Андрей Птичкин
Иллюзия
Часом раньше или чуть больше муж Ольги, приехав домой и не застав ни Ольги, ни Кати, был очень удивлен. Он приехал очень раздраженный и ходил по комнате, раскидывая, где попало, свои вещи. Потом сварил себе кофе. Прошло какое-то время, и он затих. „В самом деле, чего это я завелся?“ — размышлял он, сделал несколько глотков сваренного из намолотых зерен, черного кофе из черной чашки и уставился в окно. За окном кружились легкие снежинки. Улицы были пустынны, не считая старушек, бредущих неизвестно куда и зачем. Вот пролетел, так быстро он старался идти, какой-то черный человек в черных очках и почему-то посмотрел на него в окно. Конечно, он не увидел его в окне. „Ну и что? Так и я делаю иногда, когда хожу по улицам и смотрю в чужие окна“, — подумал он, на секунду исключив тот факт, что забыл уже, когда ходил пешком по городу. Только он закурил сигару, как в дверь постучали.
„Звонок же есть“, — про себя заметил он и, немного покачиваясь после дальней дороги под собственным весом, пошел открывать дверь. За дверью он узнал того человека в черных очках и черной одежде. Несколько секунд ушло у него на изучение внешнего облика этого странного субъекта.
— Доброе утро, — без всякой интонации произнес субъект. — Если это возможно, я бы хотел поговорить с Ольгой.
— О чем же? — поинтересовался муж.
— Мне нужно передать ей одно важное сообщение, — со служебным достоинством он подчеркнул слово „важное“.
— Ольги нет, — ответил на второй вопрос незнакомца муж, потеряв теперь всякий к нему интерес. Он собирался зажечь потухшую сигару, но не мог найти, где оставил спички.
Субъект решил, что его непременно обманывают или скрывают Ольгу, и снова заговорил.
— Дело не терпит отлагательства. Надеюсь, вы это понимаете? — начал, было, незнакомец, но тут же осекся, увидев недружелюбное выражение глаз мужа.
Тот, было, раскурил сигару, затянулся, развалился в кресле, но снова заинтересовался происходящим.
— Что за дело в столь ранний час? Может, я могу чем-то помочь? — спросил он.
На беду, в этот момент в дверь почти вбежал субъект № 2, такой же черный и в таких же очках. У него были черные волосы, но с сединой, и оттого они казались пепельными. Орлиный нос придавал его лицу выражение непреодолимой целеустремленности. Не будучи посвященным в разговор, он сразу же заговорил, обращаясь к обоим присутствующим сразу:
— Велели срочно доставить, — тут он замялся, — в шесть вечера, — добавил он, понимая, что оказался в неловком положении.
Муж никак не отреагировал, только поправил левой рукой золотую цепь на шее. Тем временем субъект № 2 окончательно для себя решил, что Ольга здесь.
— Нам очень нужно поставить ее в известность, — пытался выразиться субъект с орлиным носом более определенно и настойчиво. Он даже шагнул в направлении кресла, в котором сидел муж.
— Куда это вы в грязной обуви? — муж не привык к такому обращению и начинал вскипать.
Но орлиный нос не мог уже остановиться, и решил обследовать помещение на предмет того, где же может прятаться Ольга.
— Я вам этого не разрешал, — муж смотрел то на одного, то на другого и снова встал, преградив дорогу орлиному носу.
Увидев перед собой огромную грудь в полосатой футболке, „орлиный нос“ несколько опешил, но тут же сообразил, что ему оказали сопротивление, и прибег к своему излюбленному средству. Он достал наган, маленький и аккуратный, и прямо направил его в живот мужу. Муж несколько отпрянул. Затем, недолго думая, взял за запястье руку „орлиного носа“, отвернул в сторону, а затем вверх, и „орлиный нос“ повис в воздухе на несколько секунд. Затем рука его быстро освободилась от пистолета. Следующим действием мужа был удар в живот и челюсть. Субъект № 2 остался на том же месте. Когда субъект № 1 пытался встать на его защиту, было уже поздно. Муж взял его в охапку и сбросил по лестничной площадке. Половицы неприятно задрожали, провожая ускользающее тело вниз до входной двери. Затем за ним последовал второй. Через минуту вышел муж, прошел, не глядя, мимо неподвижных тел, сел в машину и быстро уехал.
Когда Ольга вошла в комнату, в ней уже никого не было. Некоторый беспорядок бросался в глаза, но в целом все было на месте. Ольга поняла, что что-то произошло. Она почувствовала надвигающуюся грозу. А ведь совсем недавно ничто не предвещало каких-нибудь осложнений.
