Павел Шаронов
Закон бумеранга
Вот, кажется, и все. Я знаю, многие люди высказывают мнение, что мстить не надо, дескать месть опустошает душу. Не знаю. Я не стану философствовать на тему того, что собирался сделать. В любом случае, я этого не сделал. Если бы представился случай отомстить и добавить новый срок Тане, я бы им воспользовался и, признаюсь, мне это было бы приятно. Но увы, собранных мною доказательств пока еще не достаточно для этого. Кстати, Валерий Николаевич, если желаете получить эти материалы, чтобы как-то ими воспользоваться, я всегда готов их вам предоставить. Вот и весь мой рассказ. Не знаю, что обо всем этом подумаете вы, но я считаю, что я не самый плохой член общества.
Глава 17
Саша смолк и на несколько секунд в кабинете воцарилась тишина.
— Вы верите, что я не убийца? — спросил Саша.
Все молчали. Наконец, Черногоров кашлянул и серьезно ответил:
— Если честно, не верю.
Саша грустно кивнул.
— Что ж, — сказал он, — ваше право. Больше убеждать вас я не буду. На вашем месте я, наверное, думал бы тоже самое.
Опять наступила тишина, как будто никто не решался подвести итог сказанному. Я видел, что никто Саше не верит, да и он сам не очень настаивал на своей невиновности. Но неожиданно эта тишина была прервана самым безобразным образом.
Выкрикнув что-то нечленораздельное, Елена вцепилась Саше в волосы. Дальнейшая борьба происходила в молчании. Слышалось только пыхтение борющихся сторон. Сомов схватил свою жену за талию и попытался оттащить ее в сторону. Ему это удалось, но вместе с женой он оттащил и Сашу. Хватка у Елены была железная. Черногоров старался разжать ее пальцы, но это было пустое занятие.
Гарин в борьбу не вступал и с насмешливым видом наблюдал за происходящим. Он даже откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу.
Я испытывал противоречивые чувства. Бросаться на защиту Елены было бы странно, ведь на нее никто не нападал, наоборот, это она была агрессором. Но и становиться четвертым в драке против хрупкой женщины мне не хотелось. Поэтому я остался на месте.
— Надо ее треснуть чем-нибудь по голове, — шепнул Гарин, подтянув меня за пуговицу пиджака поближе к себе, — иначе она не отпустит. Я этих баб знаю. Моя однажды в меня вцепилась. С тех пор ношу короткую стрижку.
Я ничего не ответил, только неодобрительно покачал головой.
В этот момент борьба неожиданно закончилась. До сих пор Саша пытался освободиться, не прибегая к силовым приемам. Но, поняв, что без этого никак не обойтись, он нанес кулаком резкий удар в живот Елене. Та издала тихий возглас и, отпустив сашины волосы, повалилась на землю, но была вовремя подхвачена мужем.
Черногоров что-то шепнул Саше и тот вышел. Через пять минут рыдающую Елену увел ее муж.
— Извините за эту безобразную сцену, — сказал нам Черногоров, — Сами понимаете, у нас всех нервы на пределе, а у Лены в особенности. Я, конечно, уверен, что она не побежит доносить в милицию, это не в ее интересах, а свои интересы она… Впрочем, ладно. С расследованием вы справились прекрасно, поэтому вполне заслужили свой гонорар. Вот.
Черногоров положил на стол магнитную карточку. Гарин повертел ее в руках и сунул в карман.
— Пин-код записан на внутренней стороне карточки, — пояснил Черногоров.
— Да, я это заметил.
— Ну, в таком случае, не смею задерживать. С делом вы справились прекрасно и я могу смело рекомендовать вашу контору своим друзьям. Выразил бы пожелание продолжить сотрудничество с вами, но обещать не могу. С людьми вашей профессии встречаться лучше пореже… потому что… но, в общем, вы сами понимаете.
Как многие, слегка выпившие, но еще не пьяные, Черногоров был многословен и несколько назойлив.
Мы поспешили с ним распрощаться и вышли из дома. Машина нас все еще ждала.
— Воображаю разочарование прокурора, когда он узнает, что катал самозванца, — сказал Гарин, — А может, и не узнает. Пошли.
Мы сели в машину, Гарин — спереди, рядом с шофером, а я — на заднее сидение.
— Куда едем? — спросил шофер.
— Сейчас подумаю. Который час? — поинтересовался Гарин и взглянул на часы, — Уже достаточно поздно. Ладно, деньги с банкомата снимем завтра, а сейчас поезжай… — и он назвал шоферу мою улицу.
