Андрей Птичкин
Иллюзия
— Хорошо, — потер руки генерал, — объявляю вам благодарность. Кстати, в каком вы чине?
— Лейтенант, товарищ генерал.
— Будете капитаном. В следующий раз не забудьте постучаться, когда будете входить, и прочее по уставу.
— Есть, товарищ генерал. Разрешите идти?
— Идите. А вас, товарищ градоначальник, я попрошу остаться!
Арнольд проснулся, как всегда, ранним утром. За окном, как и вчера, пели птицы, несмотря на холодный, пронизывающий ветер. Воробьи, растопырив свои перья, с трудом удерживались на раскачивающихся ветках лип, покрытых толстым слоем снега. Теснясь на городской улице, они чирикали о чем-то своем. Светило яркое осеннее солнце, что не очень гармонировало с настроением Арнольда. Он даже не посмотрел в окно и не заметил, как изменилась природа.
Арнольд был недоволен собой. Арнольд был всегда чем-то недоволен. Но он знал, что это сейчас пройдет. С ним в кровати лежала красивая обнаженная женщина. Она еще спала, пребывая в далеких неземных странах. Она лежала спиной к Арнольду, и он мог видеть красиво очерченный силуэт ее бедер и ног, не покрытых одеялами. Он пойдет на кухню, сварит себе и, может быть, Кате, чашечку кофе. Может, принесет ей в постель, а, может, выпьет в одиночестве на кухне, и дневная суета заслонит тревогу за Ольгу.
Так он и сделал. Вчера вечером, вернувшись с Катериной из ресторана, он не успел рассмотреть квартиру, где она остановилась. Еще он так и не успел спросить, зачем она переехала сюда. Впрочем, сейчас это ему становилось все понятнее и понятнее. Приятно растянувшись, он сидел в домашнем халате в удобном кресле и потягивал кофе в одиночестве. Сегодня у него был выходной, поэтому вчера он позволил себе расслабиться. „Все-таки надо съездить домой и узнать, что же произошло…“ — размышлял он, но со сборами не очень спешил. Выпив чашечку, он достал любимые сигары, только отрезать кончик было нечем. Он потянулся за ножом, который лежал на столе, но дотянулся только до кончика рукоятки. Нож упал и загремел на плиточном полу. Через минуту появилась Катя. Закутанная в полотенце, она была очень соблазнительна. Она уселась Арнольду на колени широкими бедрами и уперлась теплой грудью почти ему в шею. Арнольд свободной рукой обнял ее за талию и так оставался некоторое время с чувством удовлетворенного самолюбия от обладания роскошной женщиной. Еще он думал о том, почему раньше он не замечал в Катерине, насколько она женственна и прекрасна, насколько с ней все просто и естественно.
Он встал на ноги и удивился произошедшей с ним перемене. Так все в природе, медленно протекая, вдруг разрешается, формируясь в законченной форме. Мы не замечаем, как появляется бутон цветка или зреют плоды. Но вдруг, в какой-то момент ты замечаешь, что цветок распустился и стал настоящим законченным творением природы, а
Он удивился, что ноги его уже не чувствуют боли… Хотя нет, боль еще оставалась, но стоять на ногах он уже мог. Он неуверенно вышел из бани и увидел Мышелова. Ему рассказали, что это он нашел его в овраге. Мышелов радостно взвизгнул и помчался навстречу. Бежать по снегу ему было непривычно, и он припрыгивал, как заяц, отчего было смешно. Он потрепал собаку по голове и присел на ступеньках, огляделся вокруг.
Природа ослепила его своей белизной. На крышах деревенских домов, на проводах, столбах и дровах, траве — везде лежал снег. Он взял горсть снега с земли и подул. Горячее дыхание спалило сразу несколько снежинок, похожих на застывшие манекены. Но они не исчезли, только растаяли и мелкими каплями упали на землю.
Сейчас в доме никого не было, и он был очень рад этому. Будет время собраться с мыслями перед дальней дорогой. Он не ждал, что хоть кто-то его возвратит. Этот вопрос был для него решенным. Это был вовсе не вопрос. Это была его Идея. В этом заключался смысл его существования.
На дворе было уже прохладно, но он был рад холодному воздуху после спертого, пропитанного травами, банного духа. Солнце светило, и он повернул голову так, чтобы его теплые лучи попадали на все лицо. Ему вдруг захотелось есть и вспомнились народные гуляния, на которых он столько съел, что потом его организм не принимал ничего целый день.
