МеЛ

История, где нет места пиратам

Глория осталась на обед.

Не сказать, чтоб он прошел в непринужденной обстановке. Но хозяева делали все, чтоб и музыканты, и Глория (которая потребовала, чтоб ее звали ее именем, а не чужим) — чтоб гости были всем довольны.

Джон пытался поговорить с Лори вообще о видах на жизнь, но, узнав, что женщина работает помощницей медэксперта, моментально заткнулся. Эстер интересовалась, чем же Глория занимается в свободное от „таких занятий“ время? И та ответила: „Хожу на стрельбище“. Эстер тоже решила, что ей говорить с этой женщиной больше не о чем.

Тед ел. Казалось, даже с аппетитом. Он уже знал, что его секретари злостью исходят за срыв его сегодняшнего делового дня. Но что поделать, сначала он „охотился“ за Глорией (она должна была вот-вот подъехать к парадным дверям дома, и он хотел видеть, как это будет происходить), а потом этот экспромт-концерт (он оплатил проезд в Америку и участие юноши в здешнем конкурсе пианистов). А потом этот срыв эмоций. Тед понимал, что не сдержался, можно было и спокойнее объясниться. И уж, по крайней мере, без свидетелей. Но вот так получилось. И он почти не жалел, что именно так. Зато результативно.

А что его ждало впереди…

Павел о чем-то говорил с Лори, пока все снова собрались в зале. Хотелось еще что-то услышать из русской классики.

Тед не уловил, о чем начался их разговор, но кончился он нервным срывом Глории.

Вот тут все и открылось.

А разговор был следующий: Павел просто поинтересовался, продолжила ли… Глория свое музыкальное образование?

— Что?! Я ничего не смыслю в музыке.

— Вы ведь неплохо играли. Помните, однажды под новый год… Мне тогда лет семь было, а вы уже тогда хорошо играли. „Польку“ Чайковского, помните?

Павел подошел к роялю и… наиграл ту самую польку.

И тут Глория сначала громко рассмеялась, а потом… заплакала. Некрасиво, навзрыд. И все приговаривая: „Чтоб вы все провалились с вашей Верой“.

Она сказала это на ломаном русском. Коверкая слова. Но она сказала… по-русски. И было произнесено имя, которое здесь многие боялись произносить при Теде Лоренсе.

* * *

Крафт впервые сидел на кровати Лоренса.

Он выл на банкете, когда за ним приехали и… взяли его тепленького прямо из-за стола. Таблетки помогли, но он все равно был пьян.

— Вы что, до завтра подождать не могли? Все сказки (ик!) рассказываете. Вот, красивую женщину запуга-(ик!)-ли.

— Разве ты разбираешься в женской красоте?

Крафт пьяно прищурился и посмотрел на Эстер.

Именно она — старшая сестра Теда, а не Мэри, решила успокоить гостью, и привела ее в знакомую ей обстановку.

Теда в спальне не было. Его прямо из зала, где слушали концерт, срочно вызвали для разговора с Нью-Йорком.

Он был сильно возбужден тем, что услышал. Кожа на лице его была белой, как бумага… но долг есть долг. Он все смотрел на рыдающую Глорию и пятился, уходя из зала: „Я не могу, Джон. Прошу, сделай это за меня. Пусть… она не плачет. И… ребенка, уведите Анну. Мэри… живо. Эстер… я ушел“.

Мэри увела девочку прогуляться.

Охране дома были даны жесткие инструкции от Джона: „Никого за границы поместья не выпускать до соответствующего разрешения“. На этом его забота о гостье закончилась. Он по-прежнему боялся, что женщина опознает в нем того труса, который, сбив ее, уехал, кинув на дороге. Но он названивал охране и узнавал: „Как там? А Тед где? …Крафт уехал? …Кто там с ней?“

Эстер вела себя, как вежливая хозяйка дома. Но Глория была ей против души. Это не тот человек, кого бы она подпустила к себе. И ее настораживало, что Тед, сделав признание на эмоциях, может …заставить ее принять эту женщину.

Сам же Тед, прежде чем поднять телефонную трубку, что соединяла его с губернатором штата, позвонил… Майлзу. Тому самому полковнику из „зеленого“ кабинета. Он попросил пока „не искать“ его гостью. „Чуть позже, Джо, чуть попозже“.

И вот спальня Теда Лоренса.

Глория всхлипывает. Крафт поставил ей укол и отдыхает. Эстер, обняв, гладит Лори по голове. (С раны, что была на голове Глории, Крафт срезал волосы. Коснувшись рукой пятна с четырьмя швами, Эстер резко отняла руку. И… отодвинулась от гостьи).

Генри Крафт пропустил колкость про красивых женщин мимо ушей. Как всякий нормальный пьяный мужчина он просто не воспринимал Эстер всерьез. И ее намеки тоже.

