Инна Сударева
Судья королевского дома
Элиас в полной растерянности спустился с крыльца и глянул в сверток. Это оказался младенец. Он трогательно закашлял, потом по-кошачьи заплакал, морща покрасневшее личико.
— Б-боже, — прошептал Элиас, совершенно сбитый с толку: матушка многому его учила, только забыла рассказать, как обращаться с младенцами, только что спасенными из огня.
Юноша положил малыша на скамейку, водой обмыл его лицо, пару капель влил в раскрытый ротик. Дитя вновь закашлялось и взревело еще громче.
Фредерик тем временем успел несколько раз мелькнуть туда-сюда, гася, видимо, огонь в доме. Из окон уже валил белый пар. На четвертом забеге Судья не выдержал: выскочив на крыльцо, он упал на колени, выронил ведро и отчаянно закашлял, держась за грудь. Элиас кинулся было к нему, но тот оправился раньше, чем подоспела помощь, и вновь побежал в дом. Еще через два забега Фредерик буквально выполз на крыльцо, волоча громыхавшее ведро за собой, и затих на ступеньках.
Теперь Элиас подоспел. Он взял Судью на руки (Фредерик оказался довольно легким для такого здоровяка, как будущий гвардеец), снес вниз и уложил на траву возле скамейки, на которой заходился от плача ребенок, снова воспользовался водой, чтоб плеснуть в лицо Судьи. Тот ответил громким, давящимся кашлем, перевернулся на бок и сел. Лицо его было в копоти, глаза слезились, руки и одежда также пострадали от дыма и огня. Элиас вновь застыдился того, что побоялся войти в горящий дом.
— Хорошо, что ты остался здесь, малыш, — хрипло сказал Фредерик, когда смог говорить. — А если б мы оба свалились с ног? Оба бы и пропали. Как ребенок? Судя по воплям, жив и здоров.
Он поднялся и, шатаясь, подошел к скамейке, развернул пеленки.
— Ах, малышка. И совершенно мокрая. Элиас, достань-ка пару своих рубашек и теплый плащ: ее надо перепеленать… Бедняжка, плачь, плачь. Судя по всему, ты теперь круглая сирота.
Пока Элиас бегал за сумками и потрошил их, Фредерик жадно напился из бочки, вымыл лицо и руки. Потом вымыл девочку, не обращая внимания на ее отчаянные крики, от которых у Элиаса сводило челюсти, взял принесенные рубашки и ловко запеленал в них ребенка, укутал в теплый шерстяной плащ и сунул этот сверток в руки юноше со словами:
— Будь с ней поласковее — она одна-одинешенька на целом свете.
Сам направился к погребу, что находился позади дома, и через какое-то время вынес большую кринку.
— Судя по запаху, это — козье, — сообщил он Элиасу, взял ковшик, которым черпал воду из бочки, чтоб напиться, налил в него молока. — Чтоб не плакала, надо покормить. Эх, холодное… Можно застудить девочку. Нет, не годится, чтоб, спасшись из огня, она умерла от простуды… Давай, Элиас, набери молоко в рот. Я сделаю то же самое. Не глотать! Когда согреется, выльешь в ковшик, и накормим ребенка.
Они набрали молока в рот и уселись на скамейке. „Два парня, два воина по всем статьям, забавно смотрятся с раздутыми щеками и с ревущим младенцем на руках“, — думал Элиас, перекатывая молоко во рту. Фредерик сидел, опираясь локтями о колени и бесстрастно глядя на притоптанную траву. О чем он думал? Наверняка о том, кто мог разорить усадьбу фермера Свана, у которого всегда была прекрасная пшеница, который снабжал Марту и ее Пост белоснежной мукой, замечательными фруктами и овощами, нежным телячьим мясом, жирным молоком, маслом, яйцами и многим другим, не зная, что это все для Судьи Фредерика.
Молоко согрелось, и малышку Катарину накормили. Катариной назвал ее Фредерик, по имени сгоревшей жены Свана.
— Я ведь не знаю, как на самом деле ее зовут. Эта кроха недавно родилась, и я не успел с ней познакомиться, — сказал Судья. — Видишь, не все я знаю.
Он окинул взглядом почерневший дом, оглянулся на труп на груше.
— Они убили Свана, сожгли его жену и четверых детей, мал мала меньше. Серьезные ребята, — пробормотал Фредерик.
— Что за монстры это сделали? — спросил Элиас, бережно качая на руках наевшуюся и засыпающую Катарину.
— Тебе не надо это знать, тем более что я и сам точно не знаю. Зато я знаю, зачем они это сделали — чтобы лишить мой Пост в этой дубраве провизии. Ведь все остальные деревни, где можно запастись продовольствием, намного дальше, чем усадьба Свана. Глен его никогда не трогал — боялся меня, ведь я хорошо знаком с фермером — грабил только на дороге случайных путников. Эти же бандиты бросили мне вызов, — отвечал Фредерик. — Посмотри за малышкой — я осмотрю местность.
