МеЛ

Ты не будешь президентом, папа

Анела будто играла на сцене. Мимика ее, голос, которым она воспроизводила тогдашние свои чувства — все жило в ней, как будто случилось это не тогда, а вот прямо происходит теперь.

Тэд слушал ее, смотрел на нее и понимал, что если это не игра… а жизнь, то она будет трудной. Может быть даже непосильной.

Он знал, он видел — кольцо на ней. Значит, упав в Риме с моста… кольцо нашло ее. А она вот — ищет его. „Дикость! Бред… Да она точно бредит…“

— …отец так испугался, что заказал для меня другое. В тот же день. Тяжелое, с бриллиантами. Я его так и не носила, померила только. Тяжелое. Не мое.

Тэд посмотрел на проволочное маленькое колечко на ее пальце. Пить уже не хотелось, но сушь стояла в горле такая, будто туда вдували суховей.

— Да, Тэд. Это оно. Вот ведь как… Через неделю в Неаполе я и моя подружка наняли лодку, покататься. Мне было странно, там один парень все смотрел на меня. Все шептал, проходя мимо „красотка“, „красотка“. И вдруг протянул мне сжатую ладонь, я отвернулась от нахала. А подружка толкнула меня локтем, я снова повернулась, смотрю, а на разжатой ладони мое кольцо! Он на том груженом судне матросом служит, пока я с моста кричала, он смотрел на меня и, видимо, запомнил. Нашел его. Он слышал тогда, как я кричала про кольцо, которое упало… Правда, странно? Как колдовство. Ты не веришь в колдовство?

Тэд смотрел перед собой, почти не слушал ее.

— А? Что? Колдовство? Да. Очень странная история. Но… наверное, всему есть какое-то разумное объяснение.

Тэд посмотрел на девушку.

Анела опять вытирала ладонью слезы со щеки. Хмыкнула носом. Он предложил ей платок. Она отказалась.

Хмыкнула носом и продолжила свою исповедь.

— Именно с этого все и началось… Может, если бы я о разумном объяснении всего этого подумала… ничего не было бы… А вот я о колдовстве подумала.

Анела развернулась к Тэду всем корпусом, случайно задев коленом его колено. Он отодвинулся, она тут же извинилась.

— Вот, послушай. Тогда, сразу после свадьбы, когда меня из гостиницы привезли в дом твоего отца. Меня тогда поселили в твоих комнатах. Я все думала о тебе. Мне хотелось поговорить с тобой. Ты так нервничал на этой свадьбе. И я. И просто по-человечески хотелось все обсудить. Даже не про нас поговорить. О наших родителях. У тебя, кстати, классный отец. Вы, я заметила, ладите.

Тэд двинул плечами, будто сказал, да, как будто.

— Я решила поговорить с тобой. Узнав, что ты уже дома, я решила найти тебя. Но знаешь, сколько было дверей… все они оказались запертыми. Я просто перепугалась. Двери были закрыты! Я постеснялась громко стучать. Но стучала… Как я плакала тогда, оттого что мне не удалось просто поговорить с человеком. Поделиться своими чувствами и переживаниями в такой день. А утром, представь, я свободно вышла. Все было открыто. Кто-то, как специально мне не дал встретиться тогда.

Тэд не стал разочаровывать девушку, верившую в мистику. Ищущую мистику во всем, даже в случайном. Он не сказал ей, что двери закрыл домоуправляющий.

— …и стала ездить к тебе. Да. Ездила к тебе еще до маминой свадьбы. И видела, как из твоей квартиры по утрам выходили женщины. Ты ни одну не провожал. Ты никого не провожал утром. Ты опять „играл“. Потом ты выходил с кейсом. Ехал, по-видимому, в университет. Учиться. Ты, значит, химик. Я потом узнала, что ты учишься… идеально. Отличник… И работа у тебя опасная… Огненная… Взрывная… Отдыхал ты только по выходным. Карты в Лас-Вегасе… Тебе иногда везло. Но в машине ты все-равно был один. Хотя девушек у тебя так много было… Я их всех видела. Два-три раза в месяц прилетала. Отец думал, я деньги трачу, платья покупая у его родственника. А я все за тобой приглядывать прилетала. На твоих шлюх смотрела. Все сравнивала, чем же это они красивее меня? Только тем, что не рыжие… правда?

Она закрыла руками лицо и плакала. Горько, как от сильной обиды.

Тэда мучили ее слезы. Эта истерика по несбыточному.

„Уйти? Кинуть ее здесь, в машине Мэрфи. Сама доедет, доберется как-нибудь… Ну что за человек? Господи… Ходячая ненормальная! Как можно так откровенно лезть, потом так откровенно, до соплей упиваться рассказами о своем шпионстве… Как можно?!“

Он почти не слушал ее. Думая о своем.

А Анела говорила о наболевшем. О том, что сжимая горло, давит ее. Сокрушает ее живую душу.

