Александр Яковлев
Охота на зайца
Мы с Геной на „уазике“ в сопровождении его элегантного и красивого „шеви“, за рулем которого сидела неведомая мне Мария, несколько часов куролесили по захудалым дорогам области, и наконец все же прибыли в Санкт- прости, Господи — Петербург… Финита. Окончен бал, погасли свечи!
Ну, не так, чтобы совсем финита: после всей этой мудянки Гена Логинов со товарищи еще недели две на своих таинственных хавирах вытягивал из меня, Борьки и Николая Ивановича жилы и души и наматывал их на магнитную пленку.
Мы, конечно, пошли в сознанку. Раскололись. Во всем признались… Что поделаешь — против профессионалов любители не играют! Вернее — играют, но выигрывают нечасто. Очень даже редко выигрывают, да и то если им другие профессионалы помогают.
Обо всем пришлось рассказать. И об убитых спецбандитах рассказали, и о схороне Колином, и даже на карте точное место схорона и б…ской могилы указали. Выложили все, что знали, и постарались — по крайней мере, я — все забыть к чертовой матери. И гори они синим пламенем, эти тайны-приключения!
А я еще о пакетах с образцами и о шлихах своими домыслами с Геной поделился. И показалось мне, что не ошибся я вначале — именно эта информация полковника Гену заинтересовала неимоверно, хотя виду он постарался не показывать. Но я — воробей стреляный, сообразил, что к чему.
Похоже было, что для Гены и его ребят эти шлихи и пакеты с образцами во всей нашей приключенческой истории — самая интересная подробность. Что впоследствии и подтвердилось. Но это уже другая история.
Эпилог
Осень настала, грачи улетели,
Куры дерьмо перестали клевать.
Ворон сидит на обоср… ели,
Ну и погодка, е… твою мать.
© Барков.
Прошло четыре с половиной месяца. За окном дождь хлещет, а мне хорошо, тепло и сухо. Я сижу на кухне, курю, пью крепкий цейлонский чай и смотрю телевизор. Вернее, не смотрю, а просматриваю — переключаю каналы один за другим и никак не могу остановиться.
Я не сумасшедший — просто в кои-то веки решил „ящик“ посмотреть, а там… или два притопа, три прихлопа с голыми задницами, или „может, дам, а может — нет“. Вот такая лирика!
Кое-где толпа идиотов под руководством какого-то
А на одном канале и вообще порнуху гонят… Очень познавательно и актуально. Коммерческий канал, НТВ называется. Я бы ему другое название придумал, что-нибудь типа „Импо“.
Смотреть нечего, и я выключаю телевизор.
Ящик у нас небольшой, но хороший — „шарп“ называется, все каналы берет. Мы с Лидусей его на остатки денег купили взамен сгоревшего вместе с нашей квартирой старого „панасоника“. На видик денег уже не осталось. Да и не нужен он.
Время позднее — первый час ночи. Лидуся с Олькой спят. Санька — у друга, якобы курсовик делает. Знаем мы этих друзей с бантиками, и курсовики их знаем — сам в его возрасте таким был.
А позавчера мы с мужиками весьма изрядно нажрались… хоть я и непьющий. Теоретически. Но практически — вот, значит, оскоромился. Совратили, гады, устроили мальчишник.
Так нажрались, что ночевали вповалку на ковре — где кого застала слабость, тот там и отключился.
Сели бражничать около шести вечера, а расползлись по углам в пятом часу утра. Много выпили, много закуски съели и все застолье пели песни. И народные, и полевые, и старые совдеповские. Солдатские песни тоже пели: „Эх, дороги…“, „Горит свечи огарочек…“, и „Вот солдаты иду-ут по степи опаленной…“.
Хор был неплох, но чисто мужской. Впятером пили и пели: Гена, Юра, Боб, Николай Иванович, ну и я, разумеется. Отмечали мое новоселье и „комплексный день рожденья“. Юра так выразился. Или именины?
Именины! Век бы не было таких вот именин…
Ну, да ладно — грех Бога гневить не по делу. В натуре…
Моя Лидуся с Гениной Аллой и Борькиной Верой наготовили нам несметное количество закуси и отбыли в неизвестном направлении, предоставив нас самим себе. Заготовкой напитков занимались Юра Зальцман и Николай Иванович. Как ни странно, их вкусы совпали — вин и коньяков на банкетном столе не оказалось — одна водка. „Смирновская“. Не самопальная. Натуральная.
Хорошо посидели. Правда, Николай Иванович где-то около трех часов ночи попытался на паркете костерок развести, но мы его коллективно убедили, что дождя не будет, а ночь и так теплая. Не хватало мне еще, чтобы и эта квартира сгорела!
