Павел Шаронов

Простаки и прохиндеи 2

Я полностью потерял представление о времени. Сколько минут или часов прошло с моего прыжка за борт? Мне все смертельно надоело и было только одно желание — добраться до берега. Но доберусь ли я когда-нибудь до него? Сколько километров надо проплыть? Хватит ли у меня для этого сил?

Время шло и я уже чувствовал себя не человеком, а какой-то машиной; мыслей никаких не было и я делал чисто механические движения, не думая о конечной цели и только интуитивно сохраняя нужное направление.

Один раз, поднявшись почти к самой поверхности, я почувствовал сильный удар по спине, резко выдохнул воздух и машинально нырнул поглубже. Как ни странно, этот удар привел меня в себя.

В первую минуту я решил, что столкнулся с подводной лодкой, но когда паника немного затихла, понял всю абсурдность подобного предположения. Скорее всего, это был полузатонувший ствол дерева или какой-нибудь еще предмет, которых сейчас достаточно много плавает в морях. Если я не буду подниматься слишком близко к поверхности, то, надеюсь, больше ни на что не натолкнусь.

Дальнейший путь мне показался очень длинным, но, к счастью, прошел без особенных сложностей.

Когда я уже перестал на это надеяться, я вдруг почувствовал под собой дно. Оно еще было слишком глубоко, чтобы можно было встать на ноги, но я без усилий мог плыть вдоль него, касаться его руками. „Берег близко!“ — эта фраза как колокол звенела в моем воспаленном мозгу и давала силы продолжать путь.

Сделав пару взмахов, я выплыл на поверхность и, напрягая зрение, стал вглядываться в окружающую меня темноту. Но берега так и не увидел и почувствовал горькое разочарование.

Здраво рассуждая, я понимал, что берег уже здесь, рядом, самое большее — в километре от меня и я его не вижу только потому, что нахожусь слишком близко к поверхности воды. Если бы я мог подняться чуть повыше, я бы обязательно его увидел. Все это я понимал, но чувствовал обиду неизвестно на что.

Тяжелые волны гулкими рядами неслись к берегу и показывали мне путь. Теперь можно было уже не смотреть на компас, я и так двигался в нужном направлении. Но прошло еще, наверное, не меньше получаса, прежде, чем я добрался до берега.

Это был низкий, глинистый, полностью заросший кустами и совершенно непривлекательный берег, но мне показалось, что я попал в рай.

Меня не смутил даже запах гнилющих водорослей, обильно покрывающих землю. Очень хотелось пить. Во рту был вкус горькой соли, но об утолении жажды приходилось пока только мечтать.

Я снял маску и по привычке вылил накопившуюся в ней воду. Меня шатало и качало, как пьяного. Набежавшая волна толкнула меня в спину, я упал и ползком кое-как выбрался подальше на берег. Хотелось лежать и не двигаться, но если меня ищут, то могут обыскать берег, поэтому лучше время не терять, побыстрее привести себя если не в приличный, то хотя бы не вызывающий подозрения вид. Я умыл лицо и тщательно пригладил волосы. Нет, без отдыха не обойтись. Я совершенно выбился из сил и просто не могу продолжать путь. Ловят меня или нет, но небольшой отдых я могу себе позволить.

Растянувшись на земле, я минут десять лежал, глядя на небо и не позволяя себе думать ни о каких проблемах. Но проблемы от этого никуда не делись и я понял это, едва стянув с себя ласты и гидрокостюм. Я был босой. Остальная одежда, хоть провонявшая потом и мятая, на мне была; я позаботился надеть под гидрокостюм легкую рубашку и брюки, но об обуви я как-то не подумал. Это произошло по двум причинам: во первых, подводное плавание не входило в мои планы и было скорее аварийным вариантом, когда надо спасаться, не слишком думая о мелочах; и наконец главное: я все равно не смог бы взять ботинки с собой.

Уже светало. Было половина четвертого утра. Легкий, вызывающий озноб ветерок дул с моря и вскоре я почувствовал, что дрожу.

Собрав вещи, я двинулся в путь. Метров через двадцать появилась возможность избавиться от акваланга и я утопил его в первой же заболоченной канаве, которую едва ли кто решится осушить в ближайшие лет сто. Маску и ласты я просто оставил на еле заметной тропке, ведущей через заросли ивняка. Здесь их наверняка найдут вездесущие мальчишки, поскольку люди солидные по таким тропкам не ходят.

