МеЛ

История, где нет места пиратам

Он выкрикнул последнюю фразу. Глория отпрянула, как от удара. Но, уставившись в него взглядом ярких глаз с черными точками зрачков, сцепив зубы, она слушала его.

И, чуть успокоившись, чуть помолчав, Тед продолжил говорить. Теперь он навалился на дверь. Всей спиной он вжался в нее, будто путь к отступлению загораживал. И говорил.

— Может быть, ты решила, что так проще. Забыть все, как страшный сон. …А что? Ну да, забыла себя ту, прежнюю; забыла язык, родных своих; место, где родилась и крестилась. Вдруг появившейся, всплывшей где-нибудь на островке, тебе сказали: „Какая такая Вера Мэйли? Ты что-то путаешь, деточка, ты — Глория Саммер. Выложили перед тобой документы с твоей мордашкой и все! Ну, раз все в голос говорят, значит, так тому и быть. Ага, раз кузен все так ладненько устроил, можно жизнь заново начать! Ты так решила, Вера, скажи? Скажи, я прав? …Никто не узнает, ни звука не выплывет отсюда, скажи.

И вдруг он сбился. Будто вот-вот из его глаз могли брызнуть слезы. И хоть это было не так, он какое-то время молчал, только комок боли никак не проходил в горло.

Джон, в первый раз видевший своего „крутого“ брата вот таким чувствительным — смотрел на происходящее с видом ошарашенного ребенка. Он время от времени оглядывал всех, будто спрашивая: „Вы тоже слышите это?! Вы видели, она ему по морде, а он — вприпрыжку… за этой русской. Нет, вы видели?!“

Эстер сама щурилась, как от удара по лицу. Ее оскорбляло поведение Теда. Она готова была оттолкнуть мальчишку-пианиста, которым вот только что восторгалась, и бежать царапаться, приводить брата в исходную неприступность.

И только на лице Мэри было выражение полного понимания происходящего. Ах, сколько знала эта юность! Сколько она знала… Про то, что Артура Лоренса в свое время шантажировали, имея доказательства тому, что Тед вернулся тогда на берег не из бара (как вещали липовые свидетели), а что он вышел из шлюпки с названием „Рональд Рейган“ — это она тоже знала.

Ее дочь начинала всхлипывать. Но Анна не плакала. Она, как взрослая, мужаясь, пыталась разобраться на своем уровне: „Почему Тед так расстроился, Лори не любит его?“

— Да и мне бы так проще было, если бы ты забыла все, Вера.

Тед поднял лицо кверху, он будто вдаль смотрел. Только не ту, что впереди, а пока опять же в прошлое оглядывался.

— Я столько там наворотил, мне всю жизнь теперь не отмыться. Ты… все видела. Да, пусть! Что-то сдвинулось во мне с твоим появлением здесь. Будто ты часы во мне вновь запустила. И жизнь пошла. Ах, девочка, как же я мечтал, я боялся и мечтал, что ты жива. Я в тысячах снах видел, как ты ищешь и находишь меня! И какой случай представился, прямо в постель ко мне попала. Завалил бы тебя подарками, закрутил бы в роман, и поехало!

Он снова посмотрел прямо в пронзительные глаза Лори.

— Так ведь ты боль забыла, свой тогдашний стыд, Вера. А я тебя за ту загадочность твою отметил. Выделил, выбрал, про молодую жену забыл. А ведь мы даже словом не обмолвились с тобой. Ты вот даже не ответишь, до нападения этих мерзавцев видела ли ты меня? А я… глаз с тебя не сводил. Ревновал, подглядывал, страстью изнывал. А приближусь — ты опять ускользаешь. Ты будто тайну в себе носила. То как яркий огонь горела, то как тень, как тень была… А потом снова — огонь и гордость. И я не постигал, откуда ты такая взялась? Среди всего этого роскошного оплаченного хлама, ты, такая… такая естественная, разная, яркая. Я тебя узнаю сейчас, все эти твои „нет“ — узнаю. Да. Но почему ты отреклась от себя? Почему ты отказываешься сейчас от того, что с болью защищала тогда? Я же собственными ушами слышал, как ты выкрикивала тому, кто держал тебя в золотой клетке: „Я не Глория! Мое имя — Вера! И никакое другое имя мне не нужно!“ Я сам это слышал. Он угрожал тебе депортацией, а ты упрямо твердила: „Ну и пусть!“ Ах, как я влюбился тогда в тебя! …Тебе нужны доказательства? Пойдем, я тебя завалю километрами пленки. Я не жену на видео, тебя снимал на том корабле! Такую разную, такую… живую. Я хочу, чтоб ты ответила мне: „Я — Вера. Та самая“. Ну же? …Скажи, что никаких десятиметровых волн и каких-то еще аномалий не было. Действительно был пиратский налет, а потом я… Господи, да к черту это! Скажи мне лучше, что ты — это ты! …Мне скажи, как тогда ему, скажи, что ты — Вера!

Глория молчала.

