Андрей Птичкин
Иллюзия
Иногда заходили знакомые — хозяин с братьями. Спрашивали только: „Как самочувствие?“ В медицинском смысле хозяин полностью доверился дочери и не осматривал пациента.
Но иногда его очень тревожило, что он так давно лежит здесь, в то время как он давно должен быть там, в том доме. Кто-то непременно ждет его, кому-то, несомненно, нужна его помощь. Тогда он вылезал
Ольга никак не могла опомниться. После такой сумасшедшей ночи — такое сумасшедшее утро. Все, что угодно, но этого она не ожидала. Она упорхнула в неизвестность неожиданно для себя, выходя из кафе. Она сделала это инстинктивно, полагаясь на женское чутье и острое ощущение опасности. Она понимала, что бросает Гришу, но в то же время, если бы она была с ним, их непременно поймали бы обоих. Она могла попробовать подняться с ним в воздух или проскользнуть через узкие щели ограды, тянущейся вдоль улицы, но в такой обстановке сосредоточиться было очень трудно. Рисковать было опасно. Впрочем, обо всем этом она подумала уже потом, в более спокойной обстановке.
Что же ей теперь делать? Она согласилась на предложение „дядьки“, но не успела. Вернее, поторопился „дядька“, но он найдет объяснение тому, что не сдержал слова. Было только утро, а ответ должен был прозвучать в 6 вечера.
„Не надо было встречаться с Гришей до встречи с „дядькой“, — наконец трезвые мысли посетили ее голову. — Теперь Гриша погиб. А если он еще жив, что он будет думать обо мне? Я хотела спасти его, а получилось, что я подставила его. Но что еще более ужасно — он даже не представляет себе настоящее положение дел. Нет, он подумает, что я разлюбила и бросила его. А на самом деле?“
Мысли пошли по второму кругу и вновь встал вопрос: „Что делать?“ Идти домой не хотелось и было страшно. Прятаться было негде, да и может дойти до преследования со стороны агентов „дядьки“, тогда будет еще хуже. Она вышла из своего убежища и направилась в сторону страшного дома.
* * *
Дядька никого не принимал. После отданного распоряжения он мучился угрызениями совести и беспокоился за жизнь Ольги. Эти вечно пьяные переодетые милицейские бандиты… Они могли пристрелить кого угодно. Он даже не надеялся, что его задание будет выполнено, лишь бы не перестреляли лишних.
— К вам посетитель, — строгим голосом доложила Сара.
„Дядька“ посмотрел, как она закрыла за собою дверь, и невольно поежился, оценив, какую большую площадь занимает на ее теле непокрытая одеждой кожа.
Ольга зашла очень тихо. Тем не менее „дядька“ заметил некоторую скрытую враждебность в ее походке. Двигалась она несколько резковато, что портило ее обычно красивую женственную походку.
— Вы не сдержали слово! — начала Ольга первой, потому что это было единственной возможностью для наступления, потому что дальше придется только отступать.
— Неужели? — „Дядька“ с удивлением посмотрел в ее глаза. На них уже навернулись первые слезы.
— Мне нужно было просто поговорить с ним, перед тем, как сообщить ответ, — сказала Ольга на немой „дядькин“ вопрос. Как мне осточертели ваши никому не нужные правила…
Дядька отчасти был с нею согласен, но он был старше и мудрее ее. К тому же не он придумал эти правила.
— Может, это и к лучшему. Не нужно будет принимать мучительных решений.
От этого вывода Ольге лучше не стало. Она плакала навзрыд, так что бесполезно было уже ее успокаивать.
— Так что же с ним теперь будет? — попыталась она выговорить сквозь слезы мучающий ее вопрос.
— Я не знаю, — солгал „дядька“.
— Вы врете, я знаю, что вы врете! Это вы отдали распоряжение своим молодчикам! Я не отстану, пока не узнаю всю правду.
„Всю правду“, — задумался про себя „дядька“.
Правду, хоть ее часть. Много бы он отдал в свое время за нее. В его понимании правда стала слишком абстрактным понятием, чтобы оперировать ею в разговоре. „Правды вообще нет“, — заключил бы он, но все-таки хотелось верить в какую-то свою правду.
— Хорошо! — сказала Ольга, упокаиваясь и впадая после бурной истерики в холодное оцепенение, — я не оставлю вас в покое, пока не увижу постановление за вашей подписью, в котором сообщается о прекращении каких бы то ни было преследований в отношении Григория.
— Так вы даете слово, что не будете с ним встречаться? — „дядька“ решил сделать козырный ход, зная наперед, что такого постановления не подпишет, хотя бы потому, что нужны еще две подписи высших лиц, кроме того, не сегодня-завтра приедет господин из верховного начальства, который будет визировать все бумаги секретного ведомства.
