Андрей Птичкин
Иллюзия
„Свет, в окнах — зима, спят большие дома“, — с этих слов начиналась песня. Это соответствовало окружающей обстановке и моему лирическому настроению. Это было замечательно, это было стильно и мощно. Я хотел поделиться своим впечатлением с Борисом, но тот, облокотившись на стол, спал и ничего уже не слышал.
Божественную музыку, которая неслась откуда-то снизу и издалека, нарушал только звон тарелок и столовых приборов. Маня неутомимо носилась между столами, собирая стаканы и тарелки. Если бы я огляделся вокруг, то заметил бы, что примеру моего соседа последовали уже многие гости.
Дальнейшие события запомнились мне не столь ярко. Помню, что после окончания концерта мы что-то горячо обсуждали с лидером группы. Я открыл тайну, что их концерт слушал сам Гребенщиков, которому понравились некоторые вещи. Сам он снова куда-то делся. Точно помню, что когда я вставал из-за стола, его уже не было. Главный музыкант, не понимая, что я все-таки имею в виду живого человека, все твердил мне, в чем разница в их творчестве. Мы сидели с ним и курили на перилах высокого крыльца на втором этаже, и я все думал, как бы мне не упасть оттуда.
Затем что-то случилось, я оказался в укромной комнате, в которой я еще ни разу не был, и ласковый женский голос советовал мне раздеться и ложиться спать. Я послушно упал в белоснежные простыни и тотчас провалился в забытье. Я видел себя летящим в воздухе, окруженным тысячами глаз, которые были всего лишь искрами, появляющимися на теле кристалликов льда в момент соприкосновения со светом.
Но что казалось еще более нереальным, это запечатленный мною неземной образ женского полуобнаженного тела, склонившегося надо мной. Стоит протянуть мне руку, и все прелести неземной красоты достанутся мне и только мне, но тело, налитое свинцом, отказывается повиноваться. События вечера и ночи, выстраиваясь в непонятную очередь, проносятся мимо меня, осыпая снежными узорами беспробудного сна.
Часть 4
Глава 1
Путь к покою
Чтобы тебя поняли, мало рассказать о предмете, тебя занимающем. Надо, чтобы твой слушатель почувствовал себя на твоем месте, чтобы он на некоторое время оказался в таком положении, в каком находишься или находился ты. Задача эта практически невыполнима. То есть, задача невыполнима на все сто. Но, как всякое решение, все-таки воплощенное в жизни, эта задача осуществима в какой-то ее части.
Так и мои дневниковые записи. Они предназначались для вымышленного читателя, которого нет на самом деле, но он является всякий раз, когда я начинаю писать. Он присутствует в самом неожиданном месте, где бы я ни оказался. Если бы его не существовало вовсе, мне ничего не оставалось бы, как писать мемуары, которые я читал бы всякий раз, когда забывал, что же со мной происходило неделю, месяц, а может, год назад. Лишенные чувственных красок, мои записи превратились бы в груду ненужных, никому не интересных фактов из моей жизни.
Не верьте тому, кто говорит, что он пишет или сочиняет музыку лишь для себя. Если он даже не стремится продать свое произведение, это не означает, что творение его не предназначено для кого-то еще. В конечном счете, если это даже не талантливый писатель или музыкант, он пишет, чтобы быть прочитанным, сочиняет, чтобы быть услышанным. Он получит удовлетворение, когда в восхищении читателя или слушателя будет заключаться эта самая оценка его труда. Тогда его невозможно будет оторвать от стола и чистых листов бумаги, которые поглотят его настолько, что он с радостью оторвет несколько часов от своего сна, чтобы дописать до конца. И как отзвук этого настроения, в груди читателя рождается буря чувств, которые заставят его самого участвовать в несуществующих событиях художественного произведения или плыть по воле волн пленительной музыки. Неважно, если читатель не скажет тебе об этом, и не покажет своей оценки мимикой лица, кивком головы или жестами рук. Пусть он не хлопает в ладоши. Пусть он даже не заинтересовался в данную минуту. Быть может, он откроет книгу где-нибудь на середине в следующем году. Может быть, тогда твой труд будет оценен.
Генерал был ошеломлен и подавлен. С утра в бодром расположении духа он собирался на службу. Вечером этого дня, 15 ноября, он должен был сесть в поезд, и оправиться домой с чувством выполненного долга. По дороге в автомобиле он представлял уже, как докладывает начальству в центре о результатах своей блестящей поездки, самое главное из которых — раскрытие такого инцидента. Что же получается теперь?
