Павел Шаронов

Закон бумеранга

— Пока еще окончательного плана действий у меня нет, — сказал он, — но кое-какие мысли на этот счет имеются. Ваша подруга осталась весьма богатой дамой и когда она выйдет из тюрьмы, ее положение будет не таким уж плохим. Даже развод не сможет сильно повлиять на ее финансовое благополучие. Это хорошо, что вы с ней остались подругами и она ни о чем не подозревает. Давайте ее ограбим.

— Что? — переспросила Виктория.

— У Татьяны нет честно заработанных капиталов, — объяснил Гарин, — Все свои деньги она украла. Самым большим наказанием для нее будет не тюрьма, а потеря денег. Просто замечательно, что она оставила у вас на хранение шкатулку с документами.

Мне кажется, несмотря на свою невозмутимость, Виктория была ошарашена. Ей предлагали участвовать в грабеже. Нет, конечно, богатые часто потому и богаты, что грабят и воруют, но они никогда не называют это своими именами. Они называют это бизнесом, сделкой, договором, десятком других названий, но имеют в виду именно воровство.

Да, Гарину не следовало быть таким прямолинейным. Виктория гордо сказала „нет“.

Гарина, кажется, такой ответ нисколько не смутил и не расстроил.

— Очень жаль, — протянул он, но встать с дивана и откланяться явно не спешил. — Квартира в Испании, валютный счет там же, они могли бы быть вашими. И без всякого риска.

— Вот как? — произнесла Виктория и в ее голосе послышался интерес.

— Да, ваша помощь была бы для меня очень ценна и я помог бы вам получить значительную часть состояния Татьяны, — сказал Гарин задушевным голосом и взял Викторию за руку.

Она руку отняла, но сделала это как-то задумчиво и неуверенно.

— Но как в таком деле можно обойтись без риска? — спросила она.

— Но я же не предлагаю вам залезть ночью в чужой дом и взломать там сейф. Все будет по закону. Вы Татьяну в тюрьме навещали?

— Нет, ни разу.

— Обязательно навестите. Там, кажется, свидания раз в месяц?

— Наверное. Хотя, я не знаю.

— Непременно узнайте, когда там свидания, и навещайте ее. Пусть она знает, что может на вас положиться. А я тем временем постараюсь ее напугать.

Гарин задумчиво постучал пальцами по столу.

— Так, у меня есть связи в прокуратуре, — сказал он, — и я могу даже выхлопотать себе нужный документ, чтобы провести допрос Татьяны. Достаточно задать ей пару вопросов о некоторых ее деяниях; я не имею в виду контабанды, этим лучше пока ее не тревожить. Спрошу ее о других делах, не связанных с вами и вашим мужем. Потом начну задавать вопросы о валютных счетах и недвижимости за рубежом и намекну, что все это можно без труда конфисковать. Что она сделает?

Гарин вопросительно посмотрел на Викторию, но та молчала и тогда он закончил:

— Она встревожится. У нее не будет возможности как-то повлиять на ситуацию и она вынуждена будет довериться вам.

Виктория продолжала молчать и внимательно слушать; по ее лицу трудно было определить, соглашается ли она на предложение Гарина или нет.

— Ну так вот, — продолжал Гарин, — Вам обязательно нужно получить у нее доверенность, после чего вы закроете ее счета и продадите или переведете на свое имя ее недвижимость, естественно, подписав какие-то документы о правах владения. Татьяна должна думать, что вы будете только фиктивной владелицей ее имущества, но мы с вами сделаем так, что вы станете законной хозяйкой всего. Я плохо знаю эту область, но постараюсь все выяснить в малейших деталях. В законах наверняка есть какая-нибудь зацепка, которая позволит нам сыграть в нашу пользу. Самое важное, чтобы доверенность была составлена правильно. Вот на этом этапе, этапе оформления документов, мы должны ее обмануть, но именно в этот момент она будет особо внимательна. Но я что-нибудь придумаю.

Наступила пауза. Самое время было откланяться и уходить домой, но Гарин о чем-то рассеянно размышлял.

— Если не секрет, где вы, все-таки, достали хлорциан? — спросил он как бы между прочим.

— Вы имеете в виду яд?

— Конечно, а вы не знали его названия?

— Мне сказали, что это из семейства цианидов. Я думала, цианистый калий.

— Цианид, но не калий. Так вы раскроете этот секрет?

— Ну, вообще-то теперь это не секрет. А вам зачем это знать?

— Хочу отравить тещу.

Виктория вежливо улыбнулась.

