Павел Шаронов

Простаки и прохиндеи 2

— Подожди пока здесь, — сказал шофер и я перебрался из машины в беседку, где и сел на скамейку.

Ждать пришлось недолго и вскоре я увидел невысокого, довольно упитанного человека лет пятидесяти, который деловой походкой направлялся ко мне. Впоследствии мне доводилось видеть его по телевизору, но в ту первую и, надеюсь, последнюю мою с ним встречу он еще не был известен широкой публике и пока не совершил тот стремительный рывок своей карьеры, которым он обязан новому президенту.

Сначала я удивился полному отсутствию охраны, но потом заметил в ближайших кустах человека и понял, что охрана здесь была, только она не бросалась в глаза.

Я привстал, приветствуя этого первого государственного деятеля, которого мне довелось встретить в жизни, но он сухо кивнул и махнул рукой, показывая, что я могу снова сесть.

Я открыл рот, собираясь начать приготовленную заранее речь, но он решительно и бесцеремонно заговорил первым. Это вообще свойство многих политиков: главное — говорить, без разницы о чем и не давать собеседнику вставить слово. Говорил он быстро, отрывисто, как-будто выталкивая из себя слова. Начало его речи я пропущу, поскольку оно состояло из таких слов, которые я не употребляю. Эти слова вы можете найти в некоторых модных сейчас книгах, или прочитать на любом заборе.

В кратком пересказе речь моего собеседника сводилась к выражению недовольства тем неловким положением, в которое я поставил некоторых сотрудников одной очень солидной организации и саму организацию в целом, что отразилось на репутации страны за рубежом и т. д. и т. п. Постепенно оратор разгорячился и перешел на крик, по привычке начальников, которые могут себе это позволить, не встречая противодействия.

Впрочем, мне его возмущение показалось несколько наигранным. Кажется, он хотел основательно меня напугать, чтобы я был рад все ему отдать, не получив ничего взамен и еще радоваться тому, что уцелел. Раз Д. Д. принял меня и тратит свое время и силы на крик, значит, он готов вести переговоры. Я невозмутимо откинулся на спинку скамейки и стал молча рассматривать вторую пуговицу пиджака моего обличителя. Хотя в данной ситуации особенно волноваться не приходилось и я просто ждал окончания вспышки гнева, думая про себя, что мне молчать гораздо легче, чем ему кричать.

Мало помалу, не встречая никакой ответной реакции, мой собеседник смолк и тогда я, наконец, решил ему ответить.

— Вы совершенно правы, — спокойно сказал я, — Мои действия были безответственны и нанесли огромный ущерб репутации государства. Поэтому, вместо того, чтобы отдавать все досье вам, я опубликую его через Интернет. Незачем позорить государственных служащих по мелочам, лучше покончить с их карьерой сразу. А что касается статуэтки, то найду и для нее покупателя.

Мой собеседник, кажется, онемел от возмущения, а я продолжал тихим и спокойным голосом:

— Конечно, я не знаю, к чему все это может привести. В России трудно предсказать результаты разоблачений. Может быть, их просто никто не заметит. Поэтому я и предлагаю это досье вам, а взамен прошу только освобождения моего дяди и прекращения всех преследований (я думаю, вы можете на это повлиять), а также паспорта с шенгенской визой мне, дяде и моей подруге. Может быть, они и не захотят уехать, но паспорта пусть лучше у них будут.

Мой собеседник задумался. Теперь уже от его гнева не осталось и следа.

— Вы настолько не любите Родину? — спросил он немного насмешливо.

— Я не люблю те организации, которые считают себя Родиной. Кроме того, здесь находится слишком много могущественных людей, которые с удовольствием свернут мне шею.

— И вы думаете, они не найдут вас за границей?

— Это им будет сложнее и дороже.

Наступило молчание. Мой собеседник о чем-то думал, постукивая пальцами по деревянному лакированному столу.

— Хорошо, — сказал он, видимо, придя к какому-то решению. Дядю вашего мы освободим, это не проблема. Но вот шенгенские визы — это…

— Неужели для вашей конторы это сложно?

— Не все так просто. Мы — государственная структура и не должны нарушать закон. Вы ведь не собираетесь возвращаться из Европы, а значит, если мы вам поможем, то нарушим закон.

