МеЛ
Ты не будешь президентом, папа
Артур Лоренс как-будто совсем и не нервничал из-за того, что развод сына с его будущей падчерицей все еще не состоялся. Хотя Анела уже не раз заезжала к матери в Америку. Папа Лоренс дал срок, не им — детям, себе: в апреле, независимо от разрешения проблемы у сына, он — женится на Монике.
Тэд, как и прежде, жил между Лос-Анджелесом и Лас-Вегасом, благо, что концерн, где он работал, находился почти посредине пути. Ему дела не было до его „итальянской жены“. Он будто и забыл о ней.
Скорость на хайвэе, предвыборная спартанская жизнь семьи, предстоящая свадьба родителя — все это накладывало отпечаток на его жизнь. Он отвечал заученные фразы кидающимся к нему репортерам, демонстрируя „стоматологически чистую“ улыбку ближайшего родственника кандидата на пост сенатора штата.
Никому не должно было и померещиться, что у него на душе. Насколько ему тяжело отводить глаза при очередном скользком разговоре с отцом. Кто бы заглянул в его мечты… Там все было безрадостно для его „случайной жены“, случайно задержавшейся под его фамилией на целых три месяца. Тэд кожей чувствовал, как тяжело приходится отцу. Политическая грязь, что цепляли на башмаки писаки-оппоненты, легче скидывалась Артуром, чем та, что летела ему в лицо с упоминанием близких ему имен — Моники и Тэда с Анелой. Да, ему приходилось защищать и девушку, которая ненавидела его только за то, что он жених ее матери и отец презираемого ею мужа.
За четыре дня до свадьбы началась сильнейшая травля
Моника не верила этому абсолютно. Тэд молчал. Он допускал подобное.
Лоренс-старший заявлял, что „интимность“ его отношений со служанкой заключается лишь в том, что та „перестилает его постель и убирает в его туалете“.
А еще через пару дней началась ответная шумиха с подачи
* * *
Он вызвал Тэда к себе для объяснений происходящего.
— Что это за снимки в газетах, Тэд?
— Нормальные снимки, отец. Не беспокойся.
— Тэд, но мне не нравится, что ты именно так решил помочь мне в моей борьбе за кресло сенатора.
— Как умею. Не волнуйся, папа. Я выдержу.
Все газеты печатали два снимка, предоставленные одним из знакомых Тэда репортеру одной из газет. При этом это были преимущественно газеты, имеющие репутацию объективных.
На одном из снимков служанка дома Лоренса столкнулась в дверях с основным противником Артура на выборах — с Максом Стайером.
Девушка очень привлекательной внешности. Она, видимо, чем-то обратила на себя внимание выходящего из дверей Стайера. Взгляд его на нее был недвусмысленным. Мастер-фоторепортер, нанятый Тэдом, удачно подловил этот момент. Пожирающий взгляд кандидата в сенаторы на девушку, взятый фоторепортером крупным планом, весьма позабавил читателей.
Второй снимок был скандальным. Тэд передал в газету снимок двухлетней давности. Тогда он напоил эту же девушку-служанку до состояния полного овладения ее чувствами. А когда она поверила в его ухаживания и заверения, что он ее обожает, склонил ее к минету.
Снимок выглядел в газетах достаточно прикрытым. То есть небольшой „рукав“ статьи прикрывал откровенную часть тела молодого Лоренса. Запрокинутое в экстазе лицо Тэда, неправдоподобно жаждущие глаза служанки, стоящей впритык к нему на коленях с раскрытым ртом, дали понять падким на „горяченькое“ избирателям, что молодая пара занята не партией в шахматы.
Комментарии к снимкам были разными. Но они уводили от Артура, выставляя его служанку любвеобильной дурочкой — не более того.
А тут еще полицейские, остановив ее же — служанку Лоренса перед самым домом мэра, вдруг потребовали у нее показать содержимое сумочки. Девушка отказалась сделать это. Тогда были вызваны свидетели и при них содержимое сумочки было вытряхнуто на землю. В тюбике от блеска для губ был скрыт белый порошок. Вес его был достаточен для заключения девушки под стражу.
Тэд позвонил отцу по прямому телефону в мэрию, сказал, что хочет внести залог за девушку. Он прямо сказал отцу, что кто-то пытается сфабриковать дело против их служанки. А мэр так и не уволил девушку из списка работников своего дома.
Артур, потратив много сил и не только сил, сумел доказать невиновность его работника. Более того, Макс Стайер, кинувшийся кричать о „расплодившихся в городе наркоманах“ первым снимком был выставлен в смешном свете. Репортеры задали ему вопрос: „А вы, мистер Стайер, что делали у той двери, не дарили ли этой девушке блеск для ее пухлых губок?“ Естественно, оппонент был сконфужен и отнекивался как мог. Но снимок был фактом.