— Яд я купила у матери Тани, — сказала она.

— А у нее он откуда?

— Где-то достала, кажется, на работе. Но он у нее давно, еще с тех пор, как они жили на прежнем месте. Она хранила его на даче. Про этот яд я узнала случайно. Во время разговора она о нем упомянула.

— Кто-нибудь еще знал, что у нее есть яд?

— Наверное, Таня, может быть, ее муж. Я не думаю, чтобы она многим о нем сообщила. Она не отличалась болтливостью. Мне стоило невероятного труда уговорить ее продать мне небольшую порцию.

— И она не спросила, зачем вам яд?

— Спросила. Я сказала, что хочу избавиться от мышей.

— Она поверила?

— Мне кажется, нет. Но я хорошо заплатила и она не стала больше задавать вопросов. Вообще какая-то абсурдная ситуация, купила у жертвы яд, чтобы ее же и отравить.

— Да, в этом деле много странностей, — задумчиво произнес Гарин, — но… но вы не берите в голову. Что случилось, то случилось. Я интересуюсь этим так, для полноты картины. А вообще мы сейчас с вами беремся за очень серьезное дело и должны все очень хорошо обдумать, чтобы быть готовыми к любой неожиданности.

…Следующие три дня Гарин думал. Все это время с ним практически невозможно было общаться. Можно было только отвечать на те вопросы, которые он задает. Во всем остальном для общения он был закрыт. Почти весь первый день он провел у меня, лежа на диване с полузакрытыми глазами. Молча перекусив парой бутербродов с чаем, он снова лег и до четырех часов дня не вставал. В четыре часа он вскочил и, не прощаясь, убежал.

Во второй день он чертил какие-то схемы в блокноте, а потом вдруг поинтересовался, во сколько я оцениваю свою картину „Наполеон в Москве“. Я пожал плечами. В самом деле, как художник может деньгами оценить то, на что он потратил кусочек жизни и души? Для меня эта картина бесценна, но покупатели свои деньги ценят выше, чем мои картины.

Пока я размышлял, сколько можно запросить за „Наполеона“, чтобы не обидеть себя, но и не отпугнуть покупателя, Гарин прервал мои размышления следующим вопросом:

— За сто тысяч продал бы?

— Конечно. А почему именно за сто тысяч?

— Долларов.

— Согласен.

— А за миллион?

— Это еще лучше. А что, у тебя есть покупатель?

— Пожалуй, скоро будет, — загадочно ответил Гарин и снова погрузился в свои размышления.

На четвертый день он возник на пороге моей квартиры такой радостный, что я понял, что план ограбления Татьяны окончательно созрел.

— Вижу, у тебя все хорошо, — сказал я, потому что это была первая фраза, которая пришла мне в голову.

— Замечательно! — воскликнул Гарин. — Кстати, у тебя тоже все хорошо.

Я недоверчиво посмотрел на своего друга.

— Неужели?

— Вот именно! — воскликнул он, — Ты теперь знаменитость. Читай!

И он протянул мне мятый листок нашей районной газеты и ткнул пальцем, где именно следует читать.

Дрожащими руками я взял газету и еще больше разволновался, увидев в заголовке свою фамилию. В заметке речь шла о „Наполеоне в Москве“.

Я медленно ее прочитал и в глазах моих потемнело.

— Тут написано, что я покойный, — слабым голосом произнес я.

— Ерунда, маркетинговый ход, — бодро сказал Гарин, — художников начинают ценить только после смерти, поэтому я слегка подправил твою биографию.

— Тут еще написано, что Наполеон лично позировал для этого полотна.

— Но я же тебе позировал.

— Но ты не Наполеон!

— Какая разница! Через неделю об этой заметке никто не вспомнит. А мне она нужна для дела. Так что придется тебе пока побыть знаменитым, но незаслуженно временно позабытым художником прошлого.

— Зачем?

— Хочу продать твою картину Татьяне. Ей сейчас хранить деньги на счетах и в недвижимости опасно. А картину можно спрятать и в цене она будет быстро расти, ведь тебя сейчас, можно сказать, заново открыли, интерес к тебе во всем мире огромный, так что…

— Погоди, погоди, — остановил я Гарина, — ты меня путаешь с этой фальшивой биографией. Как тебе вообще удалось опубликовать это вранье?

Гарин самодовольно уселся на диван и закинул ногу на ногу.

— В наше время все вопросы решаются очень просто: с помощью денег, — сказал он.

— Но все равно, как они могли опубликовать вранье?