Александр Яковлев
Охота на зайца
В течение уже двадцати с лишним лет полковник почти ежедневно, если позволяли обстоятельства, по утрам в хорошем темпе пробегал „десятку“, а вечерами насиловал тренажер. И это — не считая плановых занятий по спецподготовке с обязательной сдачей зачетов.
Он не был фанатом физкультуры и спорта. Просто при его работе не иметь хорошей физической формы было так же плохо, как, например, для повара не иметь вкусовых рецепторов, или для учителя математики не знать таблицы умножения. Только если повара или учителя могут всего лишь уволить по профнепригодности, то его, старшего офицера, оперативника-спецназовца, не ровен час и угрохают, как
Аппетитный запах из кухни активно мешал упражнениям, рот все время наполнялся слюной. Пришлось увеличить темп. Быстрее, еще быстрее…
Квартиру семье полковника Логинова предоставили большую и удобную — пятикомнатную на шестом этаже сталинского дома на Ленинском проспекте.
„Неплохо: в сталинском — на Ленинском“, — иногда шутила жена Геннадия Алексеевича Алла.
Квартира числилась за окружной КЭЧ — коммунально-эксплуатационной частью. Прежде она была коммунальной и вмещала три офицерские семьи, но сейчас кроме семьи Логиновых в ней больше никто не жил. По крайней мере, пока. Им выделили на четверых три комнаты, а еще две никому как бы и вообще не принадлежали. Во всяком случае, там никто не жил. Одну из этих пустых комнат Гена, не вникая в нюансы и тонкости жилищного законодательства, оккупировал под свой кабинет с тренажером. Всякие там прописки-расписки Гену не сильно волновали, это — забота начальства. Он вообще считал, что заботиться о быте офицеров должно начальство и отчасти жены, если они имеются. Вторая незаселенная комната таковой и оставалась.
На Дальнем Востоке, куда Логинова сослали на долгих три года, его семья тоже неплохо была устроена — в офицерском городке выделили полдома: три комнаты и кухня. А главное, на территории части. До работы, штаба армии — две минуты пешком.
К полковникам наша армия все же неплохо относится, если не считать, что в последнее время даже полковничьего денежного довольствия стало хватать только на еду. Пришлось Алле пойти учительницей английского в школу — пригодилось знание языка.
„Бедная Алка, — подумал Геннадий Алексеевич, заканчивая последний комплекс отжиманий, — она даже представить не может, какие суммы иногда в операциях задействованы“.
До перестройки — коренного перераспределения общенациональной собственности — семья Логинова в материальном отношении была нормально обеспечена. Жили не шикарно, но и не нуждались. Впрочем, как и большинство офицерских семей.
Когда же начался всесоюзный дележ и появилась масса всевозможных искусов и заманчивых предложений, Логинов на семейном совете принял принципиальное решение — ни копейки слева. Никаких хитрых подачек, непонятных поощрений. Хоть и трудновато с деньгами стало, а подчас и совсем их, денег проклятых, в семье ни копейки не было — решили жить только своим трудом и службой. Ну и, что естественно, за последние пять лет слегка обнищали. Пища, кров и самые необходимые вещи, разумеется, были, — но ничего сверх того.
К тысячам, десяткам тысяч долларов, выделяемых группе на оперативные цели, Логинов и его товарищи по группе относились, как относятся бойцы спецназа к боеприпасам — расходовали экономно и строго по назначению. Понятие офицерской чести не было для них
Кухня находилась в противоположном конце коридора, и Алла, увлеченная приготовлением свинины с картошкой и салатом из помидоров, не услышала прихода Геннадия Алексеевича. Когда он вошел к ней на кухню, переодетый в тренировочный костюм, умытый и причесанный, она спросила:
— Явился?
— Давно уже, — ответил Гена.
— Ясно. Голова мокрая — уже и зарядку свою сделал, и в душе ополоснулся. Ходит, как кот на мягких лапах, хоть колокольчик ему на шею вешай. Ну, и где же это мы почти трое суток были? Хоть имя назови…
— Все там же, — сказал Гена и поцеловал Аллу в шею, — на службе. И зовут ее — работа.
— Ну-ну… Не очень красивое имя. Голодный?
— Спрашиваешь. Голодный, холодный и спать хочу. Поем и упаду в сон часиков на десять. Веришь, за трое суток — три часа.
— Садись за стол, все готово. Расскажешь?
— Сначала съем то, что приготовила, потом — тебя. А рассказывать нечего — опять дезертира с автоматом ловили.
— Ты что — сам?
— Да нет, слава Богу. Еще мне хватало! Но уйти нельзя было.
— Поймали дезертира?
— Ага, все в порядке. И поймали, и автомат нашли. Обошлось даже без стрельбы. Но нервы негодяй потрепал… Ладно — не тема это. Неинтересно. Давай, накладывай щедрой рукой.
