Глава 5. Передо мной стоял хор.

Ты пеший? - хозмиец преображался буквально на глазах. Собран, сух, деловит, чует жареное, мне верит: деться ему некуда, - Беги в конюшню, седлай обоих жеребцов.

Я развернулся и, пока спускался вниз по витой скрипучей лестнице, слышал, как старик поплескал чем-то в лаборатории. Потом он выскочил, захлопнул дверь и, догоняя, застучал концом меча по ступенькам. Вот ведь, чудо, что беда с человеком делает! Был старикан стариканом, а теперь и походка легкая - ни одна ступенька не скрипнула, и движения точные, скупые. Меч у него только вот уж больно здоров. Надо будет лезвие покороче да поострее спроворить. В нашем нынешнем деле куда как сподручнее.

В Каллии принято конюшни под домом делать. То есть, жилая часть сверху, а конюшня - на том этаже, что прямо на улицу выходит. Там же и конюхов поселяют, если кто так богат, чтобы их содержать. Старик отнюдь не бедствовал, но в конюшне ни самих слуг, ни помещений для них не было. Эх, мне б на то внимание обратить - при достатках хозмийца не только лошадников, но и семьи их кормить положено. Не сам же он навоз выгребает... Да недосуг было. Я вбежал в конюшню. Так, кони не седланы - вон все добро на столбах у стойл аккуратно так висит. Ну, да дело недолгое. Я схватил седло, узду и распахнул дальнее стойло. Вошел, притворил за собой застав, чмокнул губами и в ужасе застыл, прижавшись спиною к шершавой стенке. Сердце колотилось и медленно опускалось к филейным частям. Одновременно с ним по спине сбегала крупная капля противного холодного пота. Седло выпало из рук. Передо мной стоял хор...

Меня напугать не просто, но тут я даже не мог пошевелиться. И не от страха, а от безысходности. Знаете, что такое хор? Это объективная реальность, данная некоторым несчастным в чрезвычайно неприятных ощущениях. Перед смертью.

Хоры, говорят, в давние времена не были редкостью, а сейчас почти не встречаются. И про них никто толком рассказать не может. Кто их видел издали, бормочет что-то несусветное, а кто сталкивался поближе - уже ничего, понятное дело, не бормочет. В книгах их называют единорогами и пишут, чаще всего, всякий вздор. Например, что только, мол, девственница, совершенно чистая сердцем и душой, может приблизиться к единорогу.

На самом деле хор - это сильный и кровожадный хищник. Внешне он, действительно, вылитая лошадь - с гривой, хвостом, копытами, у самцов причандал прямо-таки лошадиный. Пока пасть не разинет. А посередине лба растет острый прямой рог, тем длиннее, чем старше животное. И, главное, зубы. Страшные острые зубы в два ряда, причем, все до единого в виде клыков. Приходится ли удивляться, что девственниц, совершенно чистых сердцем и душой, почти не осталось?

Однако, хор вовсе не спешил меня загрызать. Фыркнул, как простой конь, переступил копытами, металлически звякнув по брусчатому полу. Боже праведный, да кому же удалось его подковать? Ну и хозмиец! И все ж, помимо моей воли, рука сама медленно потянула рукоять меча. Я еле сдержался - верный клинок на сей раз был совершенно бесполезен. Что можно сделать тонкой полоской стали со свирепым зверем, в два раза большим, чем онгарский тигр?

С тем-то я имел дело на арене в Бали, и то лишь чудо меня спасло. Тигр уж достал разок когтями поперек плеча, поэтому нож приходилось держать в неудобной правой руке и ни на что в этой жизни больше не надеяться. Силы были на исходе, зверь это чуял, подбирался поближе и подергивал задницей перед последним прыжком. В это мгновение, проломив решетку, на песок вылетел взбесившийся бык. Его предполагали прикончить на радость публике как раз после меня и заранее злили пиками, болезненно тыкая ими в ляжки. Видимо, перестарались. А тигру было все равно, кого жрать, поэтому он, дурак, выбрал кусок мяса покрупнее. Пока громадная кошка носилась по арене за совсем уж обезумевшим быком, зрители, думали, что это входит в программу, и надрывались от восторга. А про меня, тем временем, начисто позабыли. Отчаянно работая всеми четырьмя конечностями, я непонятно как умудрился взобраться на высокую, дикого камня стену, отгораживающую арену от публики, и был таков. Как потом выяснилось, подобное не удавалось больше никому. Лучники были поглощены событиями и не обратили на меня никакого внимания. Иначе не быть бы живу беглому рабу. Снять меня стрелой с перегородки был способен любой из этих лоботрясов.