— Папа у меня тоже брюнет. И дед, и бабушка. А вот прабабка Верчино, что у истоков дома моделей была, та была рыжей. Но зато такой красавицей, что министры сватались. Не шла! И по любви замуж вышла, за обычного человека. Сама его богатым сделала… А ты студенток с младших курсов приводил к себе. Они утром тайком от тебя выходили, стесняясь. В лифт заходят и смотрят на меня. А я на них, как на шлюх смотрю, чтоб им стыднее было. Может они и меня за такую принимали, разве нормальная женщина могла в такую рань в лифте на улицу спускаться? Ты значительно позже выходил. Я тебя со скамейки кафе, что напротив, видела. Ты отдохнул… и отправлялся на работу. Такой примерный весь… Отличник…

Что-то упрямое и злое промелькнуло в лице Анелы. Она хмыкнула носом и посмотрела в лобовое стекло.

— А я опять домой летела. В Рим… к отцу. Ни ему, ни подруге… Я даже матери про такое рассказать не могла… Никому…

Она дерзко вскинула голову и будто свысока посмотрела на мужчину, которого она заметно задерживала своей исповедью.

— Так что ты потерпи. Послушай. И не прерывай. Даже если истерика у меня начнется. Я слышала, если истерика сама проходит, без таблеток и прочего, она дольше длится, зато уже не повторяется, по крайней мере по той же причине… Так вот. У вас были выборы на носу. А я твоим „минетом“ ошарашенная ходила. Ведь все белыми нитками шито было! Неужели люди верят всем этим вашим… А, впрочем, и у нас так же! Сплошное вранье! Мне девушку эту, работницу вашего дома жаль было… Ты использовал ее. Это ты подложил ей наркотик?

Тэд не стал отвечать на вопрос. Он не делал этого. Знал кто, но говорить об этом не стал. Он решил, что ей бы показалось, что он оправдывается. А он не хотел. Считал, что не перед кем.

— …ладно! И мать… Впрочем, она так влюбилась в твоего отца, что его хоть с ног до головы заплюй — вылижет, как котенка… Я про себя понять не могла, я-то что в тебе люблю? Что?!

Тэда передернуло. Всего. Он будто даже подскочил от ее слов. Он сцепил руки, чтоб вот сейчас, вот здесь взять и сдавить ей горло. Чтоб она заткнулась. „Какая любовь?! Маниакальная дура! Лечиться надо от такой любви! Как венерической болезни стесняться! А она… битых два часа долдонит о том, что извращено в ней до потери совести!“

Анела и сейчас будто выглядывала в его лице. Да что же она такое увидела в нем, что так сразу, с первой встречи в фойе санатория влюбилась в него? Влюбилась и горечью захлебывается, от того, что не взаимно. Более того, что приходится унижать себя тем, что вот как раз ее… и не хотят любить. Может быть, даже все еще презирают и ненавидят эти его… глаза.

— …ну взгляд у тебя необычный. Ты как-то особенно на людей смотришь. Будто все и всех взвешиваешь, анализируешь. Твои друзья тебе служить начинают. А женщины… на колени… с „минетом“… Боже мой!!! Тут эта свадьба матери. А этот Мэрфи… он просто волком на меня смотрел. Больше собаки тебя сторожил! Как святыню какую! Дурак он, твой Мэрфи! И за что он так выслуживается перед тобой? Ладно, бог с ним! Он же и судья ему… Только мне кажется, что он не последнюю роль сыграл в том, что ты меня так ненавидишь…

Произнеся последние слова с акцентом, она, будто проверяя правильность вердикта своего, в упор посмотрела на Тэда, обернувшегося к ней при этих последних словах.

Тот смотрел в распухшее от слез, потому малоприятное лицо девушки и молчал. Потом отвернулся. К боковому стеклу.

То оставалось спущенным. Звезды октября, небо октября, воздух октября — все было там, за спущенным стеклом. А он все еще здесь. В машине, пахнущей чужими вещами.

„Ненависть… Да прошла она, эта ненависть. Что-то уже иначе называемое ты месишь во мне. Да как же разорвать-то этот круг? Кольцо… Как разбить его, чтоб не на цепи, а вот, под колесами осколками осталось… Скучно уже“.

Тэд посмотрел на мостик, чуть качающийся на ветру.

„Почему же озеро не сливают? Кому оно нужно в октябре?“

Он повернулся к Анеле.

— Зачем ты принимала эти таблетки? Ты не выглядела слабой… Всегда была даже… как будто… агрессивной.

Он дважды не задавал вопрос. А она не отвечала долго. Они смотрели друг на друга и ждали.

— Я же сказала тебе, я тогда оставалась в твоих комнатах. Была в той половине третьего этажа, где твои комнаты. Ты там жил.

Она опустила голову. Хмыкнула носом.

— Я видела фотографии, письма девушек к тебе. Все прочла. Сорок четыре письма.

Тэд удивленно сморщил лицо. Посмотрел перед собой, будто припоминая, где же лежат эти письма. Видел ли он их… Читал ли? „Кажется, да. А может и просто проглядывал, не читал. Да, помню, валялись где-то они, кажется на карточном столике. А может, в столе“.