МеЛ
Ты не будешь президентом, папа
Дети мои, хотя бы будьте,
Ибо и боль, приносимая вами —
кусок жизни моей.
– 1 –
Политика — дело срока. Пришел срок, и стал Артур Лоренс интересоваться политикой. Да так, что все в жизни, все абсолютно, было подчинено в нем этому стремлению. Не только дела, бизнес для хлеба насущного, но и мысли, чувства — все было прилажено, подогнано под политику.
И как тут мешают старые привязанности! Нет, они нужны: и семья, и друзья старые, но опять же только как плацдарм для политики. Лицо политика. Его биография, растиражированная миллионными экземплярами в газетах, на агитационных листках и плакатах. Вот — это семья Артура Лоренса. А это — старые друзья Артура Лоренса. Вот его жена — тыл и опора, вот сын — преемник, отличник, спортсмен, красавец.
И не дай бог прокол. Не дай бог, если жена — не опора, сын — не отличник, не спортсмен, не красавец. И начнется борьба, своя политика поведется. Жизнь покажется сложной, усталость будет двойной. А попытка изменить что-то с каждым разом дается все труднее, исправлять чужие, именно уже чужие ошибки становится просто не под силу.
— Тэд, ты разбил машину?
Сын смотрит на склоненную над документом голову отца. Замечает, что отец начал лысеть.
— Нет, папа, это в меня въехали.
Артур поднял голову, оглядел сына с ног, вернее с немытых кроссовок до второй, отсутствующей на рубашке пуговицы. Вздохнул, как бык, шумно и тогда уже поднял взгляд и посмотрел в глаза сына. Родные глаза, до последней прожилки — родные. Вообще Тэд был больше похож на мать. Смазлив, подвижен. А вот глаза Тэда были дедовскими. Дедовскими и отцовскими. По родству передан и взгляд их. Пристальный, умный, пытливый взгляд. Первый учитель подметил: „Врать, глядя в такие не смеешь, а самим им соврать — что жвачкой плюнуть“.
А тут еще дела у папы. Политические амбиции не дают спокойно идти спать, хочется ему достойную речь написать. Все охватить: проблемы города, его задачи, его долги перед народом и успехи.
Выступление в мэрии. Надо быть готовым отразить любые нападки оппонентов. Быть во всеоружии. Нет времени для объяснений, что хорошо, что плохо.
Вот и уставились они друг на друга глазами схожими.
— Ну а зачем ты взял заколку для волос у Макиавелли? Это ж воровство, ты ведь понимаешь, Тэд.
— Я не брал, так получилось.
— Как это могло получиться?
Брови чуть сведены. Артур со всех сил старается вникнуть в настроение сына. Добросовестно рассудить его в его ошибке… Но вот пришло на ум, как раз сейчас, слово хорошее. Оно будет понятно тысячам. Оно как раз подойдет.
И Артур наклоняет голову и быстро пишет что-то на листе белой офисной бумаги.
В кабинете мэра воцаряется тишина. Рыбы в глубоком круглом аквариуме, специально купленные для снятия психологической усталости делового человека, известного в городе политика, и те будто притихли. Лишь медленно шевелят плавниками и хватают воду ртом.
То ли из вредности, то ли тоже вдруг нашлось слово, слово в свое оправдание, но Тэд перебил мысль отца.
— Я заходил, чтобы купить себе заколку для галстука. А дама, которая выбирала для свой дочери заколку для волос, никак не могла подобрать цвет камня. Дочь у нее — брюнетка. Вот она и попросила меня примерить. Я не отказался. Она прикрепила ее к моим волосам. Все остальные в магазине были блондинками. Ей все не удавалось сделать выбор. Потом они нашли что-то еще. А я купил заколку для галстука и вышел. Только потом почувствовал, что на моем хвосте что-то висит.
— Тэд, Макиавелли уволил продавщицу и два часа держал на ногах всю охрану магазина. Эта заколка стоит сто семьдесят тысяч.
— Да? Ну я не знал об этом. Девушку-продавца жаль, конечно.
Лоренс старший устало посмотрел в глаза сына. Ничего в них не было такого, что говорило бы об осознании неприятностей потерявшей работу девушки, волнения старого ювелира. Его, наконец, неприятностей. Потому что сразу позвонили ему в мэрию и вежливо попросили спросить у сына, не заметил ли он, совершенно случайно, бриллиантовой заколки в своих волосах.
Тэд отвел взгляд. Он стоял, выпрямившись, и созерцал чистую гладь кабинетного стола мэра Лос-Анджелеса.
И в лице его отец не засек никаких эмоций. Ни грамма чувств.