— Вы никогда не нарушаете законы? — удивился я.

— Никогда. И мой долг следить за их исполнением.

— М-да… А я думал…

— Но я могу предложить вам следующий вариант. Мы оформляем вам трудовые визы в Аргентину. И вы можете находиться там на законном основании. Сделаем все за пару часов.

— За пару часов?! — изумился я, — Все бы так работали. Но мне это не подходит. В Испании у меня квартира и я могу расчитывать вернуться на прежнюю работу. А в Аргентине придется начинать все с нуля. У меня больше нет денег (тут я немного лукавил). Даже одежда на мне из магазина, торгующего одеждой, бывшей в употреблении. Нам остается только нищенствовать или писать мемуары.

— Ну, деньгами я, пожалуй, могу вас снабдить. Может, не такая большая сумма, но для начала хватит. Одежду тоже найдем. Но сначала я должен получить статуэтку.

— Вы ее получите. А пока разрешите преподнести вам небольшой подарок. В квартире Андрея Сергеевича я нашел коллекцию фотографий на компакт-диске. Часть из них я запустил в Интернет, а часть сохранил и даже распечатал.

Я достал из-за пазухи небольшой конверт и протянул его собеседнику. Он поспешно извлек содержимое и густо побагровел, взглянув на первую же фотографию. Я сначала подумал, что это краска стыда, но стоило ему открыть рот, как сразу стало понятно, что ничего кроме возмущения он не испытывает. Такую ругань, которую он изрыгал, бросая яростный взгляд на каждую фотографию, я слышал только раз в жизни от первоклассника, который получил пять двоек за один день.

Я подождал, пока вспышка ярости немного стихнет и собеседник сможет снова внимать голосу рассудка. Когда он немного успокоился, я заговорил:

— Имейте в виду, что эти банные фотографии — только копии, сделанные с копий. Где хранятся оригиналы, я не знаю.

Мой собеседник снова изрек фразу, выражающую его мнение о моральном облике Андрея Сергеевича и его гнусной тайной съемке.

— Там таких фотографий много, — как бы невзначай заметил я. — Наверное, есть и видеосъемка.

Последовал новый взрыв ярости. После этого я решил нанести заключительный удар.

— Если со мной что-нибудь случится, все это окажется в Интернете, — негромко добавил я.

Я ожидал еще одной вспышки гнева, но ее не последовало. Мой собеседник угрюмо повертел фотографии в руках, потом сунул их снова в конверт и убрал во внутренний карман пиджака.

— Мне не нравится ваш тон, молодой человек, — наставительно сказал он, — так нельзя разговаривать с людьми, которые старше вас по возрасту и положению.

— Насчет возраста согласен, а вот насчет положения — вопрос спорный. Я в вашей организации не состою, так что вы мне не начальник. Угрозы в моих словах нет. Просто я хотел сказать, что копии этих фотографий находятся в компьютере одного совершенно постороннего человека и в случае такой необходимости ему достаточно будет сделать один щелчок мышкой и все это уйдет в Интернет. Но если все будет по честному, то вам не о чем беспокоиться. Если у вас есть лист бумаги, то я хоть сейчас могу нарисовать вам, где находится статуэтка.

— Значит, ее при вас нет?

— Естественно, нет.

— Понятно. И значит, на Аргентину вы согласны?

— Все-таки лучше бы Европа.

— Не забывайте о своих врагах. Того, что вы сегодня делаете, они вам не простят. В Европе вам жить опасно.

— Но если они смогут меня найти в Европе, то смогут и в Аргентине.

— Я постараюсь, чтобы не нашли. Так согласны?

Немного помедлив, я согласился.

— Но это касается только меня, — сказал я. — Мой дядя и Сандра вольны сами решать, ехать им или нет. Надеюсь, что те люди, которые озлоблены против меня, не перенесут свою ненависть на них.

— И не надейтесь. Ну ладно, с этим что-нибудь придумаем.

Наше свидание продолжалось не более получаса. Когда основные вопросы были решены, осталось только обговорить детали, а когда и они были улажены, я был передан на попечение секретаря, которому было поручено заняться приобретением мне одежды и вещей, необходимых для путешествия.