В былые времена опытного бойца определяли именно по тому, насколько ловко он меч прятал. Чтобы, не глядя, попадать кончиком клинка в узкие ножны на перевязи за спиной, нужна обширная практика. По крайней мере, меч надо часто вынимать. И, естественно, часто погружать обратно в ножны. А вот погружение сие тогда лишь случается, когда твой супротивник сделать этого не может по понятным причинам.

А теперь любой сопляк из благородных только и делает, что тренируется меч за спину закидывать. Причем, заметьте, не использовать по назначению, а именно в ножны совать. И таких успехов на этом поприще достигает, что диву даешься...

- Почему меч прячешь? - раздался с пола надтреснутый старческий голос. - Можешь меня сразить, но ничего не получишь.

"Сразить"! Ну и выражение! Что значит, дни и ночи за склянками да ретортами проводить! И ведь с десяток лет в Каллии прожил, и прославиться успел, а на местном наречии с выворотами изъясняется.

Старика хозмийца в Гере стали уважать года три как. Он тогда отвел жуткий мор, приходящий каждый раз с Черной Лихорадкой. Болезнь эта - известная гостья в Каллии. Является она из Полой Степи вместе с охотниками на сусликов. Да как является! Пламенем, пожаром по городу. Соберет дань - по семи человек из десятка сведет в могилу, а потом угомонится на пять-шесть лет. Это, кстати, из десятка по общему счету, а из заболевших - каждый первый в три дня сгорает. Попотеет обильно, поплюет черной кровью, да и преставится в муках великих.

- Собирайся, старый пень, - я бросил еще не пришедшему в себя хозмийцу его хламиду. - И прихвати чего-нибудь потеплее. В горах зябко...

Глава 3. Вы когда-нибудь видели ангела?

Вы когда-нибудь видели ангела? Нет? Ну, тогда можете посмотреть на меня. Ага, примерно так он и выглядит. Вернее, один из тех, кого за ангелов принимают.

Я родился на высоком плато в племени Детей Ветра. Так мы сами себя называем, потому что умеем летать. Конечно это не та магическая левитация, о которой мечтают все чернокнижники, колдуны и прочие шарлатаны с равнин. Просто мы делаем себе крылья, чтобы парить в вышине, ловя потоки воздуха. Земли наши скудны и неплодородны, а с высоты все виднее и проще охотиться.

Как только мальчик первый раз самостоятельно выходит за порог хижины помочиться, старший мужчина в семье отправляется к Западному Склону, ловит и приносит домой паука пичу. Паука сажают на ветерке, на свежий каркас из сухих стеблей горного тростника и ежедневно щекочут перышком живот. И пичу принимается плести паутину, постепенно затягивая ею каркас. Паутина эта тонкая и необычайно прочная. Так и растут, зреют крылья для мальчишки. А потом пичу, как сделает работу, так почему-то помирает. Оттого и приходится для каждого мальчика нового дикого паука ловить. Но ничего, на Западном склоне их много, всем в племени хватает. Девочкам крыльев не выращивают, не положено. Женщине положено дома сидеть да очаг сберегать. А мужчине положено ей пищу приносить и семя свое давать время от времени. Чтобы рожала, чтобы Сыновья Ветра на земле не переводились.

Как оказались первые Дети Ветра на плато, точно не знает никто. Ходит байка, что, спасаясь от врагов, Отец Ветер забросил туда свою молодую жену, бывшую уж в тягости, а сам потом погиб в неравной битве. С кем он там дрался-то, тоже неизвестно. Праматерь наша благополучно разрешилась от бремени ни то тремя, ни то четырьмя чадами разного полу, что новому племени начало и дало. Плато представляет собою довольно плоский каменный стол с высокими отвесными стенами. Просто так никому снизу на него забраться пока не удавалось. И племя множилось исключительно за счет собственных стараний.

