Руслан Вавренюк
Подноготная секса
Мы уже знаем, что в далекие дохристианские времена дело с сексом обстояло куда благополучнее, нежели впоследствии. Во времена древних греков, римлян и некоторых других народов бытовала замечательная религия, отличный кодекс жизни, и люди жили счастливо, намного счастливее, чем теперь. Было гораздо больше свободы, чистой свободы в сфере секса. Между мужчиной и женщиной было больше взаимопонимания и дружбы. Со временем, однако, ситуация изменилась.
В результате распада Римской империи погибло образование, и европейское население стало тотально безграмотным. Только в монастырях читали и писали. Все подвергалось суровой цензуре церкви. В частности, христианская церковь стала строго осуждать сексуальные отношения и презирать женщину. В европейской культуре началась продолжающаяся до сих пор эпопея противопоставления сексуального (телесного) и духовного начал. Спустя почти две тысячи лет эту стену пытался пробить гений Зигмунда Фрейда, но и ему это оказалось не под силу. Нам же с вами остается только продолжать разбираться в причинах этого.
Оказывается, новая мораль, далекая и отличная от морали Библии, возникла под влиянием отцов христианской церкви. Хотя, напомню, в христианском Священном писании не порицается любовь, брак и сексуальные отношения. И вот уже святой Севериан, вопреки самой главной христианской книге, провозглашает, что вся женщина является творением дьявола, в то время как у мужчины только нижняя половина тела — дело рук дьявола.
Святой Августин и многие другие воспользовались возможностью, предоставленной им заново переписанной Библией, чтобы обрушиться с еще более яростными нападками на секс. Августин, Амброзий, Иероним, Тертуллиан, которые приняли обет безбрачия после бурной, полной приключениями жизни и большого сексуального опыта, называют половой акт отвратительным, нечистым, постыдным, скверным и т. д., и т. п.
Святой Августин идет дальше всех. Он был одним из тех, кто крайне непримиримо относился к сексу даже в браке. Возможно, здесь уместно припомнить, что нет более ярого противника выпивки, чем образумившийся пьяница, как нет и более яростного противника секса, чем тот, кто сам в прошлом страдал пороком сластолюбия. Аврелий Августин (354-430), философ и богослов, величайший из отцов церкви христианского Запада, сын язычника и христианки, объявляет, что любой ребенок рождается во грехе. Отсюда — особый акцент на непорочном зачатии. И если уж человек слаб духом, что не может принять на себя обет безбрачия, то Августин допускает (как неизбежное зло!) половой акт лишь как средство воспроизводить добрых христиан. Но этот акт должен быть лишенным страсти, холодным и безразличным. Поэтому церковь, развивая свое учение о браке, записывает в церковный кодекс: „Согласие, а не совокупление, порождает брак“.
Вы не поверите: великий русский философ Николай Бердяев, проанализировав христианскую духовную литературу Средних веков, нашел лишь у одного автора (Мефодий Потарский, IV век) оправдание полового акта и возведение его в ранг Божественного! Факт умопомрачительный!
Высокое и светлое Учение Христа, конечно же, не содержало даже намека на унижение женского Начала. Сам Христос ни одним словом не унизил женщину. Но уже апостол Павел в своих посланиях и проповедях, подчиняясь тогдашним воззрениям и духу того времени, постарался низвести женщину в подчиненное и приниженное положение. И его взгляды на женщину и жену стали в христианском мире основой, на которой базируется угнетение женщины с той эпохи вплоть до наших дней. Но нужно оговориться, что было бы безответственно утверждать, что именно Павел повинен в том, что в Учение Христа внесен дух унижения женского Начала, ибо в данном случае не ясно, что сказал апостол и что добавлено библейскими переводчиками и лжетолкователями, а попросту — цензорами. Но известно вполне точно, что ни один Завет не дошел до наших дней неискаженным.
Все же произведения христианских авторов изобилуют представлениями о том, что воссоединившееся человечество обретет всемогущество, вечную жизнь и Царствие Небесное. Апокрифические евангелия Фомы и Филиппа приводят слова Иисуса о том, что два станет одним, а разделенное воссоединится.
Евангелие от египтян:
— Когда придет Царствие Божие? — спросила Соломия.
Христос ответил:
— Тогда, когда совлечете и попрете ногами покров стыда. Когда двое будут единым и внутреннее станет как внешнее, и мужеский пол, как и женский, — ни мужеским, ни женским.