— Лори, что они с вами сделали? Вы мне казались таким трезвым (ик!) человеком.

Он давал Глории успокоительное, она покорно его пила.

И ничего не говорила больше. Ни по-русски, ни по-английски. Ни слова. Просто плакала тихо, почти беззвучно.

Эстер тоже сидела тихо. Она молча переживала сцену с Анной.

Девочка, как всякий ребенок (а Анна редко видела в своей жизни плачущих людей), не любила слезы. А тут гостья Теда так „сильно плакает“. Девочка тоже расплакалась. Она плакала, и что-то долдонила на своем тарабарском языке. Что-то вроде: „О… за… то… же… пак… са“. Никто ничего не понимал, но все сильно расстроились. Вот тогда-то Лоренс-старший буквально побелел. И из-за сильного расстройства чувств лишь с третьего раза понял, что от него хочет появившийся в зале секретарь-делопроизводитель.

Эстер вздохнула.

Генри налил воды и выпил. Это был уже четвертый стакан воды. И Крафт был рад, что соображает (раз четко ведет счет выпитому).

— Жара, что ли, пришла? Что-то… Лори, а вас жажда не мучит? …Нет? Ну, уже хорошо. Это… уже хорошо.

Остановив взгляд на Эстер (так все и молчавшей), врач пристал с „жарой“ и к ней. Быстро посмотрев на пьяного, Эстер фыркнула и …задумалась: „А чего здесь делаю я? Пусть этот идиот ее караулит. Ужас! Просто стыд какой-то“.

Но Эстер боялась гнева братца. Она — хозяйка, и ей придется, хотя бы из вежливости, быть при плачущей гостье. (Она даже не знала, как все-таки к ней обращаться: Вера? …Но это не нравилось гостье. Глория? „Но ведь это — не ее имя“).

— Лори, да прекратите же вы, наконец!

Крафт попросил о тишине уж слишком громко. Эстер от его крика даже вздрогнула.

Вздрогнула и… ничего не сказав, ушла из спальни.

* * *

Эстер хотела сходить за Анной. Но передумала. Хотела пойти ободрить Джона — но он куда-то скрылся. Марго была занята гостями. Их Эстер терпеть не могла. Кэт была с приятелем в джакузи. „Она всегда… с приятелем в джакузи!“

И Эстер пришлось идти… работать. Она называла работой маленькие наброски, которые любила делать, когда день клонился к закату. Кто-то писал дневник, а она садилась к столу, брала обычный карандаш и рисовала: братцев, сестер, Анну, редких приятелей, еще более редких приятельниц. Эстер сильно страдала из-за того, что ее муж предпочел ей… самую невзрачную ее подружку. И она тут же вычеркнула всех подруг из своей жизни.

Сегодня она припоминала лицо Глории. Она рисовала ее мало похожей на себя и все разной. То испуганной, таращащейся в сторону, то злой, то… расплакавшейся.

Джон, узнав, что разговор Теда с Нью-Йорком закончился, встретил брата в коридоре дома и проводил его до спальни (заходить он туда не стал, нашел повод убраться к себе), но он зашел к младшей сестре.

Кэт дурачилась, кривляясь под музыку и изображая из себя Мадонну.

Джон, скинув с нее наушники, коротенько рассказал об обеде с музыкантами и о том, что было до и после него.

Кэт тут же побежала к Марго, пересказать (многое понакрутив от себя) о гостях в их доме.

Маргарита, выслушав ее и переварив сказанное (эта женщина отличалась от других тем, что была всегда за Теда, даже если тот был… против нее).

— Ну и что?

— Как что? …Они подрались, ты представляешь? …Эта русская избила Теда прямо при русском музыканте!

— Чушь. А где была Эстер?

— Да там же. Джон даже слышал, как она скрежетала зубами.

— Ничего, не выкрошатся, у нее свои. А что еще было интересного?

Кэт посмотрела на сестру, подумала и ответила: „Сейчас она оккупировала его спальню. Сидит там и ноет. Крафта вызвали, чтоб успокоить Анну. Бедный ребенок из-за потасовки до сих пор не хочет идти домой“.

— А где сам Тед?

— На телефоне. Губернатор о какой-то услуге просит. Денег, наверное. У него одна просьба: „Ваша поддержка, мистер Лоренс. Без вашей поддержки… Будто на одной ноге вечно ходит“.

— Понятно.

* * *

Они пошли проведать ребенка.

Но по пути зашли к старшей сестре. Объединяясь с Марго (чаще против Эстер), они все же принимали и ее в компанию, если дело касалось семьи вообще. Тут они как бы сплачивались против одного „врага“ — чужака, потому… зашли.