А квартира хорошая. Трехкомнатная, с большой кухней и со всеми прочими нужными штуками, типа раздельного санузла и прихожей. И район неплохой — Васильевский остров. Бродский сюда умирать собирался приехать, но не успел. Я, вот, успел… Хотя, в ближайшее время помирать не собираюсь.
Я купил эту квартиру!
Сильно сказано, звучит. За двадцать пять тысяч „зеленых“. Да, именно купил, и именно за такую сумму. Мне самому не верится. Фантастика!
Старую мою, выгоревшую дотла двухкомнатную хрущобу, продал. Военное ведомство ее у меня купило — тут заслуга Логинова… Это он дельце с квартирой обстряпал. Ну, Гена знает, Гена пожил. Выйдет в отставку — брокером будет. Или риэлтером?
Это я неудачно шучу. О Гене так нельзя говорить. Ни о ком нельзя, а о полковнике в особенности. Таких, как Гена, очень мало, или совсем уже нет, он, наверное, последний остался.
В общем, немного повезло мне в жизни. Сначала не очень повезло, а потом — р-р-аз! — и повезло. Бывает. Жизнь — она в полоску.
А Юра Зальцман информацию с той паскудной кассеты втюхал иностранным журналистам и тоже не слабо. Расценки у всяких „сиэнэнов“ и „айбиэнов“ за политическую порнуху очень крутые. Втюхал и деньги мне притащил.
Вот так: не было ни гроша, да вдруг — алтын.
Я долго упирался — честно — не хотел деньги брать. Одно дело — за квартиру, и совсем другое — за кассету… Но мужики меня все же убедили. Долго уламывали, и я, как говорится, „упал“. Да и жить где-то ведь надо было.
Но сразу такая куча „баксов“! Это было нечто! Мне даже страшно было. Страшней, чем во время боя на болоте. И пока я свои квартирные и прочие делишки обстряпывал, мужики меня по очереди охраняли, почти как президента Соединенных Штатов.
Наверное, правильно делали… Но, спасибо им и Господу Богу, в которого я не очень-то верю — обошлось.
Вот таким образом и появились у меня огромные деньжищи на новую квартиру, на мебель и тряпки-шмотки.
Ну, пока то да се, пока я жилищные проблемы решал — Лидуся вместе с Олькой, а потом и с возвратившимся из Перми Санькой, сняли полдома у одной хорошей бабульки на Карельском перешейке, и отдыхали там до конца сентября. Прятались на всякий случай. На том все и закончилось…
Да, а совсем недавно, где-то в начале октября, я случайно приятеля одного встретил — лет десять назад работали вместе в Якутии. Нормальный мужик, мыкается, как и все мы, без работы. Сейчас временно пристроился охранять какую-то бандитскую платную стоянку. Поговорили о том, о сем, друзей-знакомых вспомнили. И рассказал он мне интересную историю о том, как летом чуть-чуть две с половиной „тонны“ баков за пару дней не заработал.
— И всего-то работы было, — сказал приятель, — отвести от станции Юги — это за Сясьстроем — каких-то троих гавриков до керносклада на болоте и помочь им там разобраться с пробами. Представляешь — две с половиной тысячи! Долларов! Десять — на четверых… Фирмач-заказчик шефу обещал наличкой из рук в руки без всякого оформления… Да мне бы этих двух с половиной тысяч на год хватило б! Ну вот — собрались, поехали, и вдруг такая непруха — электричка наша загорелась. Пожар, раненые, народу много погибло. Да ты слышал, наверное, об этом — во всех газетах было, и по „ящику“ передавали. А мы как раз в той электричке и ехали. На следующий день мы туда все же добрались, до Югов этих, но… Обидно.
— А шеф кто? — спросил я, стараясь ни фэйсом, ни голосом не выдать своего интереса.
— Сафронов… Ты его, наверное, знаешь. Михаил Глебович Сафронов. Это под его идею тогда, в семьдесят шестом, у нас здесь стали трубки искать.
— Как же, как же… — сказал я.
На прощанье мы выкурили по сигарете и разошлись.
Вот ведь как случается в жизни иногда… Ну, что было — то было, и быльем поросло, как моя мама говорит.
Да — еще гараж и машинка моя…
С этим проще: гараж вместе с „уазиком“ моим неказистым я отдал Бобу. Боб уперся и не хотел вступать во владение. Дурак! Говорил, что денег нет. Ну, дурак же… Что я ему — за деньги, что ли?
И на фиг нужен мне гараж в Московском районе, если я уже на Васькином острове обитаю? А заодно с конюшней и лошадь отдал. Борьке — не жалко. И потом, машина, ведь, тоже привыкает к своему месту. Разлучать нехорошо.
А вот я почему-то охладел к своей машинке. Не знаю — почему. Разлюбил, вот… так в жизни бывает. А Борька ей, пожалуй, родней меня будет, он там почти каждую гайку в лицо и наощупь знает.