Павел Шаронов
Закон бумеранга
Когда Лада вернулась, я сделал ей знак, чтобы не тревожила дядю и мы стали шептаться с ней о всяких пустяках, лишь иногда вспоминая Гарина и бросая на него любопытные взгляды.
Полчаса он молчал, не подавая признаков жизни. Полчаса мы отдыхали от его общества и осушили за это время двухлитровую бутыль пепси-колы.
Наконец Гарин заговорил, но не с нами, а сам с собой. Он как бы думал вслух.
— Что-то здесь, все-таки, не то, — пробормотал он еле слышно, но почти сразу же заговорил громче. — Я был уверен, что Курт — не настоящее имя преступника, а теперь оказывается, что на самом деле есть какой-то Курт. Тот ли это самый, кого я ищу, или кто-то просто воспользовался его именем? Если его жена действительно была невестой Даниила Агеева, то у нее, конечно, есть причины мстить Татьяне, но зачем в это ввязываться ее мужу? Кто станет мстить под своим именем, да еще с такой заметной особенностью, как немецкий акцент? Чушь какая-то!
Гарин перевернулся на другой бок и теперь уже обратился к нам с Ладой.
— Где нам теперь искать эту Викторию? — спросил он, — Если бы она с мужем прилетела прямым рейсом из Германии, у нас еще мог быть шанс ее найти, но раз они приезжали из Москвы, то едва ли мы обнаружим их следы. Они могли приехать на автобусе или даже на своей машине и никаких документальных подтверждений этому мы не найдем.
— Может, проверить гостиницы? — предложила Лада.
— Нет, мы их уже проверяли. Нашего Курта в них не было.
— А если поспрашивать среди знакомых, соседей? Может, кто из них знает Викторию?
Гарин тяжело вздохнул.
— Да, похоже, это единственный выход, — сказал он, — хотя шансов мало. Совсем не обязательно, что та Виктория, которую мы ищем, была знакома с друзьями Даниила Агеева, или жила по соседству. Ведь даже его брат ее почти не знал. Даниил мог познакомиться с ней где угодно: в магазине, в соседнем районе, а, может быть, она уже и тогда жила в Москве и в наш город приехала на экскурсию, хотя это маловероятно.
— А на суде она присутствовала? — спросил я.
— На суде?
— Ну да, если расспросить тех, кто был на этом суде, может, они смогут что-то припомнить. Может, какая-нибудь девушка там плакала?
— А что, это идея! — воскликнул Гарин, — как она сразу мне в голову не пришла? Надо было расспросить поподробнее этого пьянчугу, кто, кроме него, присутствовал на суде. Только сегодня идти не хочется. Пойду завтра.
…Впоследствии Гарин очень сожалел, что поддался лени и не пошел в тот же день, потому что ни на следующий день, ни позже Александр Агеев в своей квартире так и не появился. Он пропал.
Поначалу Гарин не придал его исчезновению большого значения. Ему и самому доводилось в жизни пропадать на несколько дней, не ставя в известность своих родных, поэтому в его представлении холостой, к тому же, выпивающий мужчина вполне мог исчезнуть на несколько дней, чтобы потом появиться в самый неожиданный момент.
Поэтому, отложив на время поиски Агеева, Гарин с головой ушел в выяснение обстоятельств жизни неизвестной нам до сих пор Виктории. Это было нелегко. Создавалось впечатление, что эта Виктория еще много лет назад задумала свою месть, потому что сколько мы ни опрашивали соседей и знакомых Даниила Агеева, никто из них ее не знал. Некоторые смутно вспоминали какую-то девушку, которая пару раз приходила в гости к Даниилу, но была ли это Виктория, выяснить не удалось.
Дело застопорилось. Все Виктории, чьи телефоны были записаны в записной книжке Татьяны, как и предполагал Гарин, никогда не были знакомы с Даниилом Агеевым. Было даже как-то обидно, что из всех Викторий мы не можем найти именно ту, которая была нам нужна.
И тут произошло событие, благодаря которому мы поняли, что не движемся в тумане неизвестно куда, а идем по верному следу.
В тот день Гарин задержался у меня дольше, чем расчитывал. Он диктовал Ладе отчет о своем расследовании, стараясь, как обычно, представить дело так, что он провел огромную работу, которая вот-вот завершится блестящим результатом.
Гарин, как всегда, лежал на диване, полуприкрыв глаза, чтобы лучше сосредоточиться; Лада сидела за столом и мелким красивым почерком записывала все, что он говорил, в тонкую ученическую тетрадь.