Не жалела она его за отчаянные попытки толкнуть-таки „часы“ вперед. Не жалела. В лице ее только страх и недоумение были. Будто он раздевал ее, хлестал бельем по лицу и требовал: „Скажи, что тебе нравится. Скажи!“

И Тед, оценив изменения в чувствах, игравших на ее лице, продолжил. И уже чуть спокойнее. Он и руку свою, сжимавшую предплечье ее, отпустил.

— Хорошо. Я расскажу. Сергей — племянник вашего общего родителя, спутал все карты из-за любви к тебе. Так спутал, что только я, когда искал все, что только можно было узнать о Вере Мэйли, смог разобраться во всей этой головоломке. Ты! Это ты была на корабле с Сергеем. И это тоже мне доказать не трудно! Есть видеозапись нашей с ним приватной беседы. Человек из моей охраны не раз засекал камерой девушку, прогуливающуюся по каюте Сергея. Идентифицировать ее с тобой — пара пустяков.

Я подозреваю, что он хотел оформить законные отношения с тобой, со своей кузиной. Но Борис потребовал за это деньги. По-видимому, пригрозил расправой, он же часто сюда наезжал. Твоя мать — Тони Фишер, спилась, ей намерения русских были малоинтересны. Но осталась запись — оформление рождения незаконнорожденного ребенка — девочки, в приходской книге православной церкви в Екатеринбурге. Ты — русская по рождению! Там значится, что твоя мать, Вера — американская гражданка. А отец — русский. И фамилию он тебе изменил на ту, что схожа с его, но на американский манер — Мэйли. Ты выросла на руках старухи-матери Бориса. В деревне. Потом он завербовался в Луизиану на строительство тоннелей и, как-то, взяв тебя с собой, оставил здесь, у твоей матери в Пасадене. Незаконно. Ты и после не раз встречалась со своим отцом, из последних сил оплачивавшим твое содержание сначала в приюте Святой Марии, потом он платил за обучение в колледже при Лос-анджелесском университете.

Но потом Борис поступил по-русски. Когда твоя мать — певичка из бара, кинула тебя с гражданством, он пошел на убийство, чтоб превратить тебя — свою дочь, в полноправную гражданку штата Нью-Йорк. Он убил, (я полагаю, ему Сергей посоветовал), девятнадцатилетнюю Глорию Саммер. А Сергей каким-то чудесным образом подделал документы, сделав Веру Глорией, но в пику Борису свое завещание он записал на Веру. В завещании он оставлял тебе — Вере Мэйли, все свои капиталы. Успокоившись, что устроил твое личное счастье здесь, в Америке, твой отец вернулся в Россию. Его жена и дочь действительно не знали о твоем существовании. Это подтверждает мать Бориса. Она тебя узнает, не сомневайся! Ты же четырнадцатилетней сюда приехала. …Узнает, она не такая уж и старая…

Потом в одну из поездок в Америку Борис взял жену и родную свою дочь — Татьяну. Они начали заниматься здесь мелкой спекуляцией. И они уже решили всерьез остаться в Америке, но Сергей подставил Бориса в одном деле, и твои родные вынуждены были уехать. А вот Татьяна, сестра твоя сводная, она осталась. При этом Борис (вот чудаки, эти русские!) и ее оформил здесь, как Глорию Саммер. Сергей и не знал об этом. Эта …Глория (Татьяна) тут же познакомилась здесь с одним русским эмигрантом. Она обокрала его подчистую. Ну, в общем, это он убил ее. Моя вина лишь в том, что я слегка подтолкнул их друг к другу. Но я ж не предполагал, что он не в полицию заявит, как нормальный человек, а сразу ее зверски бить начнет. По-русски проучит.

Тед вздохнул. Взял руку Глории и поцеловал ее.

Ему было тяжело. Но самое замечательное, что он почувствовал, когда вот так, в запале высказался, что ожидаемого им …отвращения к этой женщине у него не возникло. Даже его унизительная позиция просителя не исказила его чувств. Он и теперь твердо знал — эта женщина ему нужна. Ее правда, ее чувства, она сама — нужны, без этого ему снова придется стать на годы изжившим себя поэтом. А он хотел жить полной жизнью, без оглядок на прошлое, любя ее открыто, взаимно, для судьбы. Он уже сейчас чувствовал себя счастливым человеком, потому что тогда на корабле он не ошибся, выбрав для этого именно ее.

Тихо извинившись за пощечину, Глория решила уйти. Но Тед поймал ее на слове.

— Хорошо, я забуду о ней… Вера. Но ты останешься сегодня на наш обед. Я заказал для музыкантов обед. Пожалуйста, останься.

Глория снова напряглась. Но, посмотрев за спину Теда, она увидела юношу, пианиста. Тот смотрел на нее во все глаза. С какой-то явной гордостью и… уважением.

Это не столько возмутило Лори, сколько удивило. „И он, и этот мальчик… тоже?“

Да, и он, этот юноша — Павел Майлич, совершенно был уверен, что перед ним та самая Вера. Ведь он же видел ее. Отец один раз устроил своим детям совместный новогодний праздник на своей даче. Там Павел видел и Татьяну, и Веру. Он, правда, не совсем понимал, о чем сейчас просит ее Лоренс. Но сам факт того, что богач (который выписал его консерватории чек на пятьдесят тысяч долларов) его сестру о чем-то просит — это ему импонировало.