Алла положила Логинову на тарелку изрядную порцию жареной свинины, картошки, подвинула поближе хлеб.
— Налетай. Полчаса назад Юра Зальцман звонил, Светка болеет. Желтуха. Вторую неделю в Боткинских лежит.
— Угу, — сказал Гена с набитым ртом, — что-нибудь серьезное?
— Не знаю, он особо не распространялся. Переживает, конечно. Грустит. Сказал, что перезвонит часов в девять.
— А пацаны где?
— Ленька, как всегда, кобелирует со своей Викулей. На дачу к ней уехал, наверное, газон стричь. Гриша на халтуре, вагоны разгружает
— Совсем мальчишки от рук отбились. Не находишь?
— А что делать? У нас в арсенале только слова остались, — вздохнула Алла. — Да ладно, нормальные парни выросли, не дураки и не бездельники.
— Да уж… По нынешним временам, слава Богу, хоть с правильной ориентацией, — хмыкнул Гена.
— Не болтай глупостей.
Геннадий Алексеевич из-за своей неспокойной службы женился поздновато, в тридцать с небольшим. Только-только майора получил, академию закончил. И вот уже скоро как двадцать лет живут с Аллой. Всякое, конечно, бывало, и мирились и ссорились, но до серьезного никогда не доходило. Его удивлял Юрка Зальцман, этот чудак, четыре раза женился. На сей раз, кажется, удачно, дай им Бог счастья со Светкой!
Телефон зазвонил ровно в девять — Юра, легок на помине.
— Гена, к тебе можно? Я ненадолго…
— Дурацкий вопрос, старик, — сказал Логинов и подумал, что сон откладывается по крайней мере еще на два часа.
Через полчаса в квартиру ввалился не очень-то и грустный Юра.
— А вот и я, — сказал он и облапил толстыми руками вышедшую навстречу Аллу. — Целоваться, мать, мы с тобой не будем. Во-первых, у Светки гепатит, а у меня — пока еще точно не выяснил, а во-вторых, боюсь, меня Генка от ревности шмальнет из своего „манлихера“. Вот хохма будет, сенсация — журналист Зальцман застрелен из „манлихера“!
— У меня на службе — „Макаров“, — успокоил Юру Логинов.
— Гена, а почему „Макаров“? Я слышал, уголовный розыск и ФСБ на ПСМ давно перешли.
— Тоже мне — специалист, — хмыкнул Логинов. — У нас, у юристов, ПСМ не в моде. Наши юристы „стечкина“ любят, а „Макаров“ — для дома, для семьи. Соседей погонять, собак пострелять. Одевай, вон, те тапочки и проходи.
Они втроем прошли на кухню, поставили чайник на газ, поговорили о детях, о здоровье вообще и о Светином гепатите в частности. Алла достала из холодильника нарезанный сухой торт, вазочку с конфетами „Коровка“, баночку брусничного варенья и минут через пятнадцать, сославшись на незаконченный перевод — халтуру, оставила мужчин на кухне одних.
— Итак? — вопросительно спросил Геннадий Алексеевич. — Просто соскучился, или по делу?
— И соскучился в том числе, — кивнул головой Зальцман. — И почесать языком с тобой захотелось.
— Мог бы и почаще заходить. Не за тысячу верст живешь.
— А ты сам когда у меня был? — парировал Юра.
— У меня — работа…
— У всех — работа. Ладно, замнем… Действительно — что-то видок у тебя… не того, — тактично намекнул Зальцман. — Ты не с бодуна ли?
— Пошел к черту! Почти трое суток не спал, да и не ел толком. Кофе, да бутерброды. При такой жизни расцветешь.
— Ну-ну… — кивнул головой Юра. — Понятно. Ладно, тогда я ненадолго. Скоро отпущу тебя спать.
— Ради тебя потерплю немного.
— Потерпи. А что у вас там, в вашей ВЧ, или где там ты служишь, и поспать негде?
— Поспать есть где, но некогда, — Логинов непроизвольно зевнул. После сытного обеда-ужина его вдруг сильно повлекло в сон. Глаза он еще удерживал открытыми, но сознание уже балансировало на грани засыпания.
— Гена, мы оба знаем, что ты человек специальный…
— И что? — спросил Логинов, и сонливость с него как рукой сняло. Он вдруг понял, что Юрка опять лезет в какое-то „дельце“. Начнет искать „правду“, копать, „выйдет на след“. Один раз ему уже какие-то хмыри сожгли машину, прекрасную белую двадцатьчетвертую „Волгу“. Мало ему?
— Ничего. Есть дело. Конфиденциальное, — с серьезным видом продолжил Зальцман.
— Дальше двигай, не тяни кота за хвост, — подбодрил друга Логинов и закурил восьмую за день сигарету. Он второй месяц бросал курить по системе Банникова.