Доезжать до моего дома мы почему-то не стали и вышли метров за триста до него.
— Передай начальству, что моя миссия выполнена и ты мне больше не понадобишься, — сказал Гарин шоферу и барским жестом захлопнул дверь.
— Почему мы не подъехали ближе? — недовольно спросил я.
— Шоферу совсем не обязательно знать, в котором доме ты живешь, — ответил Гарин. — Я не хочу облегчать им задачу, если они попытаются меня найти.
— Но ты ведь не скрывал своей фамилии и даже показывал паспорт.
— Да, но паспортые данные у меня не записывали. А в одном нашем городе не одна тысяча Гариных.
— Но они знают адрес Черногорова и могут спросить у него.
— Едва ли они станут беспокоить такого важного человека. Кроме того, Черногоров тоже знает обо мне не так уж много.
— Но я все же думаю, что для прокуратуры не составит труда найти тебя.
— Конечно, если они займутся этим серьезно. Но не будут же они заводить уголовное дело и объявлять в розыск человека только за то, что он попросил покатать его на машине. Мне главное — не попасться прокурору в первый момент, так сказать, под горячую руку. Потом он остынет и забудет обо всем.
Некоторое время мы шли молча. Гарин был весел, чего я не могу сказать о себе. Несколько раз Гарин внимательно заглядывал мне в лицо, но я продолжал молчать.
— Что происходит, черт возьми? — наконец спросил он.
— Ты украл этот орден, — выдавил я из себя. — Ты не должен был этого делать. Ты хочешь стать сыщиком, а сам опустился до воровства.
Гарин остановился.
— Значит так, — твердо сказал он, — Первое: я не хочу стать сыщиком, а уже являюсь им. Второе: я думаю, что тот председателишка не заслужил этого ордена, как не заслужил и все те блага, которые его окружают.
— Но ты не должен был воровать!
— Это не воровство. Это возмещение морального ущерба. Кто знает, сколько здоровья я потерял, слушая ахинею этого орденоносца. Я, может быть, потерял веру в людей. Ты об этом подумал? Чем я хуже его? Он боролся за мир и не предотвратил ни одной войны. Мало того, именно из-за таких, как он, и происходят войны. Народы мирно живут, а потом приходят политики, которые не смогли или не захотели
Я нехотя признался, что более достоин Гарин. Или менее недостоин, не знаю.
Гарин продолжал горячо меня убеждать:
— Лишить человека незаслуженных привилегий не есть преступление. Ты сам это признал! Поэтому я этот орден и взял. Он мне нужен.
Он меня убедил. И в самом деле, почему я должен переживать по поводу того, что какой-то там воинствующий коммуно-фашист лишился ордена, которого он, по всем законам справедливости, и не должен был получать.
Хотя, должен признаться, я переживал не столько из-за него, сколько из-за того, что мой друг оказался способным на воровство.
Но, мало-помалу, веселое настроение Гарина и великолепная осенняя погода сделали свое дело и я повеселел.
Мы бодро шли по улице, впервые за последние дни чувствуя себя абсолютно свободными и счастливыми.
— Жизнь прекрасна! — воскликнул Гарин, — Над нами нет начальников, мы богаты, во всяком случае, по сравнению сами с собой, какими мы были месяц назад. У тебя есть мечта? — неожиданно спросил он.
— Да, я хочу стать знаменитым художником.
— Ну, на это наших денег не хватит. Сейчас, чтобы раскрутиться и стать знаменитостью, требуются миллионы.
— Но я не хочу, чтобы меня раскручивали. Сам пробьюсь.
Гарин махнул рукой.
— Пока ты пробиваешься, другие делают деньги, — сказал он, — В искусстве без раскрутки не преуспеешь. Нет, я не спорю, к столетнему юбилею, может быть, тебя и признают великим художником, но ты на этом уже ничего не заработаешь. На твоих картинах будут зарабатывать другие.
Когда Гарин в чем-то уверен, с ним лучше не спорить.
— Ну а более реальная мечта у тебя есть? — спросил он снова, — Мечта, которую можно купить за деньги.
— Ну, я об этом еще не думал.
— Хорошо, тогда я подумаю за тебя. У тебя тесная квартира.
— Да, не слишком большая.
— Купим тебе другую. Потом еще мебель, одежда, за границей отдыхать хочешь?
— Хочу.
— Поедешь. Весь мир будет у твоих ног.
— Постой, сколько тебе Черногоров заплатил?
— Не знаю. Он сказал, что не обидит.