Александр Яковлев
Охота на зайца
— В общем, я не знаю, к кому мне и обратиться — ты моя последняя надежда. Посоветуй. Опять я влез, кажется, в одно гнусное дело. Документы кое-какие раскопал. Горячий материал. И свидетели есть.
— Ну, я так и подумал. Устал я, Юрка, от всего этого… — вздохнул полковник. — Ты сказал — последняя… К кому-нибудь еще обращался?
— Да нет, это я к слову.
— Ну и слава Богу. Юрка, хочешь, дам один-единственный, самый хороший, универсальный совет?
— Гена, да погоди, ты не знаешь даже, о чем я.
— А и не надо уже ничего знать, я же сказал — совет универсальный. Первое — заткнись в тряпочку и живи спокойной… ну, почти спокойной, частной жизнью. Жена, дети, и все такое. Ты парень талантливый и всяких-разных тем и темочек тебе хватит на всю жизнь. И деньги практически те же. Второе — не можешь заткнуться, уезжай. Здесь тебя в конце концов убьют. Я тебя, Юрка, хорошо знаю, слишком хорошо. Ты хороший и честный парень, но тебя в конце концов грохнут — уж больно ты глубоко пытаешься влезть во все эти грязные делишки. За тобой же ничего нет, понимаешь? Ты — один… Никто тебя не прикроет, никто не пошлет тебе на помощь бригаду бойцов с автоматами. Убьют и не поморщатся. Ты хоть представляешь, в какой грязи мы сейчас барахтаемся, в кровавой грязи?
— Полковник, ты меня заколебал своими сентенциями, — Зальцман откинулся своим большим телом на спинку стула и сцепил руки за головой. — Я к тебе по делу, а ты мне херню строчишь.
— Очень образно… Ну ясно, ясно — журналист.
— Я могу и образней.
— Я и не сомневаюсь. Только вот Алка услышит — по ушам надает. По твоим большим волосатым ушам. А я заступаться не буду. Так что ты потише со своей образностью.
— Ладно, не буду. Но и ты тоже… Ну, что ты все пугаешь и пугаешь? Ишь, придумал — уезжай. Советчик нашелся! Да, время тяжелое, да, государства еще практически нет. Только-только начинается. Но если не мы, так кто же, Гена? Что-то ты пессимистом мрачным становишься с возрастом. Стареешь, да?
Логинов отхлебнул из чашки глоток чая, затянулся сигаретой, помолчал…
— Юрок, вот ты сидишь со мной, чай пьешь, разговариваешь как с нормальным человеком, а я за год потерял троих человек. Не пацанов необученных — офицеров, волкодавов. У каждого из них за плечами такой опыт… был. На своей территории, заметь, и в мирное время. И не в Чечне, Юра — здесь. Идет самая настоящая гражданская война. Понимаешь?
— Меня тоже не вчера сюда с парашютом забросили. Я давно здесь живу, Гена. И знаю обо всем этом не понаслышке.
— Одно дело — знать, и совсем другое… — Логинов подлил из чайничка себе и Зальцману.
— Ваши конторы, „силовики“ то есть, работают со своей стороны, мы — так называемая „четвертая власть“ — со своей. Глядишь, со временем все и образуется. И мы будем жить не хуже людей. Только не стоит перегибать палку“, — Зальцман отхлебнул чая.
— А кто ее перегибает, Юра? — удивленно спросил Логинов, — Война идет, понимаешь? Война. И мы, как ты выразился — „силовики“, то есть силовые структуры исполнительной власти, в обороне. На нас нападают, Юра! Нас атакуют. Ну и наши, само-собой в долгу не остаются. Понимаешь, о чем я? В общем, если не мы их, то они нас. К счастью, мы организованы немного лучше, поэтому и держимся пока. А стоит им объединиться, и все — стране крышка! Возьмут себе
— Солдатам своим политбеседы устраивай, — сказал Зальцман.
— Откуда у меня солдаты? — удивился Логинов. — У меня, брат, господа офицеры. Да еще какие… Ты слушай, слушай.
— Говори, говори — я не сплю, — парировал Юра.
— Да… Так о чем я?
— А о чем ты еще можешь? О водке, да о бабах. „Как одену портупею, все тупею и тупею…“ Это — про вас, господин полковник.
— Не-а… Это — как раз не про нас. Я, Юрка, форму уже года три не ношу. Вот… А придут уже не коммунисты, у которых, может, и неправильная, но система была, придут волки. Зверье… Точно говорю: Гитлер по сравнению с ними — пацан.