Был теплый день бабьего лета, светило доброе осеннее солнце, предоставляя всему живому в последний раз перед долгими ненастными вечерами насладиться его яркими и теплыми красками. Они подолгу сидели с Гришей в том самом сквере, куда он заходил раньше и просиживал часами один. Совсем недавно им было хорошо и легко. Они не задумывались над будущим и не строили планов. Они
Я не знал, что в этот день, именно в этот час, конец рабочего дня, я был уже не просто Григорием, но был еще подозреваемым № 1. Точнее, я так и не узнал этого и позже. Самое интересное, в чем я оказался виноват, осталось для меня загадкой навсегда. Может, в последних записках своего дневника я пытался выразить суть происходящего со мной в последнее время. Не знаю. Какой-то злой рок стал преследовать меня. Может быть, спустя какое-то время я бы смог разобраться в причинах и следствиях, но как раз времени у меня уже не было. Косвенно я предполагал, что виной всему — Ольга, вернее началось все со встречи с ней. Как бы то ни было, но был известен мой домашний адрес, номер телефона, моя краткая автобиография и даже место проживания моих родителей и тому подобное. Оказывается, было выделено несколько тайных агентов для слежки за мной днем и ночью. А один из них круглые сутки должен был проводить у подъезда моего дома.
И тем не менее, я шел по улице в тайной надежде увидеть Ольгу. Я шел обычной своей дорогой, не замечая прохожих. Подходя к подъезду, я увидел на скамейке своего соседа. Сосед, как всегда, был пьян, потому что начинал пить с утра, и к вечеру был уже ни на что не годен. Рядом с ним на лавочке сидел еще кто-то. Только так я мог описать безликую внешность этого господина. Он был совершенно трезв и не мог пить с моим соседом в этот вечер.
„Странные какие-то друзья у Федора“, — подумал я про себя.
Я поднялся к себе. Дверь открылась, как обычно. Я прошел к себе в комнату. Привычным взглядом я нашел на полке свою потрепанную тетрадь-дневник и набрал другой рукой номер телефона. Раздались протяжные гудки — пять или шесть, на протяжении которых я начинал беспокоиться и думать, куда могла пойти Ольга в семь часов вечера. Я устал держать телефонную трубку и направился в свое любимое кресло, по пути захватив свой дневник. Теперь я стал вносить туда записи много чаще и более развернуто, нежели раньше. Он стал моим другом, моим вторым „я“. Я делился с ним всем, что было у меня на душе. Но больше пяти-шести предложений дело обычно не шло. В этот час я исписал целую страницу и неприятно заметил для себя, что я очень встревожен и напуган, чему виной последние события… События, которым я по-прежнему не мог найти объяснений. Кончив писать, я перевернул страничку назад, где неделю, может, две назад мой слог искрился счастьем и радостью, переполнявшими меня тогда. Я кончил читать и позвонил еще. На этот раз я положил трубку на четвертом гудке и закурил.
„Страшный дядька“ сидел на своем месте и курил сигару. Он был несколько подавлен. Прошлой ночью он плохо спал и много думал. Совсем скоро должен был приехать тот господин в высоком чине, из-за которого началась эта дополнительная нагрузка на него и его подчиненных. Только что он изучил до мельчайших подробностей бумаги, которые лежали у него на столе. Все они были документами или их копиями, в которых упоминался некий Григорий Александрович. Ничего необычного для человека в этой личности „страшный дядька“ не нашел. Но дело, конечно, было не в нем. Конечно, во всем опять виновата Ольга. Он предупреждал ее раньше неоднократно, стараясь одновременно уменьшить меру своей ответственности. Все равно, он чувствовал свою вину перед ней. Все это тянулось из прошлого, и она, к тому же, была частью его самого.
Может, все было не так уж и плохо, если бы не письмо. Письмо Ольги он еще не успел прочитать, оставив его напоследок. Датировалось оно 20 ноября сего года. Он догадывался, о чем шла речь, и это больше всего его беспокоило. Если дело обстоит именно так, а он предполагал наихудший вариант, то может дойти до того, что дело передадут в более высокие инстанции, где он не сможет помочь ни Ольге, ни даже себе.
Вот за такими невеселыми мыслями застала его Ольга. Было две минуты седьмого. Оказывается, она прошла в свой кабинет и тихо сидела в сторонке, не решаясь заговорить первой.