Артур остерегал сына от повторения таких историй.
— Тэд, и все-таки тебе нужно быть более осмотрительным и осторожным. И пожалуйста, прежде чем идти на подобное, обсуди это со мной. Ведь я ничего не знал. И ты пропадал где-то. Почему ты не брал трубку, почему сам не звонил? Ты же знаешь, я не могу приехать к тебе. Завтра очень трудный день. Пожалуйста, Тэд, будь собраннее. И очень осторожен. Давай условимся: никаких интервью во время церемонии. Я пару слов скажу им за воротами и оцеплю дом на время свадьбы.
— Хорошо. Я все понял, папа. Завтра в половине двенадцатого я буду дома.
Артур мог позволить себе дома выглядеть обычным. Здесь он почти не снимал очков, потому что много читал и писал в эти дни. Выглядел уставшим и потому старше своих лет.
— Тэд, может быть тебе и не нужно уезжать сегодня. Я мог бы позвонить в университет.
— Нет, не нужно. В девять у меня лабораторные исследования, я провожу последний эксперимент моего проекта. Часа мне хватит. За полчаса я доберусь. Переоденусь, буду готов. Ты не сомневайся, все будет нормально.
— Ладно. Хорошо. Только запомни, пока все это не кончится — шофер, охрана и в машине, и в квартире — из самых надежных парней. Чтоб никто не касался и лацкана на твоем смокинге. Не допусти провокаций, сын.
— Все понял. Не беспокойся, папа.
— Тэд… тут еще… Сегодня вечером прилетела Анела.
Лоренс-старший очень хотел, чтобы Тэд не отводил взгляда. Ему так нравился этот взгляд вдруг повзрослевшего сына. Но при упоминании известного имени Тэда даже передернуло. Лицо его вдруг окаменело и взгляд застыл в полном отсутствии эмоций.
— Тэд, ты еще не забыл, что она твоя жена?
— Нет, я помню. Помню, отец.
— Завтра начнется все сначала. „Реанимация“ твоей „итальянской шутки“ еще больше осложнит завтрашний день. Тэд, сын… ты выдержишь?
Тэд не отрывал холодного взгляда от лба отца. Он просто раздвинул губы и прозвучало — да.
А в голове его снова закружили мысли.
„Какая глупость! Отец прав. Ведь началось все со взаимных оскорблений… Ну обозвали друг друга… Ну завелась она… с этим ее „да, согласна“… Нет! Не позволю! Я в жизни подобное не прощал никому. Она могла бы поступить иначе, промолчать в конце концов, послать пьяного к черту… не захотела… Не хочет сделать это и теперь… Боже, как надоело… только бы не пристрелить ее… там“.
— Я выдержу, отец.
* * *
Для Моники Артур Лоренс заказал из Парижа нежно-голубой свадебный наряд.
Невеста была сказочно красивой. В свои сорок пять лет. Ее возраст раскрывали только газеты противников Лоренса. Хотя даже самые придирчивые взгляды не могли дать ей и тридцати.
Артур двигался плавно, важно, как наследный принц. Улыбался стандартно-смущенной улыбкой.
Тэд попросил Мэрфи подстраховать его от близкого присутствия Анелы. Фрэнк — его друг, это общеизвестно, ему можно было открыто мило общаться с женой своего приятеля. Тэд же даже стоять с ней рядом боялся. Малейший „шип“ с ее стороны мог вызвать в нем аллергическую реакцию на ее рыжесть. Тут могло произойти непоправимое.
А ведь кругом… политика.
И он вызвал Мэрфи в сопровождающие.
Газеты печатали снимки Анелы Лоренс (а именно так зарегистрировалась девушка в журнале венчаний в итальянском костеле) с самой первой минуты появления ее в аэропорту Лос-Анджелеса.
Вот она и мать. Они целуются при встрече. Чувственность видна в глазах обеих женщин. Строка под снимком гласит: „Дочь или сноха будущей матери сына? В этом не могут разобраться даже самые маститые юристы двух стран. Но с точки зрения общечеловеческих норм, это не должно сочетаться в одном лице. Так кто же она — Анела Верчино или Анела Лоренс?“
Сама Анела молчала. Моника умоляла ее не портить ни карьеру своему будущему мужу, ни свой светлый день свадьбы. Она верит — последней в ее жизни.
Анела не поднимала глаз в доме Лоренса. Рядом с ней была какая-то девушка, пристроенная к ней Лоренсом-старшим в качестве американской подружки. Девушка-„подружка“ контролировала все передвижение по дому, даже советовала ей, куда и когда повернуть голову, где улыбнуться для снимка дотянувшегося до них репортера.