Евангелие это считается апокрифическим, а потому его и не внесли в каноническую Библию.
Святой Климент Александрийский, ученик апостола Иоанна, также сохранил не вошедшие в христианское Священное писание слова: „Спросила же Его Соломия: когда придет Царствие Твое? И сказал Иисус: когда два будут одно и мужское будет женским и не будет ни мужского, ни женского“. [Строматы: III, XII, 92. Прим. авт.] Редакция иная, но суть все та же.
В этом изречении Христа, кроме указания на равенство Начал, содержится предсказание трех будущих эпох развития человечества, которые, впрочем, оно уже проходило.
Слова „когда два будут одно“ указывают на эпоху, когда мужчина и женщина не будут более соперничать, но будут жить, действовать и думать как одно целое.
Слова „когда… мужское будет женским“ говорят о преобладании женского Начала и означают возврат к андрогинному состоянию.
И, наконец, изречение „когда… не будет ни мужского, ни женского“ указывает на наступление такого периода, когда полярность потеряет свое теперешнее значение, ибо и мужское, и женское будет в каждом Начале.
Но все же отношение средневековой культуры к сексуальности было двойственным. Оказывается, не так все мрачно было в мрачную эпоху Средневековья. Да, официальная христианская мораль была аскетической и антисексуальной, осуждая не только „похоть“, но и индивидуальную любовь, так как она, мол, мешает выполнению обязанностей благочестия. Единственным оправданием половой жизни считалось продолжение рода в рамках церковного брака, но и здесь она подвергалась тщательнейшей регламентации (запрещение сношений во время постов и многочисленных праздников, табуирование наготы, эротической техники и т. д. и т. п.).
Однако, наряду с официальным аскетизмом, в тогдашнем обществе вполне легально существует карнавальная культура, блестяще описанная М. М. Бахтиным. Продолжая традиции древних оргиастических праздников, средневековый карнавал допускал и демонстрацию обнаженного тела, и переодевание мужчин в женскую одежду, как и наоборот, женщин — в мужскую, и открытое выражение эротики.
Аскеза и карнавал выступали не только как противоположности, символизирующие, соответственно, духовный „верх“ и телесный „низ“, но и как чередующиеся и взаимодополнительные элементы определенного цикла по принципу „всему свое время“.
Более того, церковь сама инкорпорирует [инкорпорировать (от латинского incorporare) — включать в свой состав, присоединять — прим. авт.] в свои обряды некоторые элементы карнавального действа.
Я бы сказал, повседневный быт представлял собой своеобразную смесь этих двух миров. Средневековые люди не отличались особой стыдливостью, секс свободно обсуждался и в крестьянской, и в рыцарской среде, не говоря о том, что широко обыгрывался в народном художественном творчестве.
Куртуазная любовь трубадуров
Чем ниже был общий культурный уровень, тем было тяжелее положение женщины. На низших ступенях человеческого развития, когда в полной мере царит право грубой силы, женщина, как физически более слабая, всегда рабыня, на которую взваливается самая тяжелая работа. Классические примеры такой эксплуатации более слабой женщины и превращение ее во вьючное животное можно и сейчас наблюдать на Востоке, среди кочевых народов, когда, переезжая на новое кочевье, сам муж едет на лошади, а за ним, нагруженная скарбом и обремененная детьми, изнемогая от тяжести и жары, едва плетется жена.
По мере улучшения общего благосостояния, культурного и материального, улучшается, конечно, и положение женщины, но и при этих условиях она — или бессловесная рабыня, или пользующаяся некоторым влиянием наложница. Положение ее всецело зависит от ее привлекательности и молодости. Обладая тем и другим, женщина умело пользуется для приобретения прав на свое существование, и главным образом права на господство над мужчиной, этой своей единственной силой — потребностью в ней. Когда ее поработитель и властелин, опьяненный страстью, приходит к ней, тогда она диктует ему свои желания и свою волю и достигает больших или меньших прав, в зависимости от своей красоты и молодости и страсти своего повелителя. С потерей своей привлекательности она часто теряет также и все свои права.
На Западе положение прекрасной половины человечества тоже было не лучше. То же юридическое бесправие и полная беззащитность, то же унижение и оскорбление — и физическое, и моральное. Здесь она тоже или фаворитка и избранница сердца какого-нибудь рыцаря, в честь которой устраивались турниры и совершались подвиги, или подруга жизни какого-нибудь тирана, против произвола которого защиты для нее не было и который считал себя полным властелином ее души и тела.