- Седлай, - раздался сзади голос хозмийца, - Он обручен.

- Что? - Я с недоумением обернулся.

- Ну, не дикий, - пояснил старик.

- Приручен, - машинально поправил я. Черт бы его побрал вместе с косноязычием! Но каков химик, а? Не слыхал я, чтобы кто-нибудь живым оставался, побывав от хора поблизости. А тут - домашний хищник! Киска, так ее мать и так... Понятно теперь, почему конюха не держит.

Жеребец заметил упряжь в моих руках и седло у ног, которое я от испуга выронил на солому. Он миролюбиво придвинулся боком, явно предлагая себя оседлать. С седлом проблем не было. А вот каким образом крепить узду, я не понимал. Она была какого-то особого покроя. Ну понятно, сунуть в пасть этой зверюге что-нибудь кожаное, деревянное или даже костяное - считай, в момент этого "чего-нибудь" недосчитаешься. Мощные челюсти хора разом перегрызают ногу матерого лося. А железные удила непременно попортят зубы. Старик, посмотрев на мое замешательство, быстро взнуздал животное и направился в соседнее стойло. При этом он глухо ворчал о современной молодежи, не умеющей ничего держать в руках, "...окромя холодного оружия...". Имелся ввиду, естественно, я.

Мы ехали как раз посреди улицы. Двигаться подальше от домов в Гере означает меньше шансов получить за шиворот порцию помоев. В городе никто никого не стеснялся, и нечистоты выплескивались из окон прямо на брусчатку. Традиция эта имела такие глубокие корни, что даже которые благородные, не бранились, будучи обданными с ног до головы. Приходилось также посматривать по сторонам, чтобы не зацепить лоток торговца или шустрых мальчишек, то и дело норовящих попасть под копыта. Влипать в истории, обращая на себя внимание, не стоило. Езда на хищнике от обычной верховой ничем не отличалась. Я даже хотел поторопить своего хора, ибо не желательно старику было попадать в лапы Святого Суда. Да и мне, теперь как сообщнику, тоже.

- Не гони, - проворчал хозмиец и ловко подсек кнутом нахального овода, усевшегося как раз между хоровых ушей. Я пощупал у своего лоб и не нашел даже намека на рог, согласно легенде, долженствующий быть.

- Если спилить у маленького, то не растет потом и незаметно, где пилили, - хозмиец заметил мое движение, усмехнулся и продолжил, - Стражники посетят мой дом только после заката. Не знаешь, что ли?

Тут старик был абсолютно прав. Братия приходила за кандидатом на костер исключительно по ночам. Что ею при этом руководило, не известно, как не известно было ни одного случая, чтобы кого-то волокли в пыточную средь бела дня. Так, до самых городских ворот на нас никто и не обратил внимания. Ну, едут двое из благородных, ну и пусть едут. На выезде стражники тоже интересовались больше проходной платой, нежели нами самими. Чтобы не давать повода нас запомнить, хозмиец расплатился с умеренной щедростью. Старший гвардеец только сыто рыгнул в сторону и заметил, что если мы поспешим, то вполне успеем засветло добраться до корчмы Худора и там заночевать. Скакать ночью не стоило - на дорогах по причине летнего времени шалили. Впрочем, как установят, что старик смылся из Геры, начнется охота по всей Каллии. Уж что-что, а ищейки у Святой Братии хороши. Из-под земли достанут. И неизвестно, с кем выгоднее будет познакомиться, может быть, и с разбойничками. Так что, скрывшись за холмом, мы припустили хоров во всю прыть. Скоро появились перелески, затем лесок, и, наконец, мы въехали под сень громадных деревьев. Сразу стало гораздо темнее. Хоры повеселели и постреливали по кустам охотничьими взглядами.

Продолжение здесь...