МеЛ
Ты не будешь президентом, папа
— Алло? Фрэнк?
— Да, Тэд, слушаю.
— Ты очень занят?
— В общем, да. У меня дама в левой руке.
— Прости. Мне нужен твой белый „кадиллак“ на три дня.
— Бери.
— Я буду ждать на перекрестке восемнадцатой и седьмой улиц.
— Хорошо, я предупрежу охрану и скажу, чтоб пригнали. Позвони, когда решишь вернуть. У тебя все в порядке?
— Да. Спасибо за машину.
Получив машину, Лоренс тут же заехал в знакомую мастерскую по ремонту машин.
— Добрый вечер, мистер Лоренс.
— Мне нужны номера ЕХА-7770аА.
— Сделаем.
— Сейчас.
— Сделаем. Двадцать минут.
— Ставить не нужно. В руки.
— Сделаем в руки.
* * *
Был вечер пятницы. Тэд поставил „кадиллак“ возле своего дома. Прикрепил чужие номера к машине Мэрфи. Отошел от машины, посмотрел на нее со стороны.
Теперь „кадиллак“ был похож на тот, на котором к нему приезжала Саммер.
Тэд зашел в дом. Включил ночник нижней спальни, где обычно принимал Глорию. Чуть убавил громкость музыки. Посмотрел из окна на машину.
Снова вышел из дома. Огляделся.
Начинало темнеть.
Он вернулся в дом и накинул на себя еще один свитер, ему не хотелось в нужный момент раскашляться. Не торопясь, он прошел в летний домик, где хранился садовый инвентарь, удобно сел на стул и стал ждать.
Заснул где-то после трех.
Но, услышав легкие быстрые шаги выходящей из-за угла дома темной фигуры, очнулся.
Она шла к дому. Не таясь. По асфальтовой дорожке. Подошла к машине. Посмотрела на нее. В нее. Пнула по покрышке. Обошла машину и направилась к окну. Какое-то время смотрела в него, припав к стеклу двумя руками. Вдруг отпрянула. И почти бегом отбежала от окна. Огляделась. Заметила летний домик. Долго смотрела на чуть приоткрытую дверь. Потом, опустив голову, медленно пошла снова за угол дома.
* * *
До самого аэропорта Анела твердила себе надпись на плакате, прикрепленном к подушке на постели в нижней спальне дома Тэда. Он уже хорошо писал по-итальянски.
„Твоим разумом овладело безумие. Безумием — любовь. Любовью — ненависть. Ненавистью — строптивость. Строптивостью — ты. Оглянись и вернись к разуму“.
Она уже шла к стойке регистрации пассажиров, вылетающих в Рим, но вдруг что-то странное резануло ее слух.
„…повторяю. Сеньора Лоренс, вас ожидают возле центрального входа здания аэровокзала…“
Вежливый регистратор поторопил ее: „Ваш паспорт, сеньора?“
— Простите…
Она забрала со стойки билет и, быстро повернувшись, пошла к выходу.
Белый „кадиллак“ стоял на стоянке машин слева от вокзала. Был очень заметен среди малогабаритных цветных машин.
Она чуть постояла у самой двери, не выходя из вокзала, о чем-то напряженно раздумывая, смотрела в сторону машины, наконец решилась, пошла.
Задняя левая дверца была открыта. Анела села. Машина тронулась.
* * *
Чтобы разобраться во всем, он отвез Анелу туда, где бы им никто не помешал. Доехав до моста через искусственное озеро, Тэд остановил машину. Вышел, обошел спереди и сел рядом с ней. Сначала посмотрел на нее.
Они помолчали.
Затем он спросил.
— Встреча у лифта, там в санатории, была случайной или ты все знала? Ну может, в казино услышала фамилию нового друга своей матери. Может, банкомет знакомый, нет?
Анела выпрямилась. Красивая гордая головка повернулась к Тэду. В лице ее еще не было заметно волнения, напротив, девушка казалось, сохраняла потрясающее спокойствие.
— Впервые я увидела тебя в фойе корпуса нашего санатория. В тот самый день.
Анела заправила жесткие густые волны волос за уши.
Тед все следил за ней.
— …мы встретились с подружкой, болтали, сидя на диванчике в холле корпуса, когда вы трое: Пазини, Мэрфи и ты вошли туда. Вас остановил швейцар. Пазини начал уговаривать пропустить вас. Ты ничего не понимал, только спрашивал, чего хочет швейцар и сколько нужно заплатить, чтобы войти. Ты выглядел самым трезвым из вас троих. Признаюсь, как-то сразу… понравился мне. Но ваш диалог со швейцаром начинал приобретать неприятные нотки. Пазини все говорил, что нужно пропустить, что вы гости, американцы, что быть не вежливым — нехорошо, не гостеприимно.
