МеЛ
История, где нет места пиратам
— А вы не тушуйтесь, просите сейчас.
И чуть тише девушка проговорилась: „Я слышала, как Джон, прося деньги на новую „феррари“, сказал, что аргентинский и канадские филиалы „Лоренс Компани“ получили в этом полугодии необычайно высокие прибыли“.
— Ну и что? У них там, в бизнесе, всегда так: то тут стрелки вверх полезли, то там вниз поплыли.
— Это у кого-то и когда-то, а у Лоренсов — у них не тут, так там всегда прибыль.
Крафту надоел беспредметный разговор и он, припомнив кое-что из оборудования, продиктовал еще одно название.
— А это не перебор, мистер Крафт, шестьдесят единиц?!
— А вы записывайте, Мэри, записывайте. Сами же говорите — прибыль, надо воспользоваться. В клинике этого нет, я знаю. А после того, как вы впишете это в список, появится.
Мэри, будто поощряя мужчину к действию, широко улыбнулась и поправила лиф своей белой блузки.
— Ой, какой вы находчивый, мистер Крафт. А вы случайно ночную няню для себя не присматриваете?
Он не шлепнул шалунью по заднице, она не была во вкусе Крафта. Он просто улыбнулся ей вежливо и покинул спальню Лоренса.
И на спящую пациентку, уходя, врач тоже не взглянул. Она ему и так уже казалась здоровой. А вот Лоренс с его бредом — больным и очень.
* * *
„Больной“ отдыхал в кругу секретарей. Слушал чьи-то доклады, слушал тезисы своих докладов. Работа требовала от него умения отключиться от того, что он оставил в соседней комнате. И тем более, таком личном месте, как его собственная спальня.
Доктор Крафт мог гордиться величайшим умением своего „вечного пациента“, это он своими установками научил переключать его мозги на „резервную память“. Крафт считал, что именно он научил Теда подавлять свою чувственность и даже гордость, так мешавшие когда-то юноше Лоренсу бороться с авторитарностью отца. „В бизнесе не должно быть правил“, — учил партнер по теннису начинающего
После гибели своего покровителя и приятеля по яхт-клубу, как его „наследство“, Генри перешел в ранг личного врача его старшего сына (хотя лечил всех Лоренсов, даже их слуг) и получил за это в свое распоряжение психиатрическое отделение в одной из престижных государственных клиник. Теперь Тедди подрос и весьма возмужал. Действительно редко болел. И стал менее досягаем для него лично (и как партнер по совместным играм, и как врач). Крафт уразумел, что может лишиться как прибыльного пациента, так и приятного знакомства. Он сам стал цепляться за него, если не выдумывая, то раздувая всевозможные последствия его „суровой“ наследственности или вдруг нападающих на крупного бизнесмена болячек в виде депрессии или последствий усталости.
Лоренс давно раскусил маневры своего эскулапа, он принимал его игру (доктор-больной), но помнил всегда, что есть и правила для бизнесменов, и привязанности (куда деваться, все — люди). Принято иметь „личных“ врачей с „личными“ клиниками. Принято выслушивать их установки.
Но одну из них (об отключках) он усвоил крепко. И именно это помогало ему сохранять трезвый разум в безумном деловом мире.
* * *
Было что-то около полуночи. Тихо открылась дверь в спальню и Тед, кивком отправив Мэри отдыхать, занял ее позицию. То есть сел удобнее в кресло, специально принесенное сюда из каминной залы, и, чуть покачиваясь в нем, стал думать о своем, о личном.
„Так ли дорога она мне теперь? Не цепляюсь ли я за ту девушку, что крутила моим покоем в лучшие, счастливейшие дни моей жизни?“
Он будто гипнотизировал Глорию своим почти немигающим взглядом.
И ей от этого становилось неуютно и… любопытно. Она не спала.
Мэри была хорошей сиделкой. Она вовремя подавала лекарства, ставила капельницу. Накачивая раненую витаминами (та по-прежнему плохо ела, практически ничего существенного), помогала ей освежиться, принять туалет.
Глория уже поняла, в чем разница „утренней“ Мэри от „вечерней“. Девушка не принимала алкоголь, она пользовалась каким-то наркотиком. Она вдруг „оживала“, становясь разговорчивой и… сговорчивой. Чтобы убедиться в своей правоте, Глория провела маленький эксперимент, она облила кофточку Мэри по самые локти соком. Девушка машинально начала стряхивать сырость, расстегнула манжеты… но никаких следов уколов на изгибах ее рук видно не было. Тогда Лори, прикинувшись дурочкой, спросила свою сиделку, как ей удается быть всегда в форме и настроении? И девушка (не напрямую, разумеется) проболталась. Рассказывая о своей „горяченькой“ юности, Мэри сказала, что была приятельницей Джона Лоренса. Именно их совместные шалости (а не протекция ее отца — водителя машины Лоренса старшего) помогли девушке подыскать работу в офисе Артура Лоренса. И вот тогда ей пришлось научиться быть „в форме в любое время суток“.
