Павел Шаронов

Закон бумеранга

— Немытые русские?

— Нет, кавказцы.

— А их куда?

— Тоже в вагоны — и за границу.

Гарин не стал интересоваться, кого еще намерен выслать из России „председатель Комитета дружбы народов“ и сразу перешел к делу.

— Как давно вы знакомы с Татьяной Черногоровой? — спросил он.

— А это кто?

— Злые языки утверждают, что ваша любовница. Возможно, бывшая.

„Председатель“ слегка кашлянул, потом выглянул за дверь, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, после чего снова плотно ее прикрыл, сел напротив Гарина и уверенно заявил:

— Лгут.

— И вы, значит, с ней не знакомы?

„Председатель“ немного помедлил, размышляя, по-видимому, о том, что надо сказать, чтобы ничего сказано не было, и наконец выдал ответ:

— Этого я утверждать не могу. Может быть, и знаком.

— Если вы не уверены, могу показать фотографию.

— Это бесполезно. В мире существует несколько тысяч человек, которые считают себя моими знакомыми и с которыми я действительно был знаком, ведь такова специфика моей работы. Но помнить всех я не могу. Просто физически не в состоянии.

И он умолк, сохраняя на лице чувство выполненного долга.

— Та-ак, — протянул Гарин и поднялся. — Что ж, в таком случае, вы арестованы.

— Что? — не понял его „председатель“.

— Поскольку вы чините препятствия официальному расследованию и пытаетесь прикрыть убийцу, возникают подозрения, что вы с ним в сговоре. Собирайтесь, эту ночь вы проведете в камере.

„Председатель Комитета дружбы народов“ заволновался.

— Но постойте, — воскликнул он, — так ведь нельзя! Это запрещено! Невинного человека нельзя сажать в тюрьму!

Гарин усмехнулся.

— В нашей стране можно все, — сказал он, — Если вы интересовались историей, вы должны это знать. И даже если вы полностью невиновны, я могу вас продержать неделю в тюрьме. Это, между прочим, в Законе написано! Или вы законы не уважаете?

На „председателя“ было жалко смотреть. Еще недавно он хвастался своим благополучием, а теперь был самым несчастным человеком на свете. Он бормотал что-то невнятное о своей невиновности и, кажется, уже готов был упасть на колени и целовать Гарину руки, только бы тот его оставил на свободе.

Наконец, Гарин сменил гнев на милость. Он снова сел и почти насильно усадил „председателя“ напротив себя.

— Поймите, — заговорил он, — я расследую убийство и только убийство. Поэтому, если у вас с Татьяной Черногоровой были любовные отношения или какие-нибудь темные делишки, я не собираюсь доводить это до суда. Мы — солидная организация и пустяками не занимаемся. Вас видели входящим вместе с ней в дом ее матери. Она — ваша любовница? Я имею в виду Татьяну Черногорову, а не ее мать.

„Председатель“ энергично потряс головой из стороны в сторону.

— Я — прекрасный семьянин и своей жене не изменяю, — сказал он.

— Хорошо. Сделаю вид, что этому верю. Значит, у вас деловые отношения? Что именно? Воровство? Шантаж? Контрабанда?

„Председатель Комитета дружбы народов“ был потрясен тем, что у кого-то могла возникнуть даже мысль, что такой достойный гражданин, как он, может заниматься столь недостойными деяниями.

— Тогда что вы делали с ней в той квартире? — настаивал Гарин.

— Танечка обратилась ко мне с просьбой.

— Замечательно. Вы начинаете вспоминать. В чем просьба заключалась?

— Она хотела познакомиться кое с кем из Таможенного комитета и просила меня помочь ей в этом.

— С кем именно?

„Председатель“ подозрительно посмотрел на меня, потом наклонился к Гарину и прошептал ему имя. Гарин зажмурился.

— И зачем ей это было надо? — спросил он, снова открыв глаза.

— Не знаю, — честно признался „председатель“, — она не была со мной полностью откровенна.

— Знакомство состоялось?

— Да. У нас с ним были общие знакомые, а Татьяна — такая женщина, с которой каждый будет рад познакомиться.

— И для того, чтобы поговорить об этом знакомстве, вы уединялись с ней в квартире?

— Только для этого, — признался „председатель“, глядя на Гарина ясными глазами.

— И она ничего вам не предложила за эту услугу?

— Только свое уважение.

— И вы ничего не просили и не получили?