— Таким образом, — диктовал Гарин, — можно почти с уверенностью утверждать, что…
— Помедленнее, дядя, — взмолилась Лада, — я же не успеваю!
— Чему вас в школе учат? — проворчал Гарин, — Закон
— Я не знаю этого закона, вернее, уже забыла его.
— И это называют высшим образованием, — вздохнул Гарин.
— Средним, — поправила его Лада.
— Ладно, пусть будет средним. Так на чем я остановился?
— На том, что можно с уверенностью утверждать.
— Ах да, так значит…
Но тут послышалась мелодия „Мурки“ и Гарин достал сотовый телефон.
Я как-то спросил Гарина, зачем он выбрал именно „Мурку“ в качестве мелодии для телефона, он ведь, все-таки, сыщик, а не уголовник. Гарин объяснил, что не может взять „Наша служба и опасна и трудна“ или „Не думай о секундах свысока“, потому что их берут, в основном, работники милиции и спецслужб, а нейтральные мелодии не так выразительны, в то время как „Мурка“ сразу привлекает всеобщее внимание.
Разговор длился не более минуты. Гарин только поздоровался, потом несколько раз произнес „да“ и закончил разговор фразой: „сейчас подъеду“.
— Это секретарша Черногорова звонила, — объяснил он, отключая телефон и с тяжелым вздохом вставая с дивана, — зачем-то я ему понадобился.
Странно, с секретарем его я знаком, а вот секретарши никогда не видел. Должно быть, недавно нанял.
Сборы Гарина были недолги. Он надел ботинки, снял со стула пиджак и, прежде чем надеть его, тщательно причесался.
— Ну ладно, возвращаться сюда сегодня я уже не буду, — сказал он, — уже поздно, так что от Черногорова поеду сразу домой. Надеюсь, он мне не скажет ничего неприятного. А ты, Лада, тоже здесь долго не задерживайся.
— Может, мне с тобой поехать? — предложила она.
— Этого еще не хватало. Отправляйся сразу домой и будь осторожна, на улице темно.
— Я ее провожу, — сказал я.
Гарин кивнул и открыл дверь. В эту же секунду прогремел оглушительный взрыв и Гарин, отскочив назад, чуть не сбил меня с ног.
Наступившая следом тишина показалась бы гробовой, если бы не звуки отпирающихся дверей выше и ниже этажом. Соседи, как всегда, проявляли любопытство, в данном случае вполне оправданное. На нашем этаже двери еще не отпирались, но, судя по звукам, ближайшие соседи прильнули к дверным глазкам. Выходить на площадку они пока опасались, мало ли что.
Странно, но, кажется, ничто не пострадало, хотя в воздухе и чувствовался запах чего-то горелого. На полу лежал большой синий конверт. На нем крупными печатными буквами фломастером было написано имя Гарина.
Гарин поднял его, потом подошел к лестнице и заглянул вниз.
— Мальчишки хулиганят, — громко сказал он, обращаясь не столько к нам с Ладой, сколько к невидимым соседям.
Но по выражению его лица я понял, что он сам в это не верит.
Гарин решительно вернулся в квартиру и запер дверь. Он прошел в комнату, но на диван ложиться не стал. Вид у него был сосредоточенный и задумчивый.
Что касается Лады, то она не выглядела испуганной. Скорее, она была встревожена и возбуждена этим происшествием. Ухватившись за мою правую руку, она положила голову мне на плечо и устремила на Гарина полный сострадания взгляд. Я не возражал против такого несколько бесцеремонного отношения с моими частями тела, но Гарину это могло не понравиться.
Впрочем, он был настолько погружен в свои мысли, что не обращал внимания на такие мелочи.
Наконец, Лада отпустила мою руку и подошла к дяде.
— Сейчас, наверное, сюда приедет милиция, — тихо сказала она.
— Не думаю, — ответил Гарин, — Взрыв был холостым. Что-то вроде китайской хлопушки. Похоже, меня решили попугать.
— Почему ты так думаешь? — спросил я.
— Прикрепили заряд к твоей двери, оставили письмо на мое имя. Похоже, они в курсе моих перемещений. Если бы хотели убить, то сделали бы это без особых проблем. Нет, это просто демонстрация силы. Я думаю, что тот, кто все это организовал, находится сейчас
— Почему? — спросила Лада.
— Меня нарочно вызвали по телефону, чтобы я первый вышел из квартиры и чтобы конверт и бомба не привлекли внимание случайных людей. Нет, конверт положили, а бомбу прикрепили перед самым звонком. Ты ничего не слышал? Никаких подозрительных звуков? — спросил он меня.
Я покачал головой.