— Я согласна, — не зная, что творит, произнесла Ольга в надежде, что хоть это ее желание сбудется.
„Дядька“ медлил. Врать ужасно не хотелось. Еще больше не хотелось всяческих неприятностей. Было жаль Ольгу. Он понял, что ничего не скажет ей сейчас.
— Я позвоню, — сказал он приглушенно и сдержанно.
Он нажал на кнопку аппарата.
— Сара, проводи, пожалуйста!
Оцепеневшая Ольга поднялась и пошла тем же путем, каким выходила вчера. Шансов у нее практически не оставалось, а еще вчера она надеялась договориться.
Холодный ветер с мокрым снегом провожал ее всю дорогу до дома, потому что идти ей было больше некуда.
— Я знаю ее только с хорошей стороны. Но откуда такая самоуверенность? Как будто кроме ее мнения не существует других точек зрения, — Катя говорила о подруге Арнольду.
Тот молча попивал коктейль, думая, что поступает не очень хорошо, оставляя Ольгу дома, тем более, что он так и не сумел встретиться с ней за весь день. Отчасти, не более того, он был согласен с выводами Кати о его жене, но насчет самоуверенности — это еще как сказать. Невооруженным взглядом видно, что должной самооценки не хватает, прежде всего, ей самой. Арнольд был настроен более романтично и ожидал любовного приключения, а не собирался выслушивать женские сплетни, тем более насчет жены. Хотя, знает ли он ее настолько, чтобы судить о ней? Ему захотелось сейчас ее увидеть, но тут Катерина переменила вдруг тему, и глазки ее засияли женским обольщением, спина выпрямилась, и высокая грудь приняла горделивую осанку.
— Ты мне очень нравишься, — легко сказала она, помешивая трубочкой кусочки льда в своем стакане.
— Спасибо, — только и смог ответить Арнольд. Несмотря на резкий переход в разговоре, он не потерял душевного равновесия, и продолжил трезво следить за игрой своей спутницы.
— Давай поедем ко мне, — предложила она с наигранной робостью, отводя глаза в свой стакан. Честно говоря, она совсем не знала, как же он поступит.
Арнольд, как настоящий мужчина, отказать не мог, тем более, что все равно придется ее отвозить. По пути к машине они несколько раз целовались.
Теперь он ехал по короткой дороге. Проезжая мимо дома, он поехал медленнее и посмотрел — горит ли в окнах свет. Свет не горел. Катя посмотрела на Арнольда недвусмысленным взглядом и положила свою изящную ручку на его правое колено.
Я проснулся от холода. Меня бил озноб. По замерзшему телу я мог предположить, что знобило меня давно. В вагоне никого не было, кроме парня в очках, который наливал мне водки. Сначала я пробовал его разбудить, но это оказалось бесполезным. По некоторым признакам внешнего вида спящего было видно, что это пытались сделать до меня многие. Под сиденьем стояла чудом уцелевшая недопитая бутылка водки. Тут я заметил, что во рту у меня пересохло. Я сделал несколько глотков. Водка растворилась в организме, придав силы. Тогда уже я распрямился, не выпуская пока из рук бутылки, и посмотрел в черное окно. Странно, но оно уже не было черным. Вообще, окно по-прежнему оставалось прозрачным, только на улице было белым-бело, как в сказке. Я сделал еще два глотка и понял, что наступила зима. Может, это был не первый снег, а второй, который бывает ровно через месяц спустя после первого? Тогда наступление зимы подтверждается еще больше. Я вгляделся повнимательнее, оценивая толщину снежного покрова. Такой вряд ли растает. Но, с другой стороны, только ноябрь…
Несколько взбодрясь, я вышел из вагона. Как ни странно, на платформе никого не было, и я посмотрел вдаль, откуда могли идти поезда навстречу нашей электричке. В тот момент там загорелся желтый свет, с трудом пробивающийся через размытую стену снега. „Поезд“, — очарованно произнес я вслух, пугаясь звука собственного голоса. „Поезд со станции Зима“, — оказывается, я вспомнил песню, сочиненную одним моим старейшим другом-музыкантом. Я почувствовал в себе вдохновение тоже сочинить что-нибудь такое культовое. Поезд пронесся мимо, даже не посмотрев на меня. Не знаю почему, но этот поезд поднял мне настроение. Он принес что-то торжественное, что-то божественное, перемешанное с реальной жизнью в правильной пропорции. Я стоял и долго смотрел ему вслед, пока мог различать какое-то движение.