И он быстро пошагал вглубь сада.
3.
Капитан Барт Крунос обнял сына.
— Какой богатырь вырос! Быть тебе гордостью Королевской гвардии! — воскликнул он, хлопая Элиаса по плечу. — Матушка, правда, мне писала, что ты слегка ленив в учении, но, судя по тому, что она отправила тебя все-таки в столицу, да еще одного, ты всему уже научился.
Элиас скромно молчал: он не мог сказать, что лишь благодаря Судье Фредерику из Западного округа он остался в живых и добрался до столицы Королевства, Белого Города. Может, он и признался бы в этом отцу, самому близкому своему человеку, но Фредерик взял с него слово, что все происшедшее юноша сохранит в тайне.
После того, как они закрыли усадьбу Свана, отвезли малышку Катарину в ближайшую деревню, жителям которой Фредерик, представившись, строго наказал позаботиться и о ребенке и о хуторе, который был наследством малышки, молодые люди продолжили свой путь в столицу. В некоторых селах Фредерик оставлял Элиаса по каким-то своим делам, но потом нагонял уже в пути. Судя по тому, что один раз он вернулся переодетым в другую, но похожую на прежнюю, одежду, он наведался в один из своих Постов. Почему он не брал с собой Элиаса? Об этом юноша не спрашивал, памятуя, что в дела Судьи лезть не следует, ради себя же самого.
В Белый Город Элиас въехал через Ворота Заката без Фредерика — Судья остался в пригороде, пожелав юноше всего наилучшего. Столица встретила младшего Круноса ослепительно блистающими шпилями башен на крепостной стене и светлыми просторными улицами. Город по праву назывался Белым: не только дома, но и мостовая оказались из светлого камня, многие деревянные постройки были выкрашены в белый цвет. На этом фоне прекрасно смотрелась зелень. Столица любила себя украшать: всюду клумбы, раскидистые деревья, подстриженные кусты и газоны. Много где над улицей были протянуты широкие разноцветные ленты — Белый Город готовился к празднику. На эту осень намечалось Посвящение в рыцари лучших из Королевского воинства.
— Да-да, — сказал сыну капитан Барт, когда они прогуливались вдоль чугунной ограды дворца. — Жаль, конечно, что ты прибыл только сейчас. Случись это раньше — стоял бы в первых рядах за рыцарской цепью. Вручает ее сам Король. Это большая честь. Но, не переживай. Ты молод, силен, — все впереди, сынок. Послужишь год-другой в гвардии, проявишь себя при случае — и ты рыцарь.
Элиас поселился у отца. Капитан снимал в доме, недалеко от дворца небольшую квартиру в две комнаты на третьем, последнем, этаже. Еду готовили повара в хозяйской кухне и доставляли наверх в удобное сэру Барту время. В комнатах, спальне и гостиной, имелись диваны, шкафы и сундук для одежды, стол, несколько кресел. На полах лежали ковры, окна обрамляли портьеры, два раза в неделю приходила горничная. Элиас даже удивился, видя, что отец, легендарный капитан, преданный Королю от кончиков пальцев до кончиков седых волос, судя по всему, любит уют и покой. Окна квартиры сэра Барта выходили в тихий внутренний дворик, откуда, кроме смеха местных детей и поскрипывания качелей, практически не доносилось никакого шума. Грозный капитан, покраснев, признался сыну, что голоса играющих во дворе детей всегда напоминали ему об Элиасе, которого он оставил в Осенней усадьбе пятнадцать лет назад.
— Я рад, что ты теперь со мной, сынок, — ласково говорил сэр Барт, сидя вместе с Элиасом за столом в гостиной, куда подали пирог с рыбой, вареную морковь и белого вина. — Завтра же я возьму тебя с собой во дворец, на утреннюю смену постов. Как раз в это время Король выходит прогуляться в зимний сад, и я представлю тебя ему.
Элиас согласно кивнул. Матушка много раз твердила ему, что, попав в столицу, он должен всегда и во всем слушаться отца и спрашивать у него совета. Отец всегда был для юноши неким недосягаемым идеалом, чуть ли не божеством, на которое призывала равняться матушка. Однако встреча с Судьей Фредериком слегка пошатнула тот пьедестал, на котором Элиас держал старшего Круноса. Если раньше лишь отец был для него примером для подражания, то теперь изящный и быстрый Фред слегка потеснил капитана, который в свои пятьдесят выглядел основательным богатырем.
Наступило знаменательное для Элиаса утро. Он облачился в свое лучшее платье: белую шелковую рубашку, синюю бархатную тунику с золотым шитьем по вороту и подолу, такие же обтягивающие штаны, ненадеванные сапоги, украшенные золотыми цепочками вокруг щиколоток. На пояс из золотых пластин с гравировкой он повесил красивый изогнутый кинжал в богатых ножнах, взял черный берет с золотой пряжкой.