Само собой, в эту сказку истово верят только самые малые дети. Любому, кто постарше, ясно, что подобного рода фокусы никак не приведут к постоянному рождению крепких здоровых младенцев. Если не добавлять свежей крови, то население непременно станет хиреть, производить уродов, и вскоре вымрет благополучно. Не зря ж наши старики велят время от времени таскать с соседних гор в отары молодых диких муфлонов мужеского полу. А может, не вымерли мы потому, что крылья позволяют наиболее ловким и сильным юношам красть девок с равнины, подхватывая их слету и унося к себе в качестве жен. В городе девки, несомненно, красивее, только оттуда не больно-то кого утащишь. Крылья широкие, шире большинства улиц. То есть, кануть-то сверху на девку канешь, а вот взлететь - дудки! И улицы узкие, обязательно за что-нибудь зацепишься, и, самое главное, меж домов ветра не поймать. Красть можно только из сельской местности, и особенно удобно это делать во время полевых работ. Тут публика рассредоточена, стало быть, девок легче рассмотреть, чтобы выбрать получше. А как выбрал - тут уж держи ее крепче, лови ветер, да следи, как бы не попало чем сзади. Вилами, например. Или стрелой. Поначалу, пока невысоко, девка визжит и отбивается, вполне может вырваться. А как повыше взмоешь, так вырываться перестает, но визжать продолжает еще долго.

Странный народ, эти жители равнин! Много позже, оказавшись тут (не по своей воле, ясное дело), я все удивлялся: все храмы расписаны изображением летучих людей, которых боготворят. И при этом ни один из равнинников не откажет себе в удовольствии подстрелить Сына Ветра из лука или из арбалета. Долгое время я считал, что пуляют больше от зависти да оттого, что их лучшие девки нам детей рожают. Ведь мы сильные, выносливые, не в пример равнинным. Вон, на рынке возле Кровавого Причала больше ста серебряных гузов за нашего молодого дают! А такую цену только пленные воины из Хозмии да светловолосые красотки с Дальнего Севера имеют.

Глава 4. Интересные они, ульмы эти.

В горах зябко. Да собирайся ты шустрее, старый сундук! Или ульма своего повеселить хочешь? - я кивнул на маленькое существо, сидящее с ногами прямо на широком столе. Оно не обращало никакого внимания на потасовку в комнате и, высунув от усердия язык, отсчитывало капли, скатывающиеся из тонкого носика реторты.

Интересные они, ульмы эти. Маленькие, как гномы, откуда берутся - никто не знает. Их можно только купить, и очень задорого. Потому как в хозяйстве - страсть, до чего полезны. Только раз стоит показать какую работу, и уж будет ее делать - лучше не придумаешь. Стоят дорого, и покупает их только тот, кто побогаче, да с нечистой силой не боится связываться. Чернокнижники, например, которые из известных.

Тут, перво-наперво, надо в лунную полночь черного козла зарезать по-тихому, чтобы он не взмемекнул. Иначе все попусту. А потом шкуру содрать и золотые, уж не знаю сколько, но много, в нее завернуть. И кладут такой сверток прямо на Пепельной Площади, на постамент, теплый еще после сожженного еретика или ведьмы какой. Между прочим, не упомню случая, чтобы кто-нибудь из городской шпаны этот сверток спер. Не решаются. Иной раз лежит поклажа по два-три месяца, как новенькая, и, главное дело, не тухнет. В это время людей на костер не возводят, в темницах гноят. А как пропал сверток, так к вечеру жди в доме свеженького ульма, а на поутру - очередное аутодафе, мол, место освободилось. Было дело, жил один доброхот. Завернул он в шкуру черного козла что-то. Не деньги, конечно. Не было у него золотых. Долго это на площади лежало. Так никого за это время и не спалили. А завонял предмет - стало ясно, что-то тут не так. Нашлись смельчаки из монашеской Братии, осенили себя троекратным знамением, окропили святой водичкой из Источника, попрощались на всякий случай, зажали носы. Да и провели ревизию. Как потом про доброхота пронюхали - не знаю. Только сгорел бедолага на одном костре с теми, кто этого уж давно дожидался...

Так вот, ульмы эти не пьют, не едят, и одно только им удовольствие - поглазеть, как очередного горемыку пламени предают. Не важно, пусть даже хозяина ихнего. Все бросают, бегут, как крысы, на Пепельную площадь. Такая у них особенность. Да и много чего другого непростого в ульмах. Например, внутри они как кусок мяса сделаны. Снаружи все, что должно быть, только маленькое - нос, глаза, уши и прочие подробности. А внутри только мясо. Их иные лекари, из заумных-то, покупали да потрошили. Мясо, и все тут, никакой требухи, и костей тоже нету. Не знаю, пробовал ли кто есть...

Стоило только про костер упомянуть, как, глянь-ка, ожил, взбодрился старик. Пока я то да се, он прибрал в торбу самое важное. Одежду, пожрать, меч подпоясал и никакой фигни типа книг. Глянул с жалостью на ульма: тот продолжал раскапывать свою дрянь.

Продолжение здесь...