Сначала — письмо градоначальника, которое он прочел за завтраком. Легкий свежий румянец, обозначенный на его чисто выбритом лице, неожиданно померк. Конечно, для него лично это сообщение, написанное четким ровным почерком, не означало провала. Но все это было очень неприятно. Теперь придется отложить поездку и вместо завершения успешного расследования заняться крайне нелицеприятными разборками. Также становился совершенно очевидным тот факт, что всякие дальнейшие действия по поимке беглецов придется прекратить, причем как можно быстрее. Еще он вспомнил о своем недавнем распоряжении ликвидировать этого ювелира, который, как теперь оказалось, снял с себя всю вину. А что делать с „дядькой“? В первую очередь, надо бы проверить все, о чем он там написал. Если все подтвердится, его вызовут в центральный трибунал для дачи показаний и решения его дальнейшей участи.
Во-вторых, ночные происшествия, о которых ему доложили, когда он еще не успел отойти от первой новости — их он никак не ожидал. Хотя операцией военных сил он лично не руководил, все равно чувствовал на себе ответственность за такие непозволительные действия. Несколько трупов, разоблачительные сообщения по телевидению и радио о странной трагедии, разыгравшейся ночью на одной из центральных улиц города. Он включил телевизор первый раз за все время своего пребывания в этой гостинице. Обходительная дикторша первого канала с какой-то многозначительной ехидной ухмылкой сообщала о мафиозных разборках, в результате которых было уничтожено столько-то имущества и найдено столько-то человек убитыми и ранеными. В конце своего выступления она с сожалением созналась, что ответственность за ночное происшествие никто из возможных кандидатов в участники кровавой разборки, к сожалению, на себя взять не решился.
Кого генерал больше всего не хотел видеть по дороге в свой кабинет — так это агента 007. Тот стоял, встречая генерала у дверей, растерянный и подавленный, ожидая самого наихудшего от этой встречи. Скупо поздоровавшись, генерал прошел мимо, даже не посмотрев на него. В своем кабинете первым делом генерал достал графинчик и присел с ним на диван. Ситуация требовала решительных действий, к которым сейчас он оказался не готов. Можно было отдать необходимые распоряжения агенту 007 и положиться на него. С другой стороны, ответственность все равно теперь лежала на нем. Но письмо? Да, он понял, что больше всего тревожило его. Ответственность. Инструкция требовала, чтобы он поставил в известность верховное командование. Причем сделать это должен именно он и немедленно.
Наконец, он решился набрать номер. Ему сказали, что сообщение принято. В течение часа должны последовать указания. Теперь нужно было вызвать агента, который дожидался у дверей.
— Вы можете отозвать всех агентов и прекратить всяческие поиски? — генерал вопросительно посмотрел на хмурое лицо подчиненного.
— Будет исполнено! — удивленно проговорил агент 007. Этого он ожидал меньше всего. Он был удивлен настолько, что его даже не обрадовал тот факт, что его не отчитали за произошедшее ночью. Три дня назад на эти заслоны, посты и прочее было брошено столько сил… А сейчас? Ему хотелось узнать, с чем это связано, но спросить сам он не решился.
— Я введу позже вас в курс дела, пока можете исполнять, — насчет дядьки генерал решил сейчас не говорить. По крайней мере, пока не получит телефонный звонок оттуда.
Утро не заставило ждать долго. Так бывает, когда накануне ты ложишься смертельно усталым. Ты чувствуешь, что ночи не хватит, чтобы восстановить силы, но ты не можешь замедлить ее ход. Ты просто стараешься лечь быстрее, чтобы прибавить драгоценные секунды к короткому времени сна.
Он проснулся от холода и понял, что не выспался. Помещение, где он находился, почти не отапливалось и согревалось теплом от соседних с ним комнат. Ноги его окоченели. Он забыл, что ничем даже не укрылся, когда ложился спать. Алкоголь, согревающий организм в течение нескольких часов, уже улетучился из организма, подсознание побуждало тело к движению. Организму нужно было согреться, чтобы не погибнуть.
Он с трудом приподнялся, но перейти в сидячее положение не смог, потому что уперся головой во что-то твердое. Это оказалось днищем кресла. Тогда он выполз немного назад и рукой нащупал на полу какую-то тетрадь. Он из любопытства взял ее и бегло посмотрел на неровный почерк. Что-то очень знакомое отозвалось внутри. Казалось, в этих словах заключалось что-то очень важное для него. Он машинально засунул тетрадь за пазуху и поискал вчерашний графин. От выпитого накануне его изрядно мутило. Графин оказался наполовину пуст. Он сделал два больших глотка и перевел дух.