С гидрокостюмом было сложнее. Их на пляжное купание и на пикники не носят, поэтому избавиться от него надо было так, чтобы при всем желании ни одна поисковая собака его найти не смогла. Эту проблему я решил позже, наткнувшись на дымящуюся кучу мусора, сунул в нее свернутый туго гидрокостюм и поспешил удалиться.

Оставалось спрятать самую главную вещь — статуэтку, но спрятать так, чтобы никто, кроме меня, не смог ее найти, даже случайно. Это было сложно. Спрятать так, чтобы никто не нашел, можно было где угодно, но найти такое место, которое я сам потом смог бы отыскать, было гораздо труднее. Нужен был ориентир, а где его найдешь в лесу?

Разыскивая этот ориентир, я чуть было не прошел мимо самого подходящего для тайника места. Камень лежал у самой дороги, наполовину погрузившийся в землю, слегка потрескавшийся и поросший мхом. За последние триста лет я был, наверное, первым человеком, который решил перевернуть его. Это было нелегко. Особенно поначалу камень не поддавался. Я скрипел зубами и изо всех сил тащил этот чертов камень, пытаясь вырвать его из гнезда и наконец это мне удалось. С краев образовавшейся ямки стала слегка осыпаться земля.Я углубил яму и, аккуратно положив на дно завернутую в носовой платок статуэтку, присыпал ее землей. Камень встал на место, как-будто и не покидал его. Для большей маскировки я поправил дерн и присыпал слегка опавшими листьями. Теперь это место я мог найти с закрытыми глазами в любое время суток, если, конечно, окажусь рядом с ним. Ничего, дорогу я запоминаю неплохо и впоследствии могу нарисовать план, как сюда добраться.

До сих пор, благодаря раннему часу, я никого не встречал и был этому очень рад. Пользы подобная встреча принести не могла; хотя я и жаждал узнать, в какой местности оказался, спросить это, не вызывая подозрения, не мог. Единственное, что я знал точно: если встать спиной к морю, Петербург будет слева и, значит, надо двигаться в этом направлении. Конечно не по берегу, а отойдя основательно вглубь суши, там, где проходят дороги и где, если я не слишком сбился с курса, должна быть железная дорога.

Несмотря на радость спасения, чувствовал я себя не очень хорошо. Во всем теле была слабость, а озноб, несмотря на то, что я уже давно шел и вроде бы должен был согреться, не проходил. Не хватало еще заболеть на половине дороги. Постаравшись отогнать эти мысли, я решительно свернул на узкую тропинку, проходившую сквозь заросли ивовых кустов, потом, перейдя овраг и поднявшись постепенно выше, пошел через великолепный еловый лес, почти не тронутый человеком. Люди оставили следы своего пребывания в виде пустых бутылок и обрывков бумаги только вдоль тропинки. Сам лес был такой густой и настолько порос кустарником, а вдоль тропинки росла такая высокая трава, что никто не решился сойти с нее.

Я люблю природу без человека и никогда не думал, что вид мусорной кучи может меня обрадовать. Тем не менее, это произошло. На окраине леса, там, где начинаются поля, заросшие редкими кустами, находилась большая мусорная куча. Бывают, конечно, кучи и побольше. Бывают даже горы мусора, но эта куча была одна и, за неимением конкурентов, казалась, если говорить вежливо, очень большой и совершенно здесь неуместной. Но на самой вершине этой кучи, открытые со всех сторон, лежали прекрасные ботинки. Конечно, вид у них был довольно поношенный и подошва изрядно истерлась, но их еще можно было носить и в них были даже шнурки. В городе человек в старых ботинках не привлекает такого внимания, как босой, поэтому, забрав ботинки, я отошел к лежавшему неподалеку стволу дерева, сел и стал их примерять. Ботинки были размера на два меньше того, что было нужно, но выбирать не приходилось и я, связав шнурки, повесил ботинки на плечо, чтобы надеть их, как только доберусь до более цивилизованных мест.

Шагая дальше, я размышлял о том, как мало человеку нужно для того, чтобы быть счастливым. Думал ли я когда-нибудь, что буду радоваться старым, выброшенным на свалку ботинкам и не вспомню, что совсем недавно лишился довольно дорогого катера и что вообще мое положение остается весьма шатким и опасным. Радуйся тому, что имеешь, и не печалься о том, чего нет!