Три дня назад, когда еще он не мог самостоятельно передвигаться, два здоровенных мужика принесли его, на себе, на берег спокойной реки, по берегам которой он брел так часто, и посадили посреди невысокого холма, стоящего чуть в стороне от поляны, где уже собирался народ. Нельзя сказать, чтобы на этот праздник сходилась вся деревня, но большая ее часть — это точно. Он так и не узнал, за что ему оказали такую честь, может, хотели похвастаться перед гостем, а, может, хозяин дома, в котором он жил, был не последним человеком в деревне.
Пока подтянулись последние, первые были уже навеселе. Самый разгар праздника наступил после захода солнца. Это было сигналом. Как только последние его лучи в последний раз коснулись линии горизонта, радостные вопли огласили реку и лес вокруг. Поначалу все шло организованно и чинно, но потом скатилось к анархии и беспорядку. Мужики постарше вели себя более достойно. Они в основном пили самогон и горланили различные песни. Молодежь вскоре уединилась в некоторой стороне, и у них началось что-то вроде игр. Это были догонялки, но почему-то по двое. Девушки сидели верхом на парнях и гонялись за убегающими парами. Нередко наездницы падали, и в этот момент берег оглашался победным криком парней. Падали обычно те, которые были пойманы. Обычно догоняющие хватались за что придется, и потому многие девушки были в ободранных платьях, а половина вовсе без них. Но это не могло остановить игру, а тем более, потом все пошли купаться голышом, потому что костер вскоре погас, а там, в темной реке при свете луны все равно ничего не было видно.
Такого отчаянного веселья он не наблюдал давным-давно. Дело было не в играх, а в том, что они веселились по-настоящему, а он не мог этого. Он пребывал в каком-то отрешенном состоянии настолько продолжительное время, что забыл, что это — веселиться.
Ему приносили и самогон, и вареное пиво. От самогона его пробил такой аппетит, что он наелся соленой свинины с хлебом и луком до отвала, но чувство сытости принесло лишь удовлетворение для тела, но не для души. Затем наступило порядочное опьянение, и все происходящее стало не совсем реальным.
Особенно завораживающими были танцы, где, как положено, танцевали все в общем кругу, а самые отчаянные и бесшабашные вырывались в центр круга и выделывали акробатические номера. Но когда местный композитор играл на гармони что-то вроде бального танца, то в кругу танцевали сразу несколько пар. Их движения шли не от последовательности определенных па, но, скорее, подсознательно следовали внутренней свободе движения рук и ног в такт музыкальному ритму.
Он не заметил, как сам оказался в кругу танцующих. Он только услышал громкие крики вокруг, огласившие берег. Он сам не понял, что встал, наконец, на ноги. Мало того, он даже пытался сделать несколько танцевальных движений, только не смог оценить, насколько они получились.
Пока костер не погас совсем, он видел, как в прибрежных кустах молодой парень обнимал и целовал совсем молодую девушку, а та визжала от восторга, но вместе с тем пыталась еще и сопротивляться. Она разжимала своими тонюсенькими ручками его сжатые локти, локти разжимались, и она чувствовала, что вырвалась на свободу и сможет от него убежать, но затем руки сжимались опять, и она вновь пропадала в его объятиях.
На какое-то мгновение он сам ощутил себя на месте этого мужчины, но какая-то раздвоенность помешала ему цельно представить себя на его месте. Казалось, что просто он не может сосредоточиться в полной мере в допущенном именно ему объеме жизненного пространства. Не потому, что сейчас у него болели ноги, и он не мог встать и пойти. Не потому, что он был немного не в себе. Но почему, он не знал. Он не знал этого давно. Он думал об этом постоянно. Он думал об этом, когда брел вдоль дорог и полей, когда купался в прибрежных водах рек, по берегам которых шел. Он думал об этом даже тогда, когда спал. Те минуты, чаще всего это происходило во сне, когда он казался сам себе цельным, когда душа и тело жили одной жизнью, были самыми счастливыми в его жизни. Поэтому он представлял себе, как счастливы в эти минуты орущие бабы, спасающиеся бегством, и агрессивные мужики, стремящиеся в погоне за ними обогнать друг друга.
Он представлял себе, как можно заслушаться народной песней, которых сегодня он слышал во множестве, когда в хоре голосов, летящих прямо к звездам в ночной пустоте, выделяется самый мощный и свободный. И в душе вместе с ним рождается непонятная и неведомая жизненная сила. Будто вместе с хором ты становишься не тем, кто есть, но кем-то другим, лучше и светлее. Вместе с хором ты проживаешь снова и снова часть прожитой жизни, которую ты воспринимаешь теперь по-другому. Ты заглядываешь в мир, где никогда не был, но обязательно там окажешься.