Александр Яковлев
Охота на зайца
— А теперь еще и без квартиры остались… — она уткнулась лицом в ладони и заплакала.
Глава девятнадцатая
Иногда у Юрия Борисовича Зальцмана возникало ощущение, что за всеми этими расейскими премьерами, президентами, министрами и членами советов зорко приглядывает некто со стороны, некий суфлер закулисный, и направляет их по своей воле в нужную сторону.
Словно руководит ими некто. И очень часто в реальной экономике и в реальной политике, которая, как известно, есть квинтэссенция все той же экономики, векторы сил иногда складываются почему-то в направлении, уводящем за пределы круга реального, или, скорее — известного. Всегда в тех или иных событиях как бы подразумевается некий фантомный фактор „икс“, или, как сейчас стало модно говорить, некая „третья сила“.
Как будто смотришь кино — на экране происходит какое-то действо, которое большинством законопослушного населения и принимается за реальность, но вдруг выясняется, что главное происходит где-то за экраном. Это даже не грызня бульдогов под ковром, это нечто иное. И не президент вовсе является главным режиссером в длинной пьесе „Российская политика“. И не премьер…
Таинственный фактор „икс“ или „третья сила“ заэкранная были предметом постоянного любопытства журналиста Юрия Яковлевича Зальцмана. Именно от раскапывания этих таинственных факторов и предостерегал его полковник Логинов. А уж он знал точно, что кроется за этими „иксами“, „игреками“ и „третьими силами“, поскольку занимался этим не из чистого любопытства, а профессионально и в служебное время. Да и сам он со своей специфической группой тоже был фактором „икс“, действующим за экраном.
Юрий Борисович был сильно разочарован последним разговором с Геной Логиновым. Тема закручивалась весьма интересная, на хорошем горячем материале, но полковник однозначно высказал свое „неодобрям-с“.
Выйти на документы и человека, раскрывших суть аферы с двойной оплатой — от немцев и из российского бюджета — на строительство домов для военнослужащих, выведенных из Германии в Ленинградскую область, и оставить все это? Зачем же тогда вообще все? Пятьсот миллионов умыкнули из казны. Полмиллиарда долларов! Знать и молчать?!
Ну, опасно конечно, не без этого. Два года назад, когда Юра „раскрутил“ минмедпромовскую махинацию с подставными фирмами по перепродаже лекарств, „обиженные“ ему даже машину сожгли… Очень неплохую двадцатьчетвертую „волжанку“, к которой Зальцман за десять лет прикипел душой и любил, как родную.
Есть, конечно, определенный риск в работе журналиста. Тут Гена прав… Но ведь и он, Зальцман, не первый день занимается своим делом. Для того и существует в редакциях система защиты авторов, и псевдонимы — самый простенький трюк.
Независимому журналисту Юрию Зальцману, в общем-то, ничье одобрение и не требовалось, но поскольку тема была с некоторым военным уклоном, то от Гены он ждал хотя бы моральной поддержки. А вместо этого получил щелчок по носу.
Узелок строительной аферы завязался еще при Ельцине, когда Борис Николаевич еще первый срок свой президентский тянул. Ксерокопии документов, подтверждающих, что улыбчивый
— А вор должен сидеть в тюрьме, а не руководить страной, — сказал Юра Логинову на кухне за чашкой чая. — И человек у меня есть, живой свидетель…
— Пока живой, — без всяких эмоций уточнил полковник. — Он жив, пока ты молчишь. Он, видать, дурак, человек этот. Нашел перед кем раскрываться — перед журналистом…
— Да ты… — Зальцман даже не обиделся, у него просто слов от возмущения не нашлось.
— А что — я? Не я, а ты — трепло газетное. Ты хоть самые простенькие правила знаешь, как уберечь, не подставить агента? А человек этот, между прочим, фактически — твой агент. Он тебе дает информацию. Хоть слово публично скажешь, только заикнешься о нем — его убьют. И концов не найдешь. По твоей публикации любой аналитик-профессионал просчитает источник, и все… Ты хочешь его смерти? Нет? Я так и думал. Ты хороший и добрый человек, с добрыми глазами. Вот за то тебя люблю я, вот за то тебя хвалю я… Уймись. С одной стороны, ты вышел на такой уровень, где людей не убивают — их убирают, как фигуры с доски. Это тебе не таблеточники минмедпромовские, эти твою машину жечь не станут. И тебя, и свидетеля твоего просто уберут. Ты, если документы видел, должен знать, что у этих ребят на кону, наверное, миллионы стоят.
— Полмиллиарда. „Баксов“, — уточнил Зальцман.