— Я — честный человек и никогда в своей жизни не совершил ни одного недостойного поступка, — гордо заявил „председатель“.

— Сочувствую, — сказал Гарин, поднимаясь, — Я в своей жизни таких поступков совершил немало. Вижу, ничего больше я от вас не услышу, так что прощайте.

Я уже собирался выходить, но Гарин меня остановил.

— Что там за дверью? — обратился он к „председателю“, — кажется, подслушивают.

„Председатель“ переменился в лице, но, выглянув наружу, облегченно заверил, что все в порядке.

— Ну тогда пошли, — сказал Гарин.

Наш уход был до неприличия поспешен. Едва простившись с хозяином, Гарин побежал вниз по лестнице, так что я еле за ним поспевал.

Выскочив из парадной, Гарин помчался на автобусную остановку.

— Ты куда? — закричал я, — За нами никто не гонится!

— Пока не гонится, — буркнул Гарин и вскочил в подошедший автобус, даже не взглянув на его номер.

Глава 10

Раньше я наивно полагал, что все неурядицы моей жизни могут волновать только меня. Но со временем я заметил, что еще один человек принимает во мне самое живое участие и не скажу, что это доставило мне удовольствие.

Соседка, чья дверь находилась как раз напротив моей, одинокая пенсионерка Елена Леопольдовна, начала вдруг проявлять удивительную осведомленность о моих привычках и образе жизни.

Сначала до меня доходили только неясные слухи о ее высказываниях в мой адрес. Потом я стал замечать, что когда ко мне кто-то приходит, то ее дверь неизменно оказывается приоткрыта. Это были мелочи, но они напрягали.

Мне постоянно чудились за этой темной щелью настороженные глаза моей соседки. Я не питал иллюзий по поводу того, что она обо мне думает. Она всегда меня недолюбливала, а когда я стал художником, это окончательно погубило в ее глазах мою репутацию. В ее представлении каждый художник был дармоедом, не желающим работать и устраивающим в своей мастерской оргии с натурщицами.

Натурщицы, по причине моей бедности, меня не посещали, поэтому всю свою неприязнь она перенесла на Гарина. Визиты женщин она бы осудила, но поняла, но что делает у меня Гарин, было выше ее понимания и это ее мучило.

Когда появилась Лада, ей все стало ясно. Гарин был чем-то вроде сутенера, заманивающим в мой вертеп разврата невинных девушек, и поэтому она посчитала своим долгом предостеречь Ладу. Лада предостережениям не вняла и только засмеялась в ответ, чем погубила в глазах Елены Леопольдовны и свою репутацию.

…После посещения „председателя Комитета дружбы народов“ Гарин снова куда-то пропал. Это было досадно. Я как раз хотел расспросить его, узнал ли он что-то ценное из того бреда, который нес „председатель“, и зачем нам надо было так поспешно от него убегать.

Сам я, сколько ни размышлял на эту тему, никакой подходящей версии придумать не смог, поэтому предпочел погрузиться с головой в работу.

Ждать Гарина было бесполезным занятием. Он мог исчезнуть на неделю или даже на полгода и потом явиться, как ни в чем не бывало, даже не удосужившись рассказать, чем он занимался все это время.

Но на этот раз Гарин отсутствовал не так долго. Вечером он произвел веселый трезвон на моем звонке и, когда я открыл дверь, чуть не сплясал на месте.

— Заходи быстрее, — сказал я и втянул его за руку внутрь.

— Соседка? — спросил Гарин.

— Она. Последнее время стала еще бдительнее. Постоянно у двери караулит.

— Тебе надо ее чем-нибудь напугать. Тогда она отстанет.

— Нет, тогда она вызовет милицию. Она уже давно подозревает меня во всех смертных грехах.

Гарин издал урчащий смешок.

— Ты — последний человек, которого в чем-то можно заподозрить, — сказал он, — хотя… многие маньяки, пока их не поймали, были вне подозрений.

— Ну, спасибо. И ты туда же.

— Не обижайся, я пошутил. Но, все же, мне интересно, чем ты так ей досадил? Или она от скуки за тобой следит?

— Не знаю. Пару месяцев назад она рвалась познакомить меня со своей племянницей, но я отказался.

— И правильно сделал, — убежденно заявил Гарин. — Человеческая психология такова, что согласие на знакомство люди всегда воспринимают, как согласие на брак. Если у девушки проблемы с выходом замуж, то это ее проблемы. Мы тут не при чем.