— О, что это было за время… Я засыпала в доме, а просыпалась где-нибудь под Парижем. …Снотворное? Да что вы, зачем? Я спала, как убитая! …Да, много сейчас всяких препаратов и желающих их всучить — хватает. Но мы с Джоном (это брат мистера Теда Лоренса) должны были всегда быть при мистере Лоренсе старшем. …Зачем? Странный вопрос — Джон дурил, его на коротком поводке держали и таскали всюду, а я как в офис попала, так мне мистер Лоренс как „папа“ стал. Вот нам и приходилось „энергетикой“ заниматься. Ночью — банкеты, днем — презентации. Лоренсы „толкают“ химию. А это в том числе и духи, и всякая другая косметика. На всех крупных дефиле идет реклама новых разработок их компании. Вот вы знаете, почему мистер Лоренс поставил вам на столик именно духи „Джози“? А я догадываюсь. Вы пользуетесь ими, он это почувствовал, уверена, обрадовался и потому подарил вам этот фирменный флакончик.
Мэри почти угадала.
Только от Глории во время катастрофы на дороге не пахло столь роскошными духами. А вот в круизе, куда ее пригласил кузен (двоюродный брат Лори был по уши влюблен в свою кузину и мечтал удрать с ней и пожениться на одном из островов Карибского бассейна), вот там от нее пахло „Джози“. И именно в память об этом Лоренс оставил ей рядом с радиотелефоном флакончик этих духов.
Только Глория считала, что духи забыла Мэри, когда „смахивала“ телефон, а вторая — наоборот, что это вещица первой. Дорогой подарок так и стоял нетронутым, в упаковке с розовым бантиком.
Мэри называла Глорию не гостьей хозяина (хотя Тед именно так представил появление Лори в доме), а „раненой“. Служанка с первого взгляда поняла, что эта женщина не может быть гостьей Лоренса. Чуткая хитруля, знавшая повадки и вкусы всех Лоренсов (по крайней мере, мужского пола), как-то сразу почувствовала в этой „раненой“ величину большую, чем просто времянка для хозяина.
И вот он сам сидел и пытался определить, не ошибается ли он в своих теперешних привязанностях.
Женщин у Теда могло быть даже больше, чем есть сейчас. Просто проблем и без того хватало. К тому же, он вдруг почувствовал, что и бизнес может приносить физическое удовлетворение. Даже если приходилось прогибаться и лгать (что претило ему до рвоты), он вдруг находил в себе яростный подъем сил для преодоления вдруг возникшего препятствия. Это возбуждало его. И тут уж ни денег, ни здоровья не было жаль. Как человек он верил: трусость и предательство — качества не мужские, но когда вдруг вставал такой выбор: удача или удар в спину, он становился будто сумасшедшим. Вдруг будто пьянел, появлялось какое-то внутреннее веселье, и он… толкал человека (под час и близкого) в пропасть. И при этом брал в ум не кусок совести, а дерьма, убеждая себя, что с сумасшедшего и спросу нет. То есть
Эта женщина, что лежала перед ним и претворялась спящей, была действительно (в некотором роде) его спасением. Никто, даже самые близкие люди не верили ему, что были и пираты, и резня с пьяной вакханалией, где кромсались дорогие ему женщины и чьи-то чужие матери и дети. Всем было проще списать все на морскую стихию, на акул и въедливую соль. „Романтика“, о которой бубнил ненормальный магнат, выброшенный на берег счастливой судьбой — это считалось всеми бредом.
И только эта, тоже выжившая девушка, могла доказать, нет, не тем, кто смеялся, не им, но хотя бы ему, что он не свихнулся на все сто процентов, что он и его боль — реальность.
„Что могут показать тесты Крафта? Если она уверила себя, что она — это другой человек, как вывести ее на чистую воду? Как доказать ей, что она не Глория Саммер? Кто вообще эта Глория Саммер? Откуда она списала эту чужую жизнь? Зачем?“
Лоренс осторожно, чтоб не скрипнуло кресло-качалка, выбрался из своего поста и приблизился к кровати. Гладкая кожа на руке, что спокойно лежала вдоль прикрытого простыней тела, манила его. И он снова, присев на корточки, стал гладить руку женщины.