Артур зло откинул карандаш в сторону. Мысль была им утеряна. Последняя фраза в его речи оставалась еще корявой. А тут еще этот, наглец! Девушку ему, видите ли, „жаль, конечно“!
— А кто разбил витрину пиццерии? Ты?!
Тэд прицельно вскинул взгляд от стола отца на него самого.
— Я случайно. Тормоза заклинило, не спрыгивать же мне с мотоцикла на скорости.
Отец осмотрел лицо сына. Ни царапины. Руки, спокойно по швам висящие — ни царапины.
Тэд перехватил взгляд и, прямо в глаза отца тихо произнес: „Я в шлеме и перчатках езжу. Так положено, папа“.
Лоренс старший, прищурившись, смотрел в глаза наглеющего сына. Молча отвернулся.
Взял из стаканчика остро отточенный карандаш. Придвинул лист. Глядя на него, уже несколько раз пробежав взглядом по последней фразе, он сказал: „Профессор по химии заявил декану, что ты предложил ему взятку перед экзаменом. Это тоже „так положено“?
— Искаженная информация. Хотя о глупости профессора я уже имел представление.
— Мне позвонили с кафедры и сказали, что завтра ты будешь сдавать экзамен не Джефферсону, а комиссии, где председательствовать будет проректор.
— Могли бы и ректора привлечь. Все-равно это идиотизм.
Карандаш хрустнул в крепкой ладони Лоренса старшего. Кровью налились его щеки, а челюсть тяжелая скрипнула зубами. Но голос все же тон нужный не взял. Дипломатия и еще раз дипломатия, помнил мозг мэра. Фраза с восклицаниями превратилась в обычный вопрос: „Что ты возомнил о себе, наглец?“
Тэд задумался. Учится в университете ему еще полтора года. Отец предупредил его о неприятностях — уже хорошо. Он сумеет достойно к ним приготовиться.
— Не волнуйся, папа. Я сдам экзамен.
Артур, не поднимая глаз, скользнул взглядом по столу и посмотрел в темный прямоугольник окна. Было три часа ночи. Снег не шел, но холодные капли дождя подмерзли и мелкими слезинками свисали с ветвей деревьев, переживающих небывало холодную зиму солнечной Калифорнии.
Лоренсу очень хотелось, чтобы сын заменил его в управлении концерном. Шестое поколение Лоренсов занимается переработкой нефтепродуктов. Бензин, асфальт, лаки, краски, волокно — два мощных завода, ими нужно управлять. Управлять достойно. Но Артур Лоренс настолько увлекся политикой, что дела концерна отошли даже не на второй план. Практически все по концерну он сдал управляющему делами Стаффорду. Которому сильно-то не доверял. Его редкие наезды в офис на совещания не давали ему полной картины работ и проблем там. Он хотел знать больше, но времени, остающегося от любимой работы, было мизерно мало. Нет, он верил в компетентность Стаффорда — своего друга и дальнего родственника. Но есть такое слово — порядочность. И этого качества, как казалось Артуру, Стаффорду не хватало. Часть денег текла мимо. И Артур чувствовал это.
Ах, как хотелось ему, очень хотелось видеть рядом с администратором Стаффордом сильного экономиста. Своего сына.
И он осторожно, терпеливо внушал парню, что дело прадедов — это и его дело. Школа с уклоном в естественные науки. Первые отмеченные медалями рефераты по химии, экономике, успешные экзамены по окончанию школы и высший балл при вступительном тестировании в университет…
Смерть матери, потрясшая обоих мужчин, все-таки более ощутимо задела сына. Артур лишился подруги, а вместе с ней размеренной жизни в доме. Он, растерявшись в житейских заботах и делах, еще глубже ушел в работу. В политику. Уже два срока он мэр крупнейшего на побережье портового города. Дважды баллотировался в сенат от штата. Его жизнь была не тут, в трехэтажном, вдруг вымершем особняке. Не там, в дымящем, сверкающем никелем, сталью и алюминием бесконечного трубопровода, концерне. А в кипящей жизнью мэрии, где люди искали решений своих задач и проблем за его столом, где утверждались постановления, касающиеся сотен тысяч людей. И утверждал их он — Артур Лоренс.
А сын… Сын стал расти сам по себе. Нет, учеба не была ему в тягость, Тэд учился легко. Это еще больше расхолаживало его, но не уменьшало его интереса и верности неорганической химии. Ее он любил больше, чем экономику. Он умело сочетал знания, получаемые им на производстве, где работал в группе главного технолога, с теорией, преподаваемой ему в университете. Перерабатывал все это пытливым и зорким умом. Из целого курса он был ближе всех к практической сфере деятельности. Получал зарплату, подрабатывая не на временных работах в сервисе, а рассчитывая и контролируя циклы крекинга, содержание входного и выходного продукта.