое ужасное заключалось в том, что он никак не мог понять, за что его наказывает бог. Он и раньше проделывал такие вещи, но никогда, никогда не попадал в такое затруднение. В четыре часа утра он был сильно пьян, но все еще соображал, что все теперь заключено в телефонной трубке, которая лежала на тумбочке возле кровати, и которая казалась ему то чертом, то маленьким уродцем. Клавиши поблескивали иногда, отражая свет фонарей, проникающий через окна дома, и Арнольду казалось, что маленький уродец специально хочет позлить его, открывая то левый, то правый глаз.
Под утро Арнольда одолел непродолжительный сон, после чего он проснулся и стал громить дом, начиная с первого этажа. Охваченная ужасом, Ольга в страхе металась по своей спальне, не зная, что предпринять. У нее из головы не выходил Григорий и ее телефон, который Григорию зачем-то понадобился. Она заснула после полуночи, и теперь в шесть утра до нее доносился шум разбитой посуды и мебели. Через некоторое время шум стал стихать, и Ольга решила посмотреть, что же произошло внизу.
Еще спускаясь с лестницы, Ольга заметила чудовищный беспорядок, который творился внизу. Повсюду валялись осколки посуды и различные части мебели. Люстра качалась на крючке и, казалось, вот-вот готова была упасть вниз и дополнить эту ужасающую картину хаоса. Сам Арнольд казался отрешенным. Ольге в какой-то момент даже стало жаль его. Но она страшилась очередного грозного припадка ярости и стояла в замешательстве. Только сейчас до нее дошло, что произошло нечто ужасное. В то же время она понимала, что ничего сейчас не сможет добиться от мужа. Она в халате вышла на крыльцо своего нового дома и долго смотрела на луну. Луна то показывалась, то вновь скрывалась за черными облаками.
Так Ольга стояла, ожидая, что кто-нибудь поможет ей в эту минуту. Она была в полном недоумении по поводу всего произошедшего с ней и, тем более, с Арнольдом. Она стояла до тех пор, пока ее руки и ноги не онемели от холода. Тогда она нерешительно вернулась в дом. За столом в гостиной Арнольда уже не было. Стояла зловещая тишина, и Ольге стало страшно. Как жить дальше? „Что я буду делать завтра, когда проснусь?“ Она поднялась в свою спальню и увидела Арнольда, лежащего на полу. Она испуганно нагнулась к нему и почувствовала сильный запах спирта, который исходил от его лица. Глаза его были закрыты, и слышалось тяжелое дыхание. Он спал, как загнанный зверь, который чудом уцелел от погони и теперь укрылся в укромном убежище. Ольга села на край кровати и долго сидела, пока силы окончательно не оставили ее. Тогда она упала в мягкие шелковые одеяла и замерла до утра.
Он шел вперед и только вперед, не останавливаясь. Нет, теперь он не шел, а почти летел, иногда поднимаясь вместе с воздушным потоком, а иногда стремительно падая вниз. Он удивился сам себе, когда это случилось в первый раз. Он просто шел по земле. Он шел так быстро, что иногда подлетал на высоких кочках и перелетал на расстояние нескольких метров. И в один прекрасный день, когда дул сильный ветер, он развил такую скорость, что, оторвавшись однажды от земли, он понял, что земное тяготение не имеет теперь власти над ним, как раньше, до того, как он каждый раз ощущал под ногами твердую поверхность.
Он не летел, как птица, скорее был похож на планер или дирижабль, который мог парить под облаками относительно продолжительное время. Он не отдавал себе отчета, что послужило толчком к такой перемене в выборе движения. Он знал, что цель была достигнута, причем, если бы его спросили, в какой именно момент, он затруднился бы ответить. Но внутренне он весь был собран, и душа его ликовала радостно и счастливо, как бывает в редкие минуты воодушевления. Вместе с тем, он был уверен в себе и спокоен. Он двигался вперед, не боясь теперь опоздать, потому что опоздать он больше не мог, потому что он был теперь везде и всегда.
Но иногда ему становилось грустно. Особенно, когда облака становились серыми и тяжелыми и закрывали светло-синее небо. Тогда он устраивался прямо над облаком и много думал. Ему всегда было о чем подумать. И когда ему становилось как-то не по себе, он доставал из-за пазухи тетрадь, ту самую, серо-желтую тетрадь и начинал читать с того места, на котором остановился в прошлый раз. Бывали моменты, и он не считал это душевной слабостью или малодушием, когда из его глаз начинали литься слезы. Иногда они только капали, осыпая землю мелкой росой, а иногда лились настоящей рекой или даже водопадом. Тогда на землю лился благодатный поток чистой воды, после чего ему становилось много легче.
Наутро снова светило солнце и он улыбался.
А что случилось с домом? Где тот дом, куда он так стремился? Если бы его спросили об этом, он бы засмеялся в ответ. Все небо было его домом, в котором было больше света, чем во всех домах, вместе взятых.