Но швейцар был прав. Это санаторий, и тут посторонним гулять нельзя, так как номера чаще всего здесь не закрываются. И вообще, нужна тишина. Здесь выздоравливающие люди, говорил он Пазини. Они приехали поправлять свое здоровье. Все это по-доброму он вам и объяснил. Но тебе Мэрфи это не переводил. А швейцар был прав. Ты стал оскорблять его. Мне почему-то стало стыдно, что именно ты так оскорблял его… К тому же этот честный, порядочный старик не понимал тебя, твоих оскорблений. А ты оскорблял его, как бы безнаказанно.
Я встала, захотела вмешаться и все тебе объяснить. Хотела перевести, что требовал старик, но моя подружка — Софи, усадила меня назад и сказала, что вы пьяны и вмешиваться не стоит. Что вы все-равно не поймете. Тут Мэрфи тебе сказал, что швейцар требует деньги. Но поверь, это было не так. Это Пазини предлагал ему деньги, увеличивая ставку, но честный старик дорожил своей работой и отказывался. Когда ты сказал про чикагский туалет, я снова вскочила с места, я хотела тебе объяснить, что ты не прав. Но именно ты… ты толкнул старика и вы побежали к лестнице. А старик выкинул деньги Пазини и очень расстроился. Я все стояла и утешала его. Я говорила ему о наглости всех американцев… А он, Тэд, он улыбнулся, погладил меня по голове и сказал, что я добрая девочка. Поднял купюру и отдал мне, сказал, чтобы я купила себе мороженое. Сказал, что хоть какая-то польза будет от этих хулиганов. Даже полицию не стал вызывать.
Лоренс слушал девушку внимательно. То, что говорила она — это была ее личная точка зрения на ситуацию. Но он все тогда видел иначе. То есть и сейчас на то, что произошло там, в санатории, у него была своя, отличная от ее точка зрения.
— …когда мы поднялись и увидели вас возле нашего лифта, то сразу догадались, что вы опять что-то непристойное затеяли. Мы быстро пошли ко мне в номер. И тут ты оскорбил меня. Нас. Что, скажи, если две девушки идут рядом, это уже означает, что они лесбиянки? Почему ж ты сейчас молчишь? Я уже тогда возненавидела тебя. Ты был только хам, хам! Хам с приятной внешностью порядочного человека. А сам — наглый, наглый!
Анела смотрела в его глаза. Прямо в его глаза. Спокойно анализирующие все, что слышат уши. Ей снова захотелось вывести его из себя. Из спокойного созерцания ее, как звукового приложения к креслу автомобиля.
Ах, как ей хотелось бы, чтоб он сдавил ее и, запрокинув ей голову, начал ее целовать… Вот этими губами, на которые она так жадно смотрела, называя его трижды хамом.
Но Тэд просто вспоминал, что произошло чуть более года назад. Да, он и вправду анализировал тогдашнее свое поведение. Думал, что да, был не прав.
„Но ведь все можно было уладить. Ведь она же говорила
— Потом вы втолкнули нас в номер и этот Пазини начал говорить о вашей „шутке“, которая заключается в том, что одна из нас вот уже прямо сейчас может стать подружкой богатого американца. Прямо вот здесь и сейчас, только нужно согласие. Софи решила, что вы хотите нас изнасиловать. У нее началась истерика. У нее свадьба через неделю, а вы… Ты даже себе представить не можешь, что сделал бы с ней ее жених, узнав, что она в номере с тремя мужчинами и выслушивает подобное предложение…
Лоренс вскинул бровь, как бы говоря, а что тут такого?
Будто угадав его мысль, Анела ответила чуть громче и настойчивее. Ее спокойствие заметно улетучивалось. Разбивалось о безэмоциональность Тэда.
— …это у вас в Америке „кто и почем“, а у нас это считается оскорблением! Да, Тэд! Оскорбление женщины и Пазини понимал это. Он начал успокаивать Софи. И тут я услышала, что ты просишь Мэрфи, что бы именно Софи согласилась, а „рыжую“ тебе не надо. Он вышел вперед и сказал Софи, что ты — рецидивист. Она готова была умереть…
Анела вскрикнула: „Но разве ты, вы все понимали это?!“
Она закрыла лицо ладонями. Голос зазвучал тише.
— Я стала ответно тебя оскорблять. Уже по-американски. Я ведь училась в Бостоне в колледже. Я не знаю, что меня тогда дернуло сказать „да, я согласна“. Ни на что я тогда согласна не была. Не знаю, до сих пор не знаю, почему я тогда сказала, что согласна… Я ненавидела тебя.
Она открыла лицо. Оно пылало возмущенной алостью.