— Вот-вот… А таблеточники твои тысячи воровали, ну, может — десятки тысяч. Разницу усекаешь, Юрик? Тебя просто смахнут с доски. А об этом, — он кивнул на белозубую фотографию вице-премьера, вырезанную Юрой из журнала, — мы знаем. На него уже и прокурорские крючкотворы материала солидно нагребли.
— А как же справедливость? Закон и порядок? Вот так будем сидеть и ждать, пока до них чьи-то там чистые руки дойдут? Не обижайся, я не тебя имел в виду. Слушай сюда, Гена, я хоть по крови и еврей, но это страна — и моя родина тоже. И мы все будем смотреть на этот бардак и молчать? А нашим детям пустыня, населенная ворами и бандитами, останется? Знаешь, как это все называется?
— Знаю, — сказал Геннадий Алексеевич. — Военно-морской кабак. Но нельзя на танк с наганом кидаться. Это я очень хорошо знаю.
— Слабак, — сказал Зальцман.
— А ты — дурак…
— Среди евреев дураков нет.
— Во-первых, нет правила без исключения, а во-вторых, это уже сионизм и еврейский нацизм. Вот передо мной сидит дурак, и он же — еврей… Так что, лучше заткнись. И не дразни меня, а то точно по шее дам.
— Мне? — изумился Зальцман. Причем изумился совершенно искренне, поскольку в молодости имел звание „Мастер спорта“ по самбо.
— Тебе, тебе… И не кичись, пожалуйста, своими прежними заслугами. Обрюзг, растолстел. Смотреть тошно. Пижон! Кстати, о птичках — я по крови тоже почти еврей. Но нигде не кричу об этом. В общем, ладно… Подумаю, что смогу, разнюхаю и на днях подскочу к тебе. Разберемся. Сам пока не дергайся. Честно говорю: убьют, хотя особо и не из-за чего — никакого особого вреда ты им причинить не сможешь. Но все равно — запросто могут грохнуть. На всякий случай. Зайду, и все обсудим, обмозгуем. Пока лечи свою Светку от желтухи. Кстати, у тебя квартира не заразная, хлоркой хорошо продезинфицировал? Шутка. Жди, завтра-послезавтра подскочу к тебе, потолкуем.
И вот — звонок.
— Юра? Это я, Логинов. Ты бы не смог ко мне подъехать? Помню, помню, что обещал, но — очень надо… Да, прямо сейчас. Седлай свою колымагу и гони ко мне.
* * *
Выслушав рассказ Лиды, полковник раздумывал всего несколько минут, потом решительно сказал:
— Ясно. Дело нехорошее, собирайтесь. Пугать не хочу; но вас здесь вычислят уже сегодня, — а сам подумал: „Непонятно, почему до сих пор еще никто сюда не заявился… Должны были, должны… Если за всем этим действительно что-нибудь стоит. Кассета какая-то с документами… Хотя — квартиру-то сожгли… Это факт, от которого не отмахнешься“.
— Надо вам, Лида, в другое, более безопасное место с Олей перебраться. На время, пока все не выясним. А то вы всех, без разбора, в квартиру пускаете. Поживете какое-то время у меня, а там — посмотрим. У нас квартира большая — никого стеснять не будете. А Витю мы в ближайшее время разыщем. Никуда он не денется! — сказал так, но подумал иное…
Косвенно он своими действиями уже нарушал один из основных принципов работников спецслужб — не втягивать родных и близких в сферу профессиональной деятельности. Следовало бы отвезти Лиду с дочерью не к себе домой, а на одну из конспиративных квартир, которых у его группы было несколько. Но, во-первых, он сомневался, что Лидия Зайцева согласится переехать с практически незнакомым дядькой неизвестно куда, а во-вторых, он не почувствовал во всей этой, пока непонятной для него истории, чего-либо, касающегося именно его работы. Просматривался за всеми этими непонятками какой-то криминал, но Геннадий Алексеевич даже и предполагать не мог, что эта история имеет хоть малейшее отношение к сфере интересов спецгруппы „Е“.
Как ни странно, ни Лида, ни маленькая Ольга не возражали и, быстро собрав необходимое в две сумки, через двадцать минут погрузились в логиновский „Запорожец“. Не с целью запугать, а скорее для того, чтобы показать серьезность происходящего, он по пути к своему дому сделал крюк и проехал мимо их сгоревшей квартиры. И почти пожалел об этом — на жену и дочь Виктора вид черных окон выгоревшей дотла квартиры произвел впечатление слишком сильное. Они совершенно сникли, потерялись.
Алла восприняла неожиданное прибытие постояльцев-погорельцев спокойно и сразу же занялась их обустройством. Лида и Оля сидели на кухне, и вид у них был до невозможности грустный.