— Ты, Генка, очень умный. И откуда ты все знаешь?
— От верблюда. То, что они сейчас воруют, Юра — полбеды. Они всегда воровали и наворовали уже очень много. Они теперь настоящей, большой власти хотят. Не назад, в социализм, но чтобы полнота власти была, как тогда… И уже с денежками. Вот это уже плохо. Вник? Тоска и мрак на душе.
— Выспишься — пройдет…
— Ни фига не пройдет. Слишком много знаю. — Ну и делаем, конечно, что можем — распутываем, стравливаем этих сук друг с другом. Но пока обороняемся. Решительного перелома в сражении не наступило. Однако, жертв много. И с той, и с другой стороны. У нас, правда, меньше…
— Гена, в цивилизованных странах этому очень давно есть точное определение — внесудебная расправа, произвол. На кой черт тогда милиция, прокуратура?
Логинов, казалось, не услышал реплики. Лицо у него окаменело, немигающие глаза смотрели в никуда.
— Эй, не спи, а то замерзнешь…
— Не замерзну, — словно очнувшись, вяло парировал Логинов. — А кто тебе сказал, что у нас страна „цивилизованная“? Ты бы еще сказал: „правовое государство“. Его еще
— А я думаю, что ваши „высокие инстанции“ — как раз самое большое зло и есть. И если появится какой-нибудь расейский Адольф Аллоизович, то как раз оттуда, из ваших, прости Господи, инстанций.
— Ты что несешь? — Логинов даже дымом поперхнулся.
— Что слышал, — ответил Юрий Борисович. — Потому тебя сомнения и мучают. Это инстинкт тебе подсказывает, что вы вообще не в ту сторону гребете, господин полковник. Инстинкт, но не разум твой зашоренный.
— Почему — зашоренный? — удивился Логинов.
— Потому. Классику надо читать, историю, философию, а не одни уставы. А что с тобой толковать — валенок ты сибирский!
— А ты — не валенок? — обиделся вдруг Гена.
— Ага, обиделся и, значит, проснулся… Это хорошо. Тебя пока не разозлишь — неинтересно. А по поводу службы твоей: увольняйся. Что ты, себе на гражданке работу не найдешь?
— Сам лезет во все немыслимые дырки, а мне — увольняйся. То ему „за державу обидно“. Государство он собирается строить и перестраивать… А я что — посторонний здесь? На минутку зашел?
Помолчали, попили чайку с вареньем. Гена затушил окурок в пепельнице и тут же закурил еще одну сигарету.
— Смех-смехом, а что-то в последнее время мне сны нехорошие стали сниться, Юра. Бывает, по ночам кошмарики всякие видятся.
— Твои кошмарики — обычный перегруз психики. Отдыхать вам надо, товарищ полковник. Пессимизм — не лучшее состояние души. Хочешь отдых на природе устрою? Махнем опять в поле, как тогда. Найдем Витю Зайцева, сядем на вертолет и полетим далеко-далеко. На Урал или в Сибирь.
— Хорошо бы. Да только, думаю, ничего не получится. Нет уже никакой геологии и Урала нет, и Сибири…
— Это ты хватанул, полковник. Эти вроде бы еще не отделились.
— Эти — пока нет, но мечтают. А насчет новых гитлеров, моего пессимизма, и о внесудебной расправе ты совершенно верно подметил, прямо в „десятку“ попал, но… Я служу, Юра. Понимаешь это слово?
— Да где уж нам…
— А ты не издевайся. Кто эту лямку не тянул, тот все равно не поймет до конца. У меня работа такая, как у сторожевой собаки — служить. Так и буду грызть всякую сволочь, пока не сдохну. И чем больше их загрызу — тем спокойнее спать буду. А уж что из этого выйдет… Да зарасти оно говном!
— Точно, спятил… — констатировал Зальцман.
— Спятил — не спятил, а человеческая жизнь, Юра, сейчас гроша ломанного не стоит. Эти, новые — мать их, перемать! — русские, киллера для устранения конкурента, знаешь, за сколько нанимают?
— Точного прейскуранта у меня нет…
— У меня есть. Могу тебе точно сказать, твоя жизнь — не дороже тысячи долларов. Баксиков, „зелененьких“. Цена подержанного „жигуля“. Несмотря на то, что ты в своих кругах уже довольно известный человек. Как говорится, „журналист с именем“. Это — если тебя специалисту „закажут“. А дилетант за бутылку